А кончается статья многозначительным намеком: давайте посмотрим все-таки еще раз на профили Маркса и Энгельса. Ну, смотрите, один — косматая всклокоченная борода, стихия, «отвагою блистает взор орлиный, а руки он простер взволнованно вперед и т. п.», — а другой какой-то постриженный, образцовый, тошнотворно положительный — воплощение немецкого орднунга. Вам не кажется, что это две противоположности? И ведь правда, вот один — непостижимый, непознаваемый, гений, порывы всякие мятежные, а другой — зануда, общность жен там у него унылая в «Принципах коммунизма», так нельзя ли их как-то разграничить (вам это ничего не напоминает? Ничего?), нельзя ли как-то поляризовать аккуратненько, с тем, чтобы все отходы отгрести к этому, с гладкой бородой, который истинный ариец. И выяснится, что марксизм спасен, все прекрасно, что это гениальная зороастрийская схема — Ормузд и Ариман. Давайте мы все мокрые дела повесим на Аримана — и долой его…

Так вот, сейчас эта схема не проходит. Вроде очистили уже светлый образ, пришив всех собак Иосифу Виссарионовичу, раскачали, выкинули из гондолы. Ан нет, стратостат опять начинает куда-то опускаться… Вроде бы он должен взмыть в небеса, а не сработало, почему? Может, сатисфакция пока недостаточна? Может, еще человек пять осудить?

Криворотов: Как ни странно, я считаю, что дело даже не в том, что «левые» не до конца охаяли, затоптали вождя. Как ни странно, на мой взгляд, здесь очень сильна роль «консерваторов». Видишь ли, Ленин — это фигура давняя и дальняя, что-то вроде символа, и к нему нет живого отношения. А к Сталину есть живое отношение, причем у очень многих Сталин отождествляется со страной, державой. И даже если возникает откат и люди начинают понимать, что Сталин нехороший, людей убивал, — то это исходное представление о стране, тождественное со Сталиным (Сталин выиграл войну и т. п.), исходно-подсозна-тельное, положительное отношение, которое вбивалось в культуру очень долго, внутренне как-то протестует против такой несправедливости. Если поднять человека среди ночи с постели, он четко скажет, что Сталин был последователем Ленина — это в людях очень сильно сидит. Дело даже не в том, что нельзя все повесить на фигуру Сталина. Сталин как личность — он сам по себе, бог с ним. Но с его фигурой очень многое в биографии нашего государства связано, так уж жизнь распорядилась. То, что на самом деле Сталин все здесь построил — это вбито в людей, заложено с рождения, тут ничего не поделаешь. Сталин сделал эту страну — и противоречия доктрины никого не волнуют. Да, конечно, он при этом как-то закрепощал, злоупотреблял, и, в конце концов, когда начинают людей убеждать, они со всем соглашаются, но какой-то такой внутренний шепоток все время слышится: «Ну, а войну-то выиграли». Возражают: «Да не благодаря выиграли, а вопреки!» «Да, конечно, ну а вот «За Родину, за Сталина» — с этим как же?» Все основание жизни советской связано со Сталиным. Если из нашего общества Сталина вынимать, то просто ничего не остается. Поэтому тут имеется подсознательное понимание, что сталинизм — это основа. А отсюда уже и ощущение несправедливости: за что человек страдает? Да, он плохой, но не он же первый это начал. Особенно в этом смысле откровенны люди, которые к Сталину относятся хорошо, то есть сталинисты. Среди них довольно массовым является настроение следующее: а что Сталин, а что вы на человека напустились, он просто воплощал дух и букву учения Ленина. Ну, перегнул где-то, и вообще, в конце концов, если Сталин плохой, то Ленин первый виноват. Да, Сталин был тиран…

Чернышев: Ну, вот я и поймал смысл этого монолога. Ты хочешь сказать, что Ильича просто решили замарать сталинисты по принципу: ах, вы нашего обидели? — тогда мы вашего обидим!

