– Лучше этого?

– Ты ведь шутишь, мой мальчик. Я уверена, что…

– Мамочка, я ничего не знаю и не умею.

– А что ты хотел бы уметь?

– Например, играть на гитаре…

– Хорошо, я поговорю с папой.

– Не говори. Я не хочу играть на гитаре.

– Но ты ведь только что сказал…

– Я сказал просто так.

– Не тревожься, милый. В конце концов и у тебя появится к чему-то влечение.

– Когда?

– Мне почему-то кажется, когда ты станешь взрослым, мой мальчик, то будешь заниматься людьми. А сейчас не ломай над этим голову… Значит, ты не хочешь гитару?

– Зачем она мне? Играть же я не умею.

– Научишься, раз есть желание…

– Нет у меня никакого желания.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Жолт прекрасно знал, что мать совсем не догадывается, о чем он ей говорит, да и говорил он совсем не то, что хотел.

Когда зазвенел дверной звонок, оба с облегчением встали. Зебулон свирепо залаял.

На улице, пристегивая к ошейнику поводок, Жолт пристально вглядывался в карие внимательные глаза Зебулона.

– Вот мы и здесь побывали, Зебулон. А лучше всего, если хочешь знать, нам жилось бы в дремучем лесу. Завели бы с тобой еще собак. Не пугайся, ты ведь сразу родился умницей. Пойнтеры прирожденные умницы… так сказал главный Начальник. Для меня ты всегда будешь собакой номер один, Зебулон!

Внезапно грудь Жолта стеснила странная неловкость, и язык словно стал чужим; какое-то время он еще говорил, обращаясь к собаке и опять удивляясь, с каким старанием, не дыша, Зебулон силится понять его слова.

В конце концов Жолту сделалось его жалко.

– Ну, пошли! – сказал он.

Зебулон с благодарностью затопал лапами и тихонечко завизжал.

– Только это ему и понятно. Ну ладно, пошли, глупый козел! – пробормотал Жолт презрительно и отвернулся.

…На горе Шаш, отдавая собаке приказы, Жолту пришлось кричать, хотя давалось ему это с трудом. Как было бы хорошо, если б Зебулон повиновался немым приказаниям! Но на дрессировочной площадке такие команды все равно бы не засчитали.

Надо было кричать во все горло, потому что кричали все. «Стоять! Вперед! К ноге! Сидеть! Барьер! Ты что, не видишь: барьер! Пошли!» Доберман замедлил бег и обогнул железное кольцо. Фридеш вытянул его хлыстом, и доберман щелкнул зубами. Вот псих: прыгнул на собственного хозяина. Фридеш заорал и сделался пунцовым, как мак. Казалось, пунцовыми стали даже глаза и словно пунцовый пот стекал по лицу в три ручья. Доберман исподлобья поглядел на хозяина, легко прыгнул и получил поцелуй во влажный черный нос.

Другой доберман, Сулиман, сурово сознавая свой долг, работал с поноской. Быстроту его действий можно было измерить секундомером. Взяв поноску, он важно трусил назад, прикидывал место, куда присесть, и в тот же миг ее отдавал. Чаба был очень доволен.

Ольга в красных тренировочных брюках и белой кофте работала с Кристи. Пестрая немецкая овчарка с блестящими глазами стерегла носовой платок. Беда была в том, что Кристи стерегла его слишком усердно: она не только ворчала на подходившего к платку человека, но тут же его хватала. Тренировать Кристи означало непрестанно подвергаться опасности. Поэтому, когда Ольга подзывала кого-нибудь из ребят, они, усмехаясь, чуть застенчиво говорили: «Мне что-то не хочется идти сегодня к врачу».

– Что делать? – вконец расстроенная, спросила Ольга у Чабы. – Наказать?

– Не надо. Она поумнеет. Попробуем сделать обманный жест. Руками.

Но Кристи совсем не интересовали руки, она бросилась на ноги Чабы, промахнулась, и руки хлопнули ее по голове. Тогда Кристи, хрипя, отступила и остановилась возле платка. На губах Чабы играла настороженная улыбка.

Потом он и Ольга стали советоваться.

Чаба обнял ее за плечи, и смотреть на них Жолту было не очень приятно.

Зебулон в нерешительности остановился у перекладины и с тревогой дожидался команды. Когда она прозвучала, пес, прикидывая длину разбега, замешкался и прыгнуть решился с трудом. Он опасался за свои длинные ноги и старался как можно скорее забыть про недавний ушиб.

