– Это и есть моя супруга Анастасия Федоровна, – сказал Шереметьев то, о чем я уже и так догадался.

Он забрал у меня фотографию супруги и дал другую со словами:

– А это мой сын Андрей и дочь Ксения.

Я взял вторую фотографию и принялся изучать ее. На снимке были изображены парень и девушка. Дочь Шереметьева Ксения сидела на стуле, сын Андрей стоял рядом, опираясь одной рукой о спинку стула. Девушка была черноволосая, чернобровая, круглолицая, с карими, чуть навыкате глазами, небольшим ртом, вздернутым носом. Худой я бы ее не назвал – так – в меру упитанной. Она была в короткой юбке, свободной майке, сидела, плотно сдвинув немного полноватые ноги. Сын Шереметьева Андрей был невысокого роста, субтильный, одет в джинсы и тоже в майку. Очевидно, фотография делалась летом, поэтому брат и сестра и были одеты по-летнему. Волосы у парня были кудрявыми, лицо симпатичное, но абсолютно не мужественное. Безвольный округлый подбородок, тонкие губы, прямой нос, высокий лоб, невыразительные глаза серого цвета. И брат, и сестра чем-то походили на отца, только дочь уродилась грубоватой, а сын, наоборот, изнеженным.

– Могу я поговорить с вашей домработницей Ниной Николаевной? – поинтересовался я, возвращая хозяину дома фотографию.

– Да, конечно, не вопрос. – Шереметьев вернулся к стеллажам, поставил на место фотографии и задвинул стекло. – Я сейчас ее позову.

Я замялся:

– Только мне хотелось бы побеседовать с нею с глазу на глаз. Сами понимаете, в вашем присутствии домработница вряд ли будет откровенной. А наедине она мне может признаться в том, в чем в вашем присутствии признаться не осмелится.

Алексей Михайлович, шагнувший было к двери, остановился.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – согласился он. – Оставайтесь здесь, я пришлю к вам Нину Николаевну.

Твердым шагом решительного человека Шереметьев подошел к двери, открыл ее и вышел из кабинета.

Пару минут спустя в дверь вошла уже знакомая мне домработница Нина Николаевна. Я поднялся ей навстречу.

– Еще раз здравствуйте, Нина Николаевна. Алексей Михайлович уже сказал вам, по какому поводу я хочу с вами побеседовать?

– Сказал, – призналась домработница. – По поводу пропажи денег у Алексея Михайловича.

– Вот и отлично! – Я указал рукою на стул у стеллажей: – Садитесь, пожалуйста.

Повинуясь моему жесту, женщина прошла к стулу, уселась на него. Я снова сел на свое место.

– Несколько вопросов не по теме, Нина Николаевна! – Я приятно улыбнулся, стараясь расположить к себе женщину, которая казалась настороженной. Ее молчание я расценил как согласие поговорить со мной на отвлеченную тему и спросил: – Вы давно работаете у Шереметьевых?

Прежде чем ответить, Нина Николаевна кашлянула в кулак.

– Лет десять.

– Приличный срок, – проговорил я одобрительно. – Вы, как сказал Алексей Михайлович, по сути дела, уже член семьи.

– Ему виднее, – как-то отстраненно ответила женщина, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.

Я про себя усмехнулся: «Не бойся, мать, заставлять стучать на хозяев не буду».

– Извините, а как ваша фамилия?

– Чеканшина.

– Дети у вас есть?

Женщина кивнула:

– Есть. Сын.

Я склонился чуть ближе к своей собеседнице:

– Сколько ему лет?

Женщине польстило то, что я интересуюсь ее семьей, она уже не так скованно ответила:

– Через месяц тридцать будет.

– Ого, – взрослый какой! – восхитился я, но, разумеется, восхищение было деланым, ибо мне не было никакого дела до ее сына, просто правила приличия требовали выразить восторг женщине по отношению к ее дитя. – Женат?

Нина Николаевна впервые улыбнулась:

– Женат.

– И внуки есть? – продолжил я втираться в доверие женщины.

– Есть, внук. Два года ему. – При воспоминании о внуке улыбка домработницы стала еще шире.

– Сын со своей семьей у вас живет? – задал я очередной вопрос.

Женщина замотала головой:

– Нет, нет, мы взяли сыну ипотеку. Вот сейчас с мужем на нее и работаем.

Ну, вот вроде бы безобидные вопросы, а женщину удалось расположить к себе, а заодно выяснить, что Нина Николаевна выплачивает ипотеку, а значит, деньги ей нужны позарез. Так что, возможно, она и является тем самым воришкой, которого хочет разоблачить Алексей Михайлович Шереметьев. Но это пока лишь версия, не подкрепленная никакими фактами, но тем не менее домработница в числе подозреваемых. А теперь, раз Чеканшина расслабилась, можно перейти к основной части нашей беседы.

