– Все началось в храме друидов. Я расскажу тебе.

Небольшими колониями жили вокруг Лондония ветераны римской армии. Обитатели Альбиона по-разному относились к ним, терпели, старались не конфликтовать с заносчивыми, чванливыми бывшими вояками. Слишком уж сильны были римские легионы. Одержать победу над ними в открытом сражении не могло ни одно, даже самое могущественное племя. Но не только военная сила римлян пугала местных вождей, а сила другая – страшная. В середине I века нашей эры по всем закоулкам, провинциям и колониям Римской империи разнеслась весть о неслыханной жестокости императора Нерона, погубившего собственную мать Агриппину. Эта расправа с женщиной, с матерью, поразила и напугала всех.

Варварами называли римляне племена и народы, с которыми вели беспрестанные войны более семи веков. Суровыми, подчас жестокими могли показаться жителям Апеннин нравы и обычаи «варваров» – хотя бы тех, кого покорили они на Альбионе. Но император Нерон убил мать свою! Что за человек, что это за люди, что за город – Рим, если там происходит такое?!

Известие о злодеянии в столице империи буквально сковало волю Празутага, царя мужественного и сильного племени иценийцев, занимавших долину реки Темзы. Несколько дней Празутаг не мог прийти в себя. Затем во всеуслышание заявил, что назначает Нерона (вместе со своими дочерьми) наследниками огромного богатства. Что случилось с Празутагом? Почему он сделал это?

Все друзья и даже враги прекрасно знали этого бесстрашного воина, мудрого полководца. Не боялся он никого. Он даже богов не боялся. Он испугался Нерона, который подействовал на царя иценийцев, как злой колдун, как действует удав на кролика.

Празутаг надеялся, что хоть часть наследства император оставит его дочерям. Он не знал Нерона. Он не знал римлян.

Римские воины, почуяв слабинку, стали грабить и разорять владения иценийцев, как добычу. Для них не существовало преград, никакие душевные муки не тревожили их. Нерон убил мать – ему виднее, он император. Празутаг обмяк волей – надо пользоваться этим, пока не поздно. Царь иценийцев не успел защитить свой народ от жестокого врага, умер. Римские легионеры-ветераны совсем распоясались. Они нападали на поселения и города, врывались в дома. Их интересовало все: богатство, женщины всех возрастов – желательно познатнее. Почему? У каждого легионера-ветерана на этот вопрос имелся свой ответ, но иценийцев поведение вояк взбесило.

Боадицея, вдова Празутага, пыталась не впустить римлян в дом. Они уговаривать ее не стали. Взломали дверь, бросили царицу на широкую скамью, высекли ее плетками хлесткими за негостеприимство. Но этого им было мало.

– Где твои девки? – Легионерам хотелось знатных дам.

Боадицея не стонала, не дергалась от ударов визгливых плеток, молчала. И мечтала только об одном: чтобы дочерей не тронули эти нелюди.

– Где девки, говори! Не найдем – засечем! – рычали вспотевшие ветераны и стегали плетками по телу молчаливой царицы.

– Нашел! – в дом вбежал воин. – В храме они. Ха-ха!

– Ох-х, – горестно простонала царица, напомнила очумевшим от радости легионерам о себе.

– Вставай! С нами пойдешь! – скомандовал один из ветеранов.

Боадицея поднялась, пошла в окружении одичалых людей в храм. Там два друида у алтаря шептали заклинания, пытаясь отогнать беду, спасти от бесчестия дочерей Празутага – здесь же девушки сидели, думали о чем-то.

О чем думают дочери царей в возрасте добрачном? О свадьбах они думают, о женихах. Чаще всего они думают об этом, приятное это времяпрепровождение для дочерей владык, и не только владык, но и всех других, даже нищих отцов. И в этом все добрачного возраста девчонки удивительно похожи во всех уголках не только Римской державы, но и мира.

«Женихи», римская солдатня с жадными лицами, с нетерпением мужиков ветеранного возраста, с плетками в руках спешили в храм, к своим «невестам». Очень спешили римляне вступить в брак.

Широким шагом вошли они в храм: небольшое каменное помещение, тихое, с алтарем. Друидов, так и не доколдовавших, недозвавшихся своих богов, отбросили по одну сторону алтаря, «невест» несчастных, перепуганных, оставили на противоположной стороне; девушки там и сидели, дрожали, нетронутые пока. Потом была Боадицея. Иссеченная плетьми, в драной хламиде она смотрела с ужасом на робкий огонь алтаря. В глазах матери бился огонек кроваво-рыжий, билось одно только желание – броситься в огонь, сгореть в нем, не дожидаясь «свадьбы». Ей не дали броситься в огонь, ее передвинули к обомлевшим друидам.

И свадьба началась.

Что плохого сделала Боадицея в своей жизни? Зачем ей горе такое преподнесла судьба? Она дергалась в бессилии в крепких руках мужиков, ветераны устали бороться с ней, ударили ее в живот. Она охнула, упала на землю, завертелась змеей, пытаясь отвернуться, уткнулась в стену, в пол – ей не позволили:

– Смотри! А то убьем всех!!

И девочки ее сначала дергались, сопротивлялись, получали удары по почкам, по спине. Хорошо они держали удары тренированных кулаков, сопротивлялись, пока не вспомнили легионеры, куда бить надо женщину, чтобы сломить ее волю. В грудь ударил ветеран свою невесту – старшую из дочерей. Она замерла на миг, потеряла дыхание, осмотрела плавным взглядом всех и смирилась. Свадьба так свадьба. Только чтобы в грудь не били – очень больно.

А мать кусала губы, мотала головой, ломала руки, а друиды что-то нервное шептали, а женихи меняли друг друга, и девочки, дочери царя Празутага – было им лет тринадцать, пятнадцать, шестнадцать – уже не вздрагивали, молча исполняли приказы, короткие, как смерть, и огонь алтаря спокойно шевелился, и ветераны, истосковавшиеся по дракам, по «свадьбам», дрожали по-лошадиному от удовольствия, и … все-таки свадьбе пришел конец, и выволокли всех «невест», Боадицею и друидов из алтаря, и подожгли его римские воины, «женихи» той жуткой свадьбы.

Огонь восстания вспыхнул мгновенно. Иценийцы забыли сковывавший их страх, бросились в бой. К ним присоединились тринобанты, другие народы туманного острова. Боадицея возглавила армию британцев, повела их на Камулодун, колонию легионеров-ветеранов. Они и раньше вели себя на чужой земле, как настоящие рабовладельцы. Но такого римляне не позволяли себе. Солдаты действующей армии потакали ветеранам во всем, надеясь, что на старости лет им тоже помогут те, кто заменит их в войске. Британцы терпели, молчали, копили злость. Накопили. «Свадьба» в храме царицы Боадицеи взбесила бриттов. Камулодун был взят сходу.

С ветеранами рассчