Хозяин кабинета усмехнулся и снисходительно сказал:

– Видите ли, Игорь Степанович, я владею довольно крупной сетью магазинов в Москве, из этого следует, что я человек не бедный, а потому восемьсот тысяч не такая уж для меня крупная сумма денег. Обычно я держу деньги в сейфе, – он кивнул в сторону угла, где стоял небольшой сейф, – но позавчера, в среду, один из моих подчиненных привез мне домой эти деньги, и я во время беседы с ним положил эти восемьсот тысяч не в сейф, а в ящик стола, рассчитывая после беседы с подчиненным переложить их в сейф, но, к сожалению, забыл, и вот деньги пропали. Я подозреваю, что и раньше у меня пропадали относительно небольшие суммы денег, ибо иной раз их недосчитывался, но такая крупная пропажа случилась впервые.

Когда Алексей Михайлович предположил, что я голоден, он не ошибся, я действительно проголодался, ибо последний раз ел в обед, а сейчас был уже ужин, и в животе у меня урчало. При виде бутербродов с красной икрой, колбасой и бужениной у меня потекли слюнки, и я, взявшись за один из бутербродов, проговорил:

– С вашего разрешения! – Откусив от бутерброда, с полным ртом поинтересовался: – В котором часу пропали деньги?

Хозяин квартиры взял чашечку с кофе, сделал небольшой глоток и ответил:

– Понятия не имею. Деньги мне принесли часов в восемь вечера, все домочадцы были дома.

– А когда вы обнаружили пропажу? – Я тоже взял чашку с кофе и отхлебнул из нее.

– Вчера вечером после работы, – ставя чашечку с кофе на стол, изрек Шереметьев, – я вспомнил о деньгах, решил переложить их из ящика стола в сейф, тут и увидел, что денег нет. Я сразу же собрал всех членов семьи и домработницу в кабинете, объявил об исчезновении денег и потребовал вернуть их. Однако никто не признался. В этой ситуации меня больше волнует не то, что я лишился восьмисот тысяч, а то, что в моем доме завелась крыса, которая крадет деньги. Вот мне и хотелось бы, Игорь Степанович, чтобы вы выяснили, кому и зачем потребовалась такая сумма денег.

Я съел один бутерброд и взялся за другой.

– Перечислите, пожалуйста, членов вашей семьи и дайте им краткую характеристику. И скажите, кто и чем занимается.

Соединив кончики пальцев вместе, Алексей Михайлович постучал ими друг о друга. Затем медленно, словно подбирая слова, заговорил:

– Жена моя Анастасия Федоровна младше меня на двадцать лет. Ей сейчас около сорока. Она моя вторая жена, первая моя супруга после продолжительной болезни умерла в возрасте тридцати лет, оставив меня с маленьким сыном на руках. Анастасия особа взбалмошная, своенравная и самолюбивая, любит хорошо одеваться, ходить по магазинам. Она нигде не работает, в общем, домохозяйка, как говорили в советское время о таких людях, чтобы не употреблять слово «безработная», так как официально считалось, что безработицы в Советском Союзе нет.

Сына зовут Андреем, ему двадцать пять лет, он нигде не работает, занимается живописью, живет с нами. Но довольно часто ездит в наш загородный дом, там у него оборудована художественная студия. Он мечтатель, ведет богемный образ жизни. Рисует портреты, но особой популярностью его произведения искусства не пользуются, а соответственно от них нет никакого дохода, так что он находится на моем иждивении. Он весь в себе, задумчивый, витает где-то в облаках, художник одним словом, а живопись у него нечто вроде хобби.

– А почему вы не приобщите его к своему ремеслу? – разделываясь с третьим бутербродом, поинтересовался я.

Шереметьев снова сделал глоток из чашки с кофе и грустно сказал:

– К сожалению, у него нет к коммерческому делу способностей, а самое главное – интереса. Однако я всеми силами стараюсь приобщить Андрея к бизнесу, правда, мало чего на этом поприще добился. Но все же надеюсь, что с возрастом у него поменяются приоритеты и он станет бизнесменом. А пока, увы, на первом месте у него живопись.

– Еще члены семьи у вас имеются? – Допив кофе, я вытер салфеткой рот и положил ее в опустевшую от бутербродов тарелку.

Алексей Михайлович кивнул:

– Еще имеется дочь, – он произнес это с особой мягкостью, и сразу стало ясно, что к дочери он относился с нежностью, она его любимица. – Ее зовут Ксения. Она наш совместный с Анастасией Федоровной ребенок. Ей двадцать лет. Ксюша учится на юрфаке, современная девушка, веселая, словоохотливая, любит пошутить, поприкалываться, как говорит нынешняя молодежь. Вся наша семья в ней души не чает. – Шереметьев сделал паузу и вновь заговорил: – Ну, и последняя из домочадцев это домработница Нина Николаевна Чеканшина. Ее вы уже видели, она много лет работает у нас, и мы относимся к ней как к члену нашей семьи. Она женщина расторопная, неболтливая, честная… Во всяком случае, в неблаговидных поступках она замечена не была, – после очередной паузы добавил Шереметьев. – Вот и все подозреваемые. – Он развел на столе руки в стороны, а потом вновь соединил пальцы, словно сгребая со стола невидимые предметы и подводя, таким образом, итог данным своим домочадцам характеристикам.

Я посмотрел на стоявшую на столе статуэтку футболиста, по-видимому, хозяин дома был заядлым болельщиком.

– Но у вас есть насчет того, кто совершил кражу, какие-нибудь подозрения?

Алексей Михайлович задумался на несколько мгновений, потом медленно проговорил:

– Вы знаете, Игорь Степанович, я ловлю себя на мысли, что плохо знаю свою семью. Увы, я весь в работе и поэтому особо не вникаю в личную жизнь каждого домочадца и потому понятия не имею, кто чем живет и у кого и что из них на уме. Для меня на первом месте работа. Так что конкретно кого-либо из домочадцев обвинить в краже не решусь. Вы уж сами доступными вам способами вычислите воришку.

После бутербродов и чашки кофе меня разморило, я подавил зевок и спросил:

– Могу я поговорить с вашими домочадцами?

Алексей Михайлович повернул руки ладонями кверху, словно проверяя, не идет ли дождь.

– К сожалению, дома только Нина Николаевна, жена ушла к подруге, будет поздно вечером, сын Андрей за городом, в студии, а дочь Ксения тусуется со своими друзьями. Пятница, конец недели, сами понимаете… – недоговорив, как бы оправдываясь за то, что члены семьи разбрелись из дома кто куда, промолвил хозяин квартиры.

Я покачал головой, выражая таким образом сожаление:

– Очень жаль, что не могу с ними поговорить, так сказать, не откладывая дела в долгий ящик.

Шереметьев пожевал губами и вновь пытливо посмотрел на меня, словно не решаясь мне что-то высказать, и, чуть помявшись, все же признался:

– Вы знаете, я подозреваю, что все члены моей семьи разбрелись в пику мне, поскольку я пригрозил нанять частного сыщика и вывести воришку на чистую воду. В общем, мои домочадцы, по-видимому, обиделись за то, что я собрался прибегнуть к услугам детектива, и в знак протеста бродят сейчас кто где. Так что будьте готовы к тому, что ваши расспросы они примут, скорее всего, в штыки. Кроме Нины Николаевны, разумеется, она человек подневольный, артачиться не будет и ответит на все интересующие вас вопросы.

Я был разочарован тем, что придется работать с людьми, которые заранее настроены против меня, будут оказывать противодействие, однако виду не подал, приходилось работать и в худших условиях, когда мне и морду пытались набить, деловито попросил:

– Покажите мне хоть фотографии ваших детей и супруги.

– А это пожалуйста!

Алексей Михайлович поднялся, подошел к книжным стеллажам и, отодвинув стекло, достал стоявшие на полке две фотографии в рамках. Приблизившись ко мне, протянул одну из них. Я взял и принялся разглядывать. На фотографии была изображена стоявшая во весь рост невысокая стройная женщина, около сорока лет, одетая в нарядное платье бирюзового цвета. У нее были длинные пшеничного цвета волосы, ниспадавшие на плечи. Лицо было красивым, но красота эта была какая-то хищная: заостренный подбородок, небольшой нос, чуть приоткрытые в полуулыбке алые губы, острый насмешливый взгляд голубых глаз, красиво очерченные брови. Судя по ее гордо вскинутому подбородку, насмешливому и чуточку презрительному выражению лица, женщина превосходно знала себе цену, привыкла повелевать и умела постоять за себя.