– Нина Николаевна, когда вам стало известно о том, что у вашего хозяина пропали деньги?

Женщина тут же насторожилась:

– Вы меня подозреваете в краже денег?

– Да нет, зачем же, – я пустил в ход все свое обаяние. – Я вас ни в чем не подозреваю, просто хочу узнать временной промежуток, в какой пропали деньги.

Женщина плотно сжала сухие губы, наморщила лоб, что явно свидетельствовало о работе мысли.

– Насколько мне известно, Алексей Михайлович положил деньги в ящик письменного стола в среду вечером, позавчера, значит, а обнаружил вчера вечером после работы.

– В котором часу вы позавчера ушли с работы?

– Часов в восемь вечера.

– Так поздно? – удивился я.

– Понимаете, Игорь Степанович, – сказала домработница, глядя куда-то мимо меня, – я здесь неподалеку живу, можно считать, в соседнем доме. Целый день неотлучно в доме Шереметьевых я не нахожусь, прихожу только тогда, когда требуется моя помощь – постирать, убраться в доме, приготовить обед или ужин, а так большую часть дня я свободна.

Я закинул ногу на ногу и, сцепив руки в замок, обхватил ими колено.

– А кто-нибудь из посторонних людей с вечера среды и до вечера четверга в дом приходил? Припомните, пожалуйста.

Женщина вновь наморщила лоб и провела ладонью по подбородку.

– Вроде никого не было, – проговорила она раздумчиво.

– Вспомните, – стал настаивать я. – Это очень важно. Может быть, приходил слесарь, газовик, сантехник, интернетчик…

После секундного размышления Нина Николаевна твердо сказала:

– Нет, никого не было… Ну за исключением Антона Павловича, который в среду принес, со слов Алексея Михайловича, ему деньги.

– А как вы думаете, Нина Николаевна, кто из членов семьи мог бы взять деньги? – задал я провокационный вопрос.

Женщина сразу же замкнулась.

– Понятия не имею, – сухо сказала она.

– А что вы можете сказать о семье Шереметьевых? О супруге Алексея Михайловича, его детях?

Вопрос домработнице явно не понравился, и, прежде чем ответить, она поерзала на стуле.

– Ну, что можно сказать, очень хорошая семья, положительная, – как-то вяло проговорила она. – Хозяйка Анастасия Федоровна, превосходная женщина, отзывчивая, добрая, никогда не унижает мое достоинство. И Андрей хороший парень – художник, романтик. Ну и о дочери Алексея Михайловича Ксении тоже ничего плохого сказать не могу. Девушка учится в институте, веселая, подвижная.

– Понятно, – проговорил я невесело – о хозяевах либо ничего, либо только хорошее.

– Ну, что же, спасибо за беседу, Нина Николаевна. Более не смею вас задерживать.

Я поднялся и двинулся к выходу. Домработница отправилась меня провожать. В прихожей, когда я надевал куртку, возник Алексей Михайлович.

– Уже уходите? – осведомился он.

Я пожал плечами.

– Ну да, с Ниной Николаевной поговорил, а больше никого из домочадцев нет. Если вы не возражаете, я подойду завтра с утречка.

Хозяин квартиры сложил на груди руки.

– Ну вы уж сами, – пробасил он, – Игорь Степанович, здесь разбирайтесь, потому что завтра хоть и суббота, вроде и нерабочий день, но мне нужно поехать по делам. Так что не обессудьте.

Я махнул рукой.

– Ладно, не впервой, справлюсь как-нибудь.

На прощание, пожав хозяину руку, а домработнице кивнув, я открыл дверь и вышел на лестничную площадку.

Когда я, прощаясь с Алексеем Михайловичем, сказал, что на следующий день приеду утром, разумеется, я не подразумевал восемь или девять часов до полудня. В воскресные и праздничные дни москвичи любят подольше поспать, и приходить рано и будить их считается моветоном. И Алексей Михайлович это понял, потому-то и сказал, что с утра уезжает по делам, и я не застану его дома. Следуя девизу «выспался сам, дай выспаться другим», я на следующий день в субботу проснулся по будильнику, который поставил на половину десятого утра. Не спеша принял душ, побрился, со вкусом позавтракал и вышел из дому. Было десять тридцать, пока доберусь до дома Шереметьева, будет одиннадцать тридцать – самое время посетить Шереметьевых, не опасаясь, что застану домочадцев с заспанными лицами, в пеньюаре, если это дама, и в трусах и майке, если это мужчина.