— Мама! Мамочка! — взвизгнула Люся. — Куда же ты? И я с тобой!
И неистово болтая ногами, она устремилась вслед за мамой. Лева Гельман тотчас же присоединился к ним.
— Вот чудесно-то! — восхищался он. — Даже у Жюля Верна нет ничего подобного. Даже у Уэллса нет…
Но все рекорды побил Николай Андреевич Устрицын. Он был легче всех, а шарик ему попался порядочный. Поэтому он взвился вверх стрелой, ракетой, к самым облакам, и ледовые пустыни Арктики огласились пронзительным устрицынским визгом.
Мама всплеснула руками:
— Смотрите, смотрите! Устрицын-то, ненаглядное дитя, как наверх возносится. Ах ты, моя крошечка драгоценная! Эй, Устрицын, Коленька, куда же, куда же это ты? Ай, улетит! Улетит!..
В следующий миг она, испугавшись, привела в действие баберовский электромагнит, и почти тотчас же все четверо членов Купипа, притянутые мощным аппаратом, оказались возле нее.
Только самый тяжелый и рослый из всех, Койкин, словно бы упирался. Он медленно подвигался спиной вперед, барахтался, пытался повернуться и громко ворчал.
— Ну, мамочка… Если ты по каждому пустяку будешь магнит включать, далеко мы не улетим.
— Да, — оправдывалась мама, — а ты не слышишь, что ли, как Устрицын, милый ребенок, на высоте в полкилометра визжал?
— Ну мама же, — с досадой ответил Устрицын. — Я же это не от испуга визжал. Это я, наоборот, от неиспуга визжал. Мне очень понравилось на прыгунчике!
Прошло еще несколько часов, и стало ясно, что экспедиция может трогаться в путь. Все члены ее оказались очень способными пилотами на прыгунах.
Прожектор лодки погас. В темноте, под звездным небом крайнего севера, во всех направлениях, подобно громадным летающим светлякам Кавказа, носились фонарики путешественников.
Командир лодки предложил отрядить на помощь экспедиции своего помощника-штурмана для точного определения пути, но Койкин встал, как говорится, на дыбы.
— Еще нехватало! — шумно негодовал он. — Что я, дороги не найду? Семьдесят километров-то? Да у нас на «Фоме Кемпийском» в девятьсот восьмом… Чего тут не найти-то? Компас у меня отличный. Дуй прямо на север, только и всего. Прямым курсом до полюса. Категорически протестую. Приказываю лодке дежурить здесь до получения директив от Бабера. Мы долетим и одни.
— Есть, товарищ капитан Койкин! — послушно ответил командир «Рикки-Тикки», и разговоры на этот счет прекратились.
Ровно в 12 часов 07 мин. 31½ секунды экспедиция тронулась в путь.
Свежий ветер с юга подхватил шарики и понес их в морозную темень.
Внизу простирались мрачные ледяные поля, остроугольные торосы, заглаженные и зализанные ветром снежные заструги. Но это не смущало путников.
Приближаясь к ледяным буграм, они приподнимали ноги, точно садясь на корточки, затем, едва коснувшись снега, сильно отталкивались ими и, точно подкинутые пружиной, взвивались вперед и вверх. Выше всех и дальше всех прыгал Николай Андреевич, и мама то и дело нажимала рычажок баберовского электромагнита, притягивая его поближе к себе.
Капитан Койкин поминутно хватался за подвешенный у пояса рупор. Приложив его к губам, он командовал на всю Арктику:
— Два румба вправо! Строй кильватера! Пять румбов влево! Клянусь гротом, гаком и гитовым! Эй, мама! Лево руля. Куда ты все забираешь в сторону? Следи за мной! Я, брат мама, луплю вперед по всем правилам штурманской науки. Прямо по компасу. Точно на север. Сейчас будем на месте. Баберище-то ждет нас, небось. Застрял там один без Койкина…
Первое время, оглядываясь назад, капитан видел вдали, на темном арктическом горизонте, медленно движущийся луч: это напутственно сиял им прожектор купипской подлёдной лодки. Он подбадривал Койкина.
Но с каждым новым километром свет этот тускнел, слабел, уменьшался. В сердце храброго моряка начала закрадываться тревога:
— Гм! — бормотал он себе под нос. — Гм! Что-то ничего не видать впереди. Гм!! Куда же этот Баберище задевался?
Когда время приблизилось к двум часам, забеспокоилась и мама.
— Эй, Койкин! — закричала она. — Уже два часа летим. По сорок километров в час, сам говорил. А никакого Бабера я не вижу. Куда мы летим?
