— Фред, ты понимаешь о чем говоришь? — Вайтайзеру показалось, что вместо слов у него во рту горячая каша.

Ответа он не услышал. Взорвался спящий вулкан. Небо заволокло пеплом. Посыпались камни, лапилли, куски раскаленного шлака.

«Мир перевернулся — подумал Вайтайзер. — Так мне и надо. Жалкий неудачник! В итоге за все спросят с меня. Миррей и половина персонала, наверное, уже жарятся в аду. Что делать?..»

Действуя скорей по инерции, он приказал оператору переключить информационное обеспечение базы на резервный энерговод, после чего, поторапливая тех кто еще оставался на поверхности, припустил ноги в убежище.

Переливы телефонного звонка стерли краски сновидений. Продираясь сквозь дебри аберраций, Тернев разлепил глаза. Свет ночника усиливал контрасты. Потолок качнулся и навис над головой стирающей признаки различий массой. Узорчатый рисунок на обоях раздвоился. Окно отливало черным. Во рту сухо, в голове пусто… и круговерть… Прислушался к руладам политонального сигнала и попытался сообразить: «Какой кретин, если это не сбой, решил достать меня в такое время?!» События минувшего вечера вспоминались с трудом. «Опять нажрался, — с тоской подумал он. — Если на работе пронюхают, что я на грани запоя, беды не миновать». Из притушенного тенями угла надвинулось ноздреватое, тронутое оспой лицо генерала Нагорного. Тернев сморгнул и сконцентрировал взгляд на том месте, где кромка шторы касалась плинтуса. Наваждение исчезло.

Тем временем телефон продолжал напоминать о необходимости соединения. Чертыхнувшись, Тернев нащупал на краю прикроватной тумбочки аппарат, глянул на кодовый номер абонента и обомлел. Мистика! Иначе не назовешь. Меньше всего он ожидал сейчас услышать голос того, кто только что ему привиделся, кого он больше всех в отделе боялся и кто как никто другой мог повлиять на его судьбу.

— Удивлен? — голос генерала Нагорного прозвучал будто из зазеркалья.

— М-м-м, — не нашелся с ответом Тернев.

— Собирайся. Через час жду тебя в управлении.

— Но …

— Через час, — отрубил Нагорный и дал отбой связи.

Нетвердой походкой Тернев направился в ванную и только тут вспомнил, что он в отгулах и впереди у него еще два свободных дня.

Глянул в зеркало. Вид — хуже не бывает. Лицо красное. Под глазами мешки, брови вразлет. После разрыва отношений с Лизой он уже вторую неделю не мог прийти в себя. А что дальше? Если не справиться с собой, не одолеть синдром, его вышвырнут из системы как паршивую собаку. Еще и выслуги лишат.

Он вышел на улицу. Машина на стоянке. Но брать ее смысла нет. Лучше воспользоваться такси. Июль в этом году выдался на редкость жарким. Даже ночью асфальт и бетонные блоки домов продолжали источать накопленный за день жар, а редкие куцые деревца в свете бестеневых ламп больше походили на обрывки спутанного мочала.

Несмотря на поздний час, в кабинете Нагорного было тесно. Как Тернев понял, он и еще несколько офицеров ССК [3] были здесь в числе младших по чину.

Хмурые лица собравшихся свидетельствовали о какой-то о нестандартно сложившейся ситуации. Такого на его памяти еще не было. В этой компании не хватало разве что президента или на худой конец главы его секретариата.

С прибытием Тернева Нагорный открыл заседание. Преамбула была общей и ее смысл ни о чем не говорил. Но как только генерал перешел к делу, у Тернева, еще не подозревающего об отведенной ему в последующих событиях роли, отвалилась челюсть, остатки хмеля как рукой сняло, а в расслоившемся сознании обозначилась только одна, дурацкая, примитивная и до невозможности банальная мысль: «Этого не может быть. Не может! Потому что этого не может быть никогда…»

Еще неделю назад Аксютин о таком и подумать не мог. Ранний звонок застал его в постели.

— Есть возможность исправить положение и запустить твой «инприган» в работу.

Сначала он не понял, кто это. Потом дошло: Тернев!

— Шутишь?

