– Да нет, мне и здесь хорошо, – приятно удивленный, сказал старичок.

– У окна лучше, виден пейзаж, – настаивал Жолт.

– Сиди на месте, не беспокойся, сынок. Вы куда едете?

– В Кереченалмади.

– Куда?

– В Кереченалмади.

Старичок был озадачен.

– Я такой деревни не знаю! – сказал он сокрушенно.

– До нее еще далеко, – сказал в утешение Жолт.

Старичок затих, и казалось, будто он роется в памяти, отыскивая там деревню под этим названием.

Дани тихонько хохотнул. Жолт строго взглянул на него, и Дани сделал гримасу, как будто его поймали с поличным.

– Отдыхать? – спросил старичок.

Поезд стоял, в купе витали скука и тишина.

– Мы едем к бабушке, – сказал Жолт.

– Стало быть, едете в гости к бабушке.

– Переезжаем, – обронил Жолт.

– Навсегда?

– Нас, знаете, распихали по родственникам. Я и младший братишка попали к бабушке.

– Как же зовут братишку?

– Йожо… Веди себя прилично и не хихикай, как дурачок!

Дани гримасничал, фыркал, и старичок смотрел на него неприязненно.

– Ты, как я вижу, за ним следишь, и правильно делаешь: за ним, конечно, надо следить.

– Да с ним ничего особенного, просто он очень веселый. Он всегда очень веселый, а почему, неизвестно. Даже на похоронах он два раза смеялся.

– Неправда, – сказал Дани и показал язык.

– Я же сам это видел, – сказал Жолт.

– У вас кто-нибудь умер?.. – спросил старичок.

– Папа, – не дрогнув ни одним мускулом на лице и глядя спокойно в глаза старику, мрачно ответил Жолт.

Тут Дани вскочил и выбежал в коридор.

– Бедные мальчики! – участливо сказал старичок. – Сколько же у тебя братьев, сестер? – спросил он затем.

– Восемь, – ответил Жолт, внимательно вглядываясь в розовое старческое лицо и пытаясь прочесть на нем признаки недоверия.

Но он ничего не прочел, кроме кроткого изумления и неподдельного сострадания, затопившего светящиеся среди морщин голубые глаза. И продолжать в том же духе у него пропала охота.

– Пойду посмотрю, куда девался мой дурачок. Вдруг он вывалится из поезда, а виноват буду я, – сказал Жолт.

– Бедные мальчики! – со вздохом повторил старичок.

Жолт искоса взглянул на доверчивого человечка и пошел искать Дани. Он нашел его в третьем купе. Дани старчески сгорбился, очки у него на носу подпрыгивали, и он демонстративно смотрел в окно.

Стиснув зубы, Жолт с минуту стоял молча.

– Еще я хотел наврать старику, – наконец сказал он, – что дома нас столько, сколько муравьев в муравейнике, что мы едим один хлеб и спим все вместе в одной постели.

Дани и на это не проронил ни звука.

– И что нет у нас ни туалета, ни ванной. И только крохотный гномик ходит-бродит ночами по нашему саду. Клянусь, старик с жадностью проглотил бы и это.

Тут Дани встал, сунул руки в карманы и с необычной серьезностью, хотя и понизив немного голос, словно опасаясь ухмылки и темного взгляда Жолта, сказал:

– Скверная была шутка, Жолт…

– Но ты же сам чуть не загнулся от смеха.

– Я иначе не мог. Удержаться не мог. Но ты-то как мог… зачем ты похоронил своего отца?

– Кого? Твоего отца.

– И твоего, Йожо.

– Это тоже подлость. Я-то тебе не брат.

– Ты просто дурак, Дани! Никто ведь не умер. Умер тот, кого и на свете нет!

– Придумал бы что-нибудь другое.

Они замолчали. Дани смотрел на Дунай, кативший зеленые, мшистого цвета воды. В вагон ворвалось вдруг дыхание воды: запах дождя, горького болиголова, сладковатый запах болот, волны теплых испарений и холодных брызг. По реке, задрав нос, мчалась моторная лодка, на корме ее, как изваяние, застыл человек.

– Ты бы мог там стоять? – вдруг спросил Дани.

– Мог бы.

– А я нет. У меня наверняка закружилась бы голова.

– В этом твоя беда.

– В чем?

– Ты вечно боишься, что закружится голова. Ты только об этом и думаешь, больше в башку тебе ничего не приходит.

