На Небе ему отказали в назире. Зато на Земле с помощью волшебства он обретет могущество, сравнимое, а может, превосходящее то, которого его лишили. Нисколько в этом не сомневаясь, он пошел по набережным, ища чародея, о котором говорил отшельник.

Гермоген же поджидал судно, которое перевезло бы его на другой берег Средиземного моря. При нем были две дорожные котомки с запасом белья и несколькими философскими трактатами — он собирался их читать во время плавания. Пока Гермоген договаривался с экипажем греческого корабля, отплывавшего в Эфес, некий воришка тайком завладел одной из его котомок и скрылся бы с ней, если бы Басофон вовремя этого не заметил и не бросился к нему. На этот раз посох сотворил чудо. Он сам так ударил вора по голове, что тот свалился замертво.

— Не будь тебя, я лишился бы своих драгоценных трактатов, — сказал Гермоген. — Кто ты?

— Басофон, сын губернатора Фессалии Марсиона, плотник по профессии.

Гермоген сразу сообразил, что с таким силачом путешествовать ему будет сподручнее и пообещал платить ему, коль тот согласится составить компанию. Басофон счел, что это удачное для него предложение тоже было предсказано отшельником Эленкосом. Сунув посох под мышку, он решительным жестом вскинул на плечо обе котомки.

Итак, тем же вечером они взошли на борт корабля, шедшего до Эфеса с остановкой на Родосе. Басофон был в восторге. Ведь это было его первое плавание. Да и господин, у которого он теперь служил, ему нравился. И экипаж, похоже, относился к Гермогену с почтением. Тогда как остальные пассажиры устроились на ночь где придется, ему отвели отдельную каюту рядом с каютой судовладельца и капитана.

— Скажи, что ты делал в Египте? — поинтересовался последователь Гермеса у Басофона.

— Я очутился там случайно, — бесхитростно ответил юноша. — Ангелы должны были опустить меня в Фессалии, но, видно, у них со зрением неважно. К тому же они упрямы.

— Ангелы? Какие-нибудь посланцы? Римляне?

— Вы не поняли, господин. Я говорю о небесных ангелах.

— Стало быть — посланцы Неба? — произнес Гермоген. — Они были посланы божественным Зевсом или достославной Афродитой?

— Люди, о которых вы говорите, мне незнакомы, — возразил Басофон. — Но чтобы вам стало понятно, знайте, что в младенчестве меня вознесли в Рай, дабы патриархи обучали меня разным премудростям.

— Что за рай? Что за патриархи? — недоумевал Гермоген, поскольку эти древнееврейские слова были ему неизвестны.

— Вижу, что вы не очень-то в этом разбираетесь. И не в обиду вам будь сказано, я удивляюсь, что вы никогда не слышали об этих нудных стариках: Аврааме, Давиде, Соломоне.

— Ну как же, слыхал я об этом Аврааме! Значит, ты еврей?

— Совсем нет, — ответил Басофон. — Я родился в Фессалии, мои родители были греки. Как бы мой отец Марсион стал губернатором, будь он еврей?

— Верно, — согласился Гермоген. — Но как твоих родителей угораздило дать тебе в наставники тех старых евреев, о которых ты говорил?

— Ах, чувствую, вы абсолютно ничего не понимаете. Когда я говорю о небе, то имею в виду Небо, где обитают Дева, Дух Святой и наш Господь Бог.

На этот раз Гермоген подумал, что либо у юноши голова не в порядке, либо он принадлежит к одной из Невежественных сект, которые, увы, размножились за последние сорок лет. Что это за девка, какой-то дух и их господин?

— Слышь-ка, твои мускулы крепче твоей головы. Не стоит прислушиваться к глупостям, повторенным людьми. Впрочем, уже поздно, иди спать. Завтра твои мысли, может быть, просветлеют.

Басофону не хотелось настаивать. Да и какое ему до всего этого дело! Этот богатый господин поможет ему добраться до другого берега Средиземного моря — не это ли главное? И он пошел искать, где бы прикорнуть. Место он себе нашел между бочкой и тюками с шерстью. Только Басофон задремал, как сон его нарушили доносившиеся из-за тюков тихие голоса.