— Какие там шутки. — Тернев издал горлом неопределенный звук, после чего откашлялся и продолжил: — Как у тебя со временем?

— В отпуске я, отдыхаю, — пробурчал Аксютин, стараясь не ворошить в памяти события последних дней.

— Это хорошо. — Тернев облегченно вздохнул. — Значит, меньше формальностей.

— Каких формальностей? — удивился Аксютин.

— Собирай вещи и готовь аппарат.

— Зачем?

— Придется отлучиться. На несколько дней. Причем так, чтобы об этом меньше знали.

— Да объяснишь ты хоть что-нибудь? — Аксютин не выдержал ровного тона.

— Сейчас ты вряд ли что поймешь, — отозвался Тернев. — И не держи на меня зла. Встретимся. Поговорим. Успокоимся…

Какое-то время Аксютин не мог прийти в себя. История, на которой он уже готов был поставить крест, по необъяснимым причинам обрела продолжение. Тернев! Служба косморазведки! Предлагают повторить испытание системы…

Институт Прикладной геохимии (ИНПРИГ), где он заведовал экспериментальной лабораторией, считался одним из лучших в отрасли. Несколько лет назад Аксютин запатентовал оригинальную методику замера элементных микроконцентраций, в основу которой был положен принцип определения вещественного состава поверхности грунта, испарений и атмосферных взвесей. Иными словами метод Аксютина позволял бесконтактным способом выявлять в любой среде наличие не только радиоактивных, но и других элементов, находящихся как в связанном, так и в свободном состоянии.

По сути, идея была не нова. Она широко использовалась в поисковой геологии и сводилась к принципу обнаружения руд (неважно каких) по комплексу сопутствующих оруденению элементов. По нерудным признакам, без привлечения тяжелых геологоразведочных и геофизических схем, можно было выявить наличие скрытой как на поверхности, так и на глубине минерализации. Подобных методик существовало множество. Но ни одна из них не дотягивала до уровня практического применения из-за крайне высокого уровня погрешности при замере сверхмалых концентраций.

Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Аттестационная комиссия приняла идею, после чего был изготовлен опытный экземпляр. Устройство прошло испытания. Аксютин применил в приборе принцип лазерного зондирования, но в отличие от предшественников добился настолько высокой степени разрешения регистраторов, что мог определять в образцах даже наличие отдельных атомов.

Еще прошлой весной на первом этапе испытаний кто-то из сотрудников ИНПРИГа в шутку обозвал измерительный комплекс Аксютина «инприганом» (в смысле «интриган»). Название прилипло. И с тех пор, несмотря на его протесты, анализатор по-иному не называли. К тому же не все понимали принцип действия измерителя. Дело в том, что при определенных обстоятельствах атомы, помещенные в магнитное поле, резонируют на определенной частоте, которая зависит не только от свойств самого атома, но и от того какими атомами он окружен. Интерпретируя данные, можно понять, из каких атомов состоят молекулы, рассчитать, каким способом они соединены, определить расстояние между атомами в молекуле, а вслед за тем представить ее стереометрическую структуру, причем в любой естественной форме: твердой, жидкой, газообразной. Прибор, по сути, микрокомпьютер с особо разработанной программой, не только определял концентрации элементов в грунте, воде, растениях, животных, атмосфере, но и мог выдавать прогноз. Это свойство «инпригана» граничило с чудом. А значит, от методики Аксютина, как и от некоторых не доказанных наукой явлений вроде биолокации, телекинеза или предсказательства судьбы, попахивало шарлатанством. Особенности программного обеспечения комплекса он держал в тайне. Даже ассистентов не допускал к управлению. Тем самым он как бы усиливал действие несуществующих чар, отдалялся от коллег, возвышался над ними, что не совсем нравилось экспертам из КБ Академии наук.

После первой серии испытаний последовала вторая. За ней третья. Аксютин набирал очки. Вырисовывалась тема докторской диссертации. Прибором заинтересовались в Центре космических исследований. Его попросили подготовить программу геохимической съемки из космоса. Мнение членов Координационного совета было единодушным: включить методику Аксютина в состав космической программы и при первой же возможности разместить его устройство на борту орбитальной станции.