– Барьер! – крикнул Жолт. – Давай, Зебу! Барьер! Гон, барьер!

Жолт страшно устал. Но, не сознавая усталости, продолжал что есть сил кричать, до хрипоты, до слез, от которых у него порой рябило в глазах. Ему было жаль Зебулона, так как он чувствовал, что пес прав и незачем его понукать: ведь ясно же, через день-два он прыгнет прекрасно сам, ибо накопленная уверенность в своих силах легко перенесет его через этот барьер. И все-таки он кричал, подгонял… В конце концов Зебулон взял препятствие, но так плохо и неуклюже, что пришлось повторить.

– Жолти, ты остаешься? – крикнула Ольга.

У него не было сил отозваться. Он поплелся к Ольге, словно сам получил команду. Ольга смотрела на него в упор.

– Что с тобой, Жолти? Ты болен?

Он хотел сразу ответить и дважды торопливо глотнул.

– Нет… нет…

Он умолк, издал тонкий свистящий звук и почувствовал, как все, кто собрался уже уходить, обратили на него внимание. К счастью, в этот миг началась собачья свалка, и всем стало не до него.

С горы шли гуськом. Зебулон беспокойно поглядывал вверх и, свесив набок красный язык, словно бы усмехался.

У входа на кладбище Фаркашрет Жолт еще раз попытался начать разговор, стараясь говорить легко и неторопливо:

– В последний раз он перелетел перекладину, как лебедь… Но он пятится все время назад. Собака… собака…

– «Собака… собака»! – передразнил его Чаба.

Жолт бросил на него сверкающий взгляд. Этот мерзкий тип с атлетическими плечами его передразнивает! Жолт готов был его убить.

– Собака чувствует, – спокойно продолжал Чаба, – что ты нервничаешь. Что с тобой, старик? Могу поспорить, что это из-за отца. Он, наверное, с немалым трудом пробился сквозь гущу твоих двоек.

Жолт, стиснув губы, молчал.

– Не унывай, Жоли. Мне, например, через семь недель предстоит устный экзамен. И что же я делаю? Я заманиваю удачу, потому что игра идет по крупной. Отметка нужна мне для документа, причем только хорошая. Мне ведь придется сдавать вступительные. Иначе два года армии. Сам понимаешь, какая роскошная перспектива…

Ольга взглянула на Чабу. Видно было, что она волнуется.

– Ты зайдешь ко мне, Чаба? Зайдешь? – спросила она, не скрывая своего беспокойства.

– Я же тебе обещал, – коротко сказал Чаба.

Ну, ясно, раз он ей обещал, значит, зайдет. Это же так естественно.

Жолт хотел продолжить разговор о собаке. Ему не терпелось рассказать, каким смелым становится Зебулон. Он уже может помериться силой с боксерами, если они на него накинутся. Но какой-то спазм тупо сдавил его горло, перехватил обручем грудь и медленно сполз вниз, к брюшине.

Теперь поневоле пришлось хранить обиженное молчание. Впрочем, для Ольги и Чабы это не имело значения, он был для них пустым местом, просто не существовал. Реплики, которыми они обменивались, движения, взгляды – словом, все говорило о том, что Жолт был здесь лишним.

На Силадифашор он все еще слушал их дружное воркование и спохватился тогда лишь, когда паузы в их разговоре стали длиннее. Терзаясь, он заметил, как нервно поглядывает в его сторону Ольга, и приготовился попрощаться. «Если я сию минуту не смоюсь, они попросту вышвырнут меня из трамвая», – подумал он. И, дернув Зебулона, одеревеневшими губами выдавил:

– Чао!

– Ты не забежишь на минутку? – рассеянно улыбнувшись, спросила Ольга.

Подняв в знак прощания руку и растянув рот в беспечной улыбке, он шагнул с подножки вслед за Зебулоном. Зебулон изо всех сил натягивал поводок, но Жолт медлил. Он надеялся, что его окликнут, и сгорал со стыда. «Ты не забежишь?.. Нет?» — слышался ему голос Ольги. А ему так хотелось, чтобы она его позвала: «Пойдем с нами, Жоли!» И то, что это сказано не было, казалось ему непоправимым несчастьем.

Какое-то время Жолт шел с закрытыми глазами. И устоял перед искушением – не оглянулся.