«Куда ты ведешь нас? Не видно ни зги!!» пискнула издали Люся.
— Молчать, мама, молчать! — не слишком уверенно сказал Койкин в свой мегафон. — Что я не довоенного времени капитан, что ли? Туда веду, куда надо. Я говорил тебе — оставайся на лодке…
Мама замолкла. Но десять минут спустя капитан вдруг скомандовал: «Стой! Бросай концы. Причаливай!» И все опустились в мягкий снег посреди небольшого ровного ледяного поля.
— Ну что? — спросила мама.
— Что? Что? — обиженно ворчал Койкин. — Уж не знаю — что. Не люблю я этих их компасов: считай, смотри. Вот, бывало, у нас в девятьсот восьмом на «Святом Фоме Кемпийском» — никаких компасов не надо! Выйдешь из Севастополя, смотришь, а Балаклава и так видна. Выйдешь из Балаклавы — ан вон она Ялта. А эти компасы… Может быть, он не туда показывает? Видите — нет Бабера.
— Компас не может не туда показывать. Он всегда показывает в одну сторону, — заметил Лева, придерживая рукой стропы своего шарика и заглядывая на приборчик, который Койкин держал в своей огромной ладони.
— В одну! В одну! — вознегодовал Койкин. — Я сам знаю, что в одну. Компас показывает на полюс. Эй, девица, ты там что какие-то нечленораздельные звуки издаешь? Отверни башлык и говори яснее!
Люся подергала себя за край башлыка.
— Магнитный компас, — пропищала она таким голосом, точно отвечала урок в школе, — магнитный компас всегда обращен одним из концов своей стрелки в сторону северного магнитного полюса Земли.
В ту же секунду громкий треск разбудил отголоски в пустынях северного полярного бассейна.
— Кто это выстрелил? — вздрогнула мама.
— Ах, я старый гнилой баркас! — закричал Койкин, вторично шлепая себя что было силы по лбу. — Ах, я разбитый волнами затонувший проржавевший буй! В сторону магнитного! Маг-нит-но-го! А Бабер-то на обыкновенном полюсе. Эй! Слушать мою команду! Смирно! Напра-гоп! Восемь румбов направо! Строем пеленга! Отдай концы!
Он сделал мощный прыжок стараясь, повидимому, как можно сильнее отдалиться от мамы. Но мама, наддав ходу, мгновенно взлетела и, приведя в действие баберовский магнит, притянула Койкина к себе.
— Нет-с, дружочек мой, — начала она голосом, преисполненным зловещей нежности. — Ну-с, нет-с! Никуда ты от меня не улизнешь! Так как же было у вас в девятьсот восьмом? На «Святом Ереме»-то? Ты куда же это нас по морозу гоняешь? Отдай мне твою трубу! Я сама не хуже тебя скомандую. Отдай компас! Вот велю всем ребятам сесть на снег, и пусть сидят. Лучше уж пусть Люсенька или Устрицын, милое дитя, нас ведут, чем ты…
— Ой, мама, мама! Превосходное ты создание, — измученным голосом взмолился капитан. — Да говори хоть ты потише. Ведь, слышат же все! Ну и что случилось-то, подумаешь? Ну, решил я по пути вам показать второй полюс, магнитный. Потом передумал. Если бы ты за нами не увязалась, мы бы туда мигом доскакали… А тебя мне жалко…
— Ой, Койкин, не финти, — сердито сказала мама. — Не выкручивайся ты, пожалуйста! А где этот второй полюс находится?
— Где, где! — начал было Койкин. — Да вот там (он махнул непринужденно рукой). Обыкновенный — поправее, а этот — полевее…
— Он лежит в море Мельвиля, около Земли Бутия! — крикнула, издали Люся. — Я знаю. Мы проходили… От географического полюса до магнитного ровно две тысячи километров!..
Мама оглянула Койкина с головы до ног.
— Ну, мама, что же ты на меня так смотришь-то? — с ужасом произнес он. — Я-то чем виноват? Ну, ошибся! Все великие моряки всегда ошибались. И Колумб ошибся: думал, что в Индию плывет, взял да и открыл Америку. А, ведь, я довоенного времени капитан, нас на «Святом Фоме» никаким таким особенным наукам не учили. Дадут линьком по спине или щелкнут пальцем по носу, вот тебе и вся наука. А теперь я и сам вижу, что мне наука — вот как нужна. — Он вдруг замолчал и почти тотчас же ахнул:
