-- Меня куда сейчас, Федор Михайлович? В ментовку или к бабке в деревню?

   -- Узнаешь. Пять минут в твоем распоряжении. Кругом, арш!

   -- Не сбежит?

   -- Если он тебя, Кир-Валерич, увидел, то нет. Будет здесь как штык, через пять минут, даже раньше.

   Васька прибежал через три минуты и доложил по всей форме о прибытии.

   -- Василий Буздыкин, поступаешь в распоряжение старшего сержанта Дербанова до первого сентября. А там мы с ним решим, куда тебя девать. Все понял?

   -- Так точно. В распоряжение старшего сержанта Дербанова до конца летних каникул.

   -- Эй ты, каникуляр, у штаба стоит мой "лендровер". Сидеть смирно и ждать меня до упора. Леон, проводи товарища.

   -- В строгости держать собираешься?

   -- А то. Ему курс молодого бойца надо пройти. Или ты его уже всему научил?

   -- Нет, только начал.

   -- Лады, а я продолжу. Но продолжай и ты, коль начал, выдавай, военную тайну, генерал. Говоришь, основное действо, по твоим прикидкам, состоится вдалеке от Марфуткиной фермы. Так?

   -- Если верить некоторым данным, то вполне вероятно. Предположительно противник выдвигается с юго-запада от Вересков и дальше на север к Жердяжьему.

   -- Вот что, Федор свет Михалыч, если я понадоблюсь, поднимай меня по тревоге в любое время дня и ночи.

   -- С Дарь-Николавной?

   -- Можно и с ней.

   -- Понял, принято. Аккуратней там, Дербан. Сам знаешь.

   -- Знаю, что я ничего не знаю, и даже об этом не могу знать, ваше превосходительство.

   В машине Кирилл пресек Васькины попытки завязать разговор, потом на него долго и мрачно смотрел, выкурил сигарету, нехорошо выругался и процедил сквозь зубы:

   -- Едем на стрельбище, покажешь, чему тебя хатежинские научили.

   Курс молодого бойца начался. Сержант Дербанов приступил к исполнению своих обязанностей отца-командира, а рядовой необученный Василий Буздыкин еще не знал и даже не догадывался, что его ожидает. Васькину стрельбу Кирилл забраковал сразу. На его взгляд, малец с огнестрельным оружием всяких типоразмеров обращался как постсоветский лох с набором ножей и вилок-ложек в ресторане заграничного пятизвездочного отеля. Сожрать что-то там сможет и голодным не уйдет, если наглости хватит, но удовольствия точно никакого не получит и расслабиться не сумеет, потому как козел и не умеет себя вести в приличном обществе. Ресторанную науку, по правде говоря, Кирилл Дербанов сам недолюбливал, но как выглядят нож-вилка для рыбы знал и ложкой для салата суп не сёрбал. Но, если он мог кому-нибудь простить неумение пользоваться вилкой для разделки омара-лобстера, то неспособность нажимать на спусковой крючок нежно, плавно, уверенно и бестрепетно он считал сродни умственной отсталости. А нежелание учиться прицельному огню -- моральным уродством. С Васькой, по мнению Кирилла, дело обстояло совсем худо: его подопечный как полугодовалый щенок боялся очередей над ухом, с опаской держал в руках ручную гранату без запала и немножко сделал под себя, когда Кирилл бросил имитационный взрывпакет позади Васьки, изготовившегося к стрельбе лежа.

   -- Слушай меня, охламон. И мотай на ус. Ты сейчас можешь вернуться к хатежинским, генерал возьмет. Или бежать в деревню, в глушь, в курятник, к бабке. Или еще куда-нибудь. Но если остаешься со мной, то выбора больше не будет. Пока я не отпущу, неважно в каком виде, живым или мертвым. Я для тебя с этого дня не сосед по дому, и не глупый царь и не языческий бог, и не тупой воинский начальник. Я -- дальше, выше, сильнее. И намного круче, чем ты думаешь, салага. Решай, три минуты на размышление. Время пошло.

   Васька согласился. А Кирилл не стал спрашивать почему.

   -- Ты -- рядовой необученный. До первого числа у тебя учебка. Не умеешь -- научим, не хочешь -- заставлять не будем, пойдешь в распыл. У тебя конец детства, сынок. Не передумал? Тогда в машину, твое место в заду! И портки ссаные сменить! На заднем сидении твой камуфляж.

   -- Леон, Васька меня боится?

   -- Нет, Кирилл, он тебя уважает и любит, я тоже тебя люблю. Можно мне этому Ваське помогать?

   -- Можно, только жалеть его не стоит. Цыплят по осени считают. И щенков летнего помета, наверное, тоже.

   Дома Кирилл распорядился Васькиной судьбой.

   -- Вирта, оболтуса ты видела. Мне нужно сделать из него пристойного бойца, чем раньше, тем лучше. Ты у нас домоуправительница или домомучительница?

   -- И то другое, и другое, мой дорогой.

   -- Инга твоя потянет на роль сержанта-инструктора по боевой и физической подготовке для этого салабона?

   -- Безусловно. С обязанностями горничной она успешно справляется. Даже Катерине на кухне сегодня помогала.

   -- Катя ничего не заметила?

   -- Нет, дорогой, она только в свои кастрюльки смотрит да на тебя. Из кухни с любовью.

   -- А может на Леона? А, без разницы! Смотрите там, чтобы она к Ваське со своей любовью не приставала.

   -- Присмотрим мы за порядком, не волнуйся. И за Катькой, и за Васькой...

   -- Только вы у меня там не шибко! Ваську мордовать и цукать умеренно, исключительно для пользы дела.

   -- Не надо нервничать, Кирилл. Инга справится. Ваське она понравится, вот увидишь. Сэр Кирилл, мы вас ждем в ореховой столовой. Овсянка, сэр.

   За ланчем Инга прислуживала в более строгом одеянии, чем обычно. Теперь на ней вместо набедренной повязки была темно-зеленая юбка строго на длину опущенных по швам рук, ни на сантиметр короче, тонкую талию туго опоясывал кожаный командирский ремень красноармейского образца со звездой на пряжке, а расстегнутую на две пуговицы оливково-зеленую офицерскую рубашку распирал внушительный бюстгальтер камуфляжной расцветки. Белокурые волосы царскосельской валькирии были гладко зачесаны, заплетены и уложены армейским кренделем.

   -- У нее все белье защитной расцветки. Правда красиво, Кирилл?

   -- Белье должно быть белым, чернила -- черными, а это -- дерьмо зеленое. Вижу буфера как были. Годится. Бикини на ватине?

   -- Силиконовые накладки в ее старые чехлы. Ничего не трясется и не дребезжит.

   -- Ну-ну. А уставы она знает?

   -- Так точно, товарищ командир. И строевой, и караульной службы. О воин, службою живущий, читай устав на сон грядущий. И утром, ото сна восстав, читай усиленно устав. Мы, дербановские...

   -- Книгочеи армейские, ядри тя в маковку! Как надену портупею, все тупею и тупею. Ваську наладонником обеспечили, армеуты дербановские?

   -- Никак нет. Только заказали.

   -- Ствол не давать. Хватит штык-ножа. И глядите там у меня, чтоб без членовредительства.

   После полудня у Кирилла и Вирты по плану была разработка завтрашней диспозиции и всесторонняя оценка сложившейся на данное время оперативно-тактической обстановки. В конце обсуждения он стал звать Вирту товарищ начальник штаба, а она его -- товарищ командующий. Обсуждали долго и упорно, но все же отец-командир, в чьи обязанности входит пресекать неуставные отношения между подчиненными, нашел время, чтобы выяснить, как в учебном царскосельском центре проходят занятия по физической подготовке. Инструктор Инга Данукайте, молодой боец Василий Буздыкин и проверяющий Леон находились в тренажерном зале. Васька, скорчившись, пытался отдышаться после удара по диафрагме в одном углу, его штык-нож валялся в другом, а Инга в черном гимнастическом купальнике стояла, выпятив грудь и широко расставив ноги, посреди тренажерного зала, безразличным тоном объясняя салаге, кто он такой и куда попал.

   -- Ты теперь Никто и звать тебя Никак. Или как прикажут. Я -- не баба, которая тобой командует, а товарищ старший лейтенант Ингебора. Отсюда и до приказа я тебе отец, мать и воинский начальник. Для тебя, сынок, мое слово является первым и последним. Пять секунд, чтобы раздеться. Время пошло. Снять трусы, салага! Руки по швам! Ноги на ширину плеч. На перекладину, подтянуться двенадцать раз. Пошел!