— Этот Гермоген — всесильный маг…

— Опасный колдун…

— Он может воскрешать мертвых…

— Надо бы держаться от него подальше…

Голоса удалились. Сломленный усталостью, Басофон забылся сном.

Тем же вечером Сальна и отец Мореше, обрадовавшись встрече, решили отпраздновать такое событие в «Антико кафе греко». С 1760 года кафе удостоилось видеть за своими столиками Казакову и Гете, Стендаля и Берлиоза, Андерсена и Листа, Теккерея и Готорна, Коро и Гудона, не говоря уж о светлейших особах Европы, принцах эмиратов, а также множестве экстравагантных и пестрых американских разведенок.

Друзья заказали себе сабайон, что позволило им в течение нескольких минут порассуждать о падуйском происхождении «дзамбальоне», этого сладкого крема, названного Стендалем в предисловии к «Пармской обители» «дзамбайоном». Затем они вернулись к «Жизнеописанию».

— Довольно любопытный отрывок, — заметил иезуит.

— Апокриф, — уточнил Сальва.

— Какой эпохи, по-твоему?

— Конец XVI или начало XVII.

— Откуда?

— Венеция. В бумаге присутствует характерный водяной знак: якорь в кружочке и виньетка над ним. Итальянские бумагоделы использовали его с XV века — никак не раньше. В 1588 году его можно было встретить в Мантуе, в 1591 — в Вероне, в 1609 — в Венеции, в 1620 — в Падуе. Кроме того, в тексте вульгарная латынь перемешана с типично венецианскими словами: «disnare» — есть, «sentare» — садиться, «scampare» — убегать, «folio» — сын, плюс орфография слов, включающих «lg», чтобы палатализиро-вать «l»: «talgiaire», «milgiore», «ralchogere». Если верить нашему коллеге Асколи, такая орфография вошла в обиход лишь в XVI веке.

— Превосходно, — с видом знатока поддержал его Мореше. — Но к чему эта подделка под раннюю эпоху?

— Помнишь о псевдоевангелии Варнавы?

— Что находится в национальной библиотеке в Вене? Оно принадлежало принцу Евгению. Как мне кажется, описание его содержится в «Менаджиане» Бернера де ла Моннуа, относящейся к 1715 году.

— Джон Толанд, деист «Назаренуса», кичится тем, что открыл его примерно в то же время. Так вот, оно тоже «сделано в Венеции» и, точно как и «Житие», претендует на принадлежность к текстам эпохи раннего христианства. Не исключено, что, как и в случае с евангелием Варнавы, мы имеем дело с довольно хитроумным мусульманским апокрифом, таковым не кажущимся. Есть в нем следы палестинского и египетского иудохристианства I века, но они ложные.

— В таком случае, как могло случиться, что профессор Стэндап не заметил этого? Переводит он без тени сомнения и без критических замечаний.

— Да он все знает, только не говорит. Он догадывается, что и мы уже поняли обман. И тем не менее, не зная, как к этому отнестись, предпочитает помалкивать. Перехватил я его взгляд, когда позавчера устанавливал канонику время написания. Хоть он меня и не любит, но дураком по крайней мере не считает.

— Итак, по-твоему «Жизнеописание» является мусульманским апокрифом, переведенным в XVI веке в Венеции…

— Искусно сделанная фальшивка. Такие изготовляли еще в прошлом веке, и ничто не говорит о том, что их не фабрикуют и в наши дни. Их выдает водяной знак.

— Но остается фактом ее присутствие на запретных средневековых полках библиотеки еще до переоборудования зала Льва XIII. Как могла она оказаться в «Небесной лестнице» Жана Гоби?

Сальва выпустил густую струю дыма, словно паровоз, въезжающий в вокзал.

— Наверняка существовал документ со старым клеймом «Leg. Bas. 666». И подмена произошла после оборудования зала Льва XIII. Хищение, уничтожение манускриптов — обычная вещь. Но вот подмена — редчайший случай. Следовательно, первая «Leg. Bas. 666» уже была легендой о Басофоне, осужденной церковью. Признаться, мне не совсем понятно, что все это значит.

— А не могла бы произойти подмена в настоящий момент, после обнаружения подлинника? Предположим, нунций Караколли, предупрежденный тобой о существовании «Жития», встревоженный его богохульным содержанием, принес тебе подделку, спрятав оригинал в надежном месте…