Криворотов: Ну да, они говорят: он вовсе не виноват, он просто был честный человек, который воплощал доктрину в действительность. Доктрина была плоха, а ее выдумал как раз вот этот. Понимаешь, у нормального сталиниста, почему он и сталинист, говорит личное отношение, а не доктрина и не идеология. А что такое Ленин? Да Ленина никто не помнит…

Чернышев: Я думаю, что сейчас бочка, которую покатили «демократы» на Ленина, имеет совершенно другую природу. Для них Ленин действительно неживая фигура, тождественная самой сердцевине системы и ее основополагающим принципам, поэтому эта атака означает доведение линии до логического конца, осквернение святынь — типа сжигания знамени. Они долго говорили, что у нас построен вовсе не социализм, — но это абстракция какая-то, а для трудящихся символом социализма и основой нашего строя является Владимир Ильич. Афанасьев вряд ли является тем, кто очень обиделся за Сталина и решил в отместку замазать Ленина. Он, скорее, решил поджечь крышу языческого храма.

Криворотов: Да, правильно, я думаю, что может возникнуть странное такое совпадение, при котором «левые» и «правые» объединятся в отрицательном отношении к Ленину. Десталинизация для правых невозможна, и Сталин как реальная фигура, которая оставила огромный отпечаток, из этого общества не исчезнет, это совершенно точно. Он, как Гитлер в Германии, возродится под другими личинами. А отыграются «сталинисты» на Ленине, тем более что фигура какая-то уж очень безжизненная.

Чернышев: Хорошо, эту линию мы наметили, а теперь зададимся другим вопросом: в таком случае, какую ценность могут иметь и кому могут быть адресованы рассуждения, исходящие из существа дела, из содержания того, что Ленин писал и предлагал? Кому они могут быть адресованы, кого и в чем они могут убедить?

Задавая эти вопросы, я не имею в виду отрицательный ответ, — ничего подобного.

Какое место вообще в борьбе вокруг Ленина могут иметь аргументы, идущие от содержания его идеологии, его политики, динамики его практических позиций? Есть кто-нибудь, кто из этого исходит, кого это интересует? Правые, левые, трудящиеся, идеологи, практики, — кому именно адресованы эти аргументы, эти козыри? Еще раз говорю, я вовсе не имею в виду нигилистическое «нет, никому это не надо».

Криворотов: Я бы это назвал — молчаливое большинство. Без всякого сомнения, на народ все то, что происходит, действует, — образы Ленина, Сталина сильно развенчаны. Но ты знаешь, тут начинает с некоторого момента работать один механизм. Сейчас он работает у людей подсознательно, а в дальнейшем он выйдет на поверхность. Видишь ли, сейчас мы готовы выбросить свою историю. Когда выплеснулась уродливость всего того, что произошло, возникло сильнейшее желание откреститься от этого: не мы! не мы! чур меня! это все не мы, а какие-то злые люди! И на этой волне вполне естественно дойти в отрицании до конца. Поскольку личность-то своя всегда дороже, срабатывает охранительный инстинкт — круши всех, обвиняй всех. А дальше вступает в действие другой механизм. У людей возникает комплекс, потому что ведь они понимают, что это все наше, наше, что так просто не открестишься. Возникает ощущение обиды. Поскольку открылись информационные шлюзы, от вождей постепенно начинают переходить к системе, потом к истории. Как же так, почему же у нас все плохие? Сталин-то даром что инородец — но ведь вспомните, как про Россию хорошо говорил… Ленин тоже вроде такая фигура, все им гордились, национальный герой, потому что ассоциируется с национальным моментом. Ведь недаром же «патриоты» у себя вешают портреты Столыпина вместе с Лениным. По какой причине? Потому что это свое, наше, национальное. И когда начинается тотальное отрицание крупных исторических личностей, то через некоторое время выясняется, что вместе с личностями так или иначе бросается тень на то, что их породило, а это, естественно, вызывает комплекс неполноценности. То есть по мере того, как тотальное отрицание истории становится все более сильным, возникает обратная реакция, порождаемая обидой.