В конце 1065 года Гарольд в одном из доверительных разговоров поднял неоднократно обсуждаемую с королем тему заложников, своего брата и племянника, которые находились уже около 15 лет в Нормандии в замке Вильгельма сына Роберта Дьявола.

– Они должны вернуться на родину, – сказал первый советник.

– Ты прав, – согласился король и замолчал.

– Страдает моя мать, хочет видеть сына, – продолжил Гарольд. – Я решил отправиться в Нормандию, к Вильгельму.

Эдуард лишь устало поднял глаза.

– Я обязан это сделать.

Ну да, конечно! Авторитет сына Годвина достиг апогея, многие на Альбионе, вспоминая его отца, сравнивая их, говорили кто-то с гордостью, кто-то с завистью, а кто-то со страхом, что Гарольд превзошел Годвина в умении разрешать сложные проблемы, исходя из принципов высшей справедливости… Высшая справедливость! Высшие человеческие добродетели! К ним стремится все живое. К ним тянутся злые и добрые, старики и дети, матери…

Мать Гарольда около пятнадцати лет не видела сына. Всесильный Гарольд, для которого, казалось, не существовало в решении государственных задач никаких преград, просто был обязан решить эту наполовину семейную, наполовину государственную проблему, и все его друзья прекрасно знали, что от того, как завершится это дело, зависит многое в судьбе Гарольда и всего Альбиона.

– Пошли кого-нибудь в Нормандию, – словно бы нехотя произнес Эдуард, которому прекрасно было известно, сколько самых знатных послов побывало за эти годы у Вильгельма.

– Это бессмысленно, – сказал Гарольд. – Мне нужно ехать самому.

Эдуард задумался. Часто в подобные минуты он так уставал, что лицо его болезненно бледнело, дыхание учащалось, разговор прерывался на неопределенное время. Но в этот раз Эдуард успел сделать дело. Он вздохнул:

– Не запрещаю тебе, но и согласия не даю. Вильгельм тебя ненавидит. Он хитер, как лиса, беспощаден, как лев. Он очень сильный и опытный враг. Пошли кого-нибудь другого. Я боюсь за тебя.

Гарольд, не проигравший за свою жизнь ни одного сражения, сделавший так много полезного для страны, для соотечественников; Гарольд, имеющий беспрекословный авторитет на Альбионе; молодой, сильный Гарольд, услышав эти слова, твердо заявил:

– Я поеду сам. Это мой долг. Я верну брата и племянника на родину.

Лицо Эдуарда покраснело, король учащенно задышал, выдавил с отеческой лаской:

– Будь осторожен, он очень опасный противник. – И добавил, уже едва слышно: – Я так устал…

Сцена была разыграна великолепно! Граф Гарольд покинул покои короля в полной уверенности, что выполнит свой сыновний долг и вернет заложников на родину, в объятия родных и близких.

Но… была ли эта сцена?

Нормандские летописи рассказывают о том же событии, о том же разговоре короля и первого советника несколько иначе, о чем зафиксировано на знаменитом Байекском гобелене[10] – огромном ковре, сотканном, по одной версии, женою Вильгельма Нормандского Матильдой Фландрской, а по другой – тоже Матильдой, но женою Генриха II, внука Вильгельма.

Нормандцы представляли дело так.

Бездетный Эдуард Исповедник, в поисках наследника престола останавливает свой выбор на двоюродном брате, дюке Нормандии Вильгельме, и обещает ему королевство. В 1065 году он приказывает графу Гарольду: «Отправляйся в Нормандию, подкрепи обещание!»

На Байекском ковре, сохранившемся до наших времен в прекрасном состоянии, ничего не сказано о заложниках, о противостоянии на Альбионе английской партии и нормандской партии, о выдворении любимцев Эдуарда Исповедника с острова в 1052 году, но не стоит винить кропотливых мастериц, соткавших руками и душами своими великолепный ковер, чудесное произведение искусства, пережившее самих мастериц, и тех, кого запечатлели они на своем гобелене. Мастерицы ни при чем. Они за факты не отвечают. За факты отвечают те, кто приказал им писать так, а не иначе.

Между прочим, нормандские летописцы, повествуя о дальнейших событиях на Альбионе, не ставят под сомнение сам факт подобного разговора между королем и графом Гарольдом.