Простояв несколько минут, поезд медленно пополз дальше. Путевые рабочие хмуро смотрели на пассажиров.

Из-за поворота, окруженная рощей, появилась станция Зебегень. Они приехали.

Жолт ринулся в прежнее купе, сдернул сверху туго набитый рюкзак и схватил с сиденья свою легкую сумку. Старичок, клюя носом, дремал.

– Скорей, Жолт! А то мы останемся! – крикнул Дани.

Они спрыгнули уже на ходу.

Дани еще впрягался в свой страшный рюкзак, а Жолт, беззаботно размахивая сумкой, уже двинулся к лестнице виадука. Его горло и грудь были словно в хмелю – так переполнила его жажда странствий. Друзья быстро миновали белые уютные домики, пестревшие цветами и зеленью улицы и вышли на дорогу, которая вилась параллельно Мельничьему ручью.

– Жолт, – сказал Дани, – да будет тебе известно, что ручей журчит где-то здесь.

– Не беда, – сказал Жолт, – он мне не мешает.

– Можешь включить это в свое сочинение.

– Что ручей журчит? – спросил Жолт с отвращением. – За кого ты меня принимаешь? Вот указатель.

– А вот прихотливо извивающаяся долина Мельничьего ручья, – торжественно процитировал Дани.

– Что такое? Это ты объясняешь мне? Как извивается долина? – спрашивал Жолт, глядя с некоторым смущением на четыре ореховые веснушки Дани, они светились довольно весело.

– Я хочу знать, видишь ли ты то, на что смотришь, – сказал Дани, и очки на носу у него подпрыгнули.

Жолт размышлял, где тут кроется западня, потому что Дани всегда обставлял его по дотошности.

– Не долина извивается, старик, а ручей, – сказал Жолт не очень уверенно.

– Ты, старик, глубоко заблуждаешься. Я ведь спрашиваю тебя о другом. Кто кого сотворил: ручей долину или долина ручей, вот в чем вопрос.

– Ты победил, – признал честно Жолт, но настроение его слегка понизилось.

– И это еще не все! – засмеялся Дани. – Ты понятия не имеешь, по каким местам сейчас шествуешь, где помахиваешь своей мерзостной допотопной сумкой.

– Где? По долине Мельничьего ручья. Вот по каким местам я шествую. Не станешь же ты это отрицать?

– Привязался ты к этой долине! А где свежие зеленые побеги?

– Сразу видно, что толстый рюкзак придавил твои свежие зеленые мозги. Откуда быть свежей зелени осенью?

– Здесь, старик, море свежих зеленых побегов, которые тебе не видны, потому что ты тупо плетешься, как вол по проселочной дороге.

Тут Жолт неожиданно взял реванш.

– Послушай, Даниэль. Как только ты выучишься читать по слогам, ты уже знаешь, что следует видеть. Ясно? Стоит, скажем, поднять тебе вверх глаза, и над тобой сразу же начинает синеть небесный купол и сиять вон тот желтый шарик, который, конечно, не что иное, как наше старое доброе теплое солнышко.

– Ты растешь, развиваешься, – сказал Дани, – и постепенно начинаешь замечать, что долина, например, не прямая, а извилистая.

– Для того чтобы это заметить, надо раскрыть любой дурацкий путеводитель, – торжествующе объявил Жолт, – где все чудеса расписаны как по нотам.

– Хочешь, я открою тебе страшную тайну? Эта книжица написана для слепых.

– И кретинов. Пусть кретины тоже читают!

– Жолт, ты не только слеп, но ты еще глух, как пень! Просто тебе повезло. Потому что путеводитель написан и для глухих. Мы бредем с тобой по долине, и если ты еще до конца не оглох, то чуть позже наслушаешься всяких чудес.

– Сгораю от любопытства.

– Каких, например?

– Например, что ветви все время колышутся.

– Не может быть!!

– Может. В этом нет никаких сомнений.

– Значит, ветви все время колышутся. От ветра, наверно?

– Ты зверски, непростительно заблуждаешься, старик. Все намного-намного проще. В пути нас сопровождает несметное множество пернатых певцов.

– Еще что! Вранье!

– Не вранье, а святая правда. Показать тебе книжицу? Я тут все подчеркнул…

– По физиономии твоей видно, что пора тебе отдохнуть. Пусть бы твоя мама купила тебе мула, тогда не пришлось бы тебе обливаться потом…

– Тс-с! Я что-то слышу!