Но Гарольд уже собрался в путь.

Он взял с собой лучших своих воинов, а так же свору собак и несколько соколов и прибыл в порт Бошам. Здесь в церкви он долго молился, просил Иисуса Христа о безопасном плавании.

Покинув церковь, Гарольд с соколом в руке отправился на берег моря.

Почему-то у графа в тот день было замечательное, веселое настроение. Перед отплытием путешественники хорошо пообедали. Игристое вино, вкусная пища, задумчивый шепот волн, легкое покачивание кораблей в нескольких метрах от берега, шумные возгласы крепких, молодых воинов, приятные лица. Гарольд чувствовал себя самым счастливым человеком. На некоторое время он даже забыл о том, зачем они здесь собрались.

Слуга напомнил ему о деле.

– Хозяин, пора отправляться в путь, – сказал он. – Корабли готовы к отплытию.

– Корабли – игрушка рокового ветра, – молвил веселый Гарольд. – Но мои кормчие справятся с любым ветром. Верно я говорю?!

– Верно, Гарольд!

Гарольд залпом осушил кубок вина, поднялся из-за стола под легким, сооруженным на скорую руку, навесом, посадил на левую руку любимого сокола, подошел к берегу, крикнул, обращаясь к друзьям, к морю:

– Соколы и охотничьи собаки – это знак того, что мы плывем в Нормандию с миром.

– Мы с миром плывем! – подтвердили друзья и, подобрав туники, пошли вброд по отмели на корабль.

Море спокойно шлепало мелкой волной о борт боевого судна, свежий ветер набирал силу, словно бы повинуясь воле Гарольда, его желанию поскорее добраться до цели.

Матросы занялись каждый своим делом. Один из них установил мачту, другой поднял якорь. Гребцы вставили в уключины весла. Слуги, оставшиеся на берегу, с нескрываемой завистью смотрели на красивое боевое судно, на разноцветные щиты, прикрепленные по всей длине планшира, на парус, вздувшийся под напором ветра. Не спеша разгоняясь, словно важная птица, полетел корабль по волнам моря. На мачту забрался наблюдатель, посмотрел на родной берег, махнул рукой оставшимся на Альбионе, отвернулся от них и стал внимательно разглядывать морские дали впереди по курсу корабля. В тот век даже столь короткое путешествие через пролив могло закончиться печально для любого смельчака. Морские разбойники, хоть и поутихли к тому времени, хоть и меньше их стало, все же могли внезапно появиться на пути графа Гарольда, у которого, ко всему прочему, был еще и личный враг, семейный – Тости. Долгое время он не слышал о нем ничего. Но даже редкие сведения о брате говорили о том, что Тости затаил на него обиду.

Наблюдатель всматривался вдаль, удивлялся спокойствию графа Гарольда, сам успокаивался, не догадываясь о самом страшном враге, который, набирая злобную силу, уже летел к проливу, туда, где бежал по морю одинокий корабль первого советника английского короля.

Шторм налетел на путешественников внезапно. Матросы делали все, чтобы спасти корабль, спастись самим. Буйный ветер отнес судно к местечку Сен-Валери. Воины Альбиона победили в этой схватке с морем, но не успели сойти на берег, как оказались в окружении крупного отряда графа Гюи, вассала дюка Нормандии.

Гарольд с соколом в руке пошел навстречу воинам Гюи, пытался начать с ним мирный разговор. У меня сокол мира на руке, я приехал на материк с благими намерениями, мы никому не желаем зла. Так он хотел говорить с ними. Но у жителей прибрежной полосы Бретони и всей Франции, испытавших на себе весь ужас трехвековой, непрекращающейся ни на день борьбы с морскими разбойниками – викингами, – появился к тому времени очень жестокий, негостеприимный обычай: все, что выбрасывало море во время штормов на берег, становилось полной собственностью местного хозяина, который мог делать с добычей все, что ему захочется. Суровый обычай. Но – море! Как часто оно приносило местным жителям горе, смерть родных и близких! Как часто викинги – эти злобные дети северных морей – уничтожали на побережье селения, города, постройки, здания, оставляя после себя огонь и пепел, слезы и неизживную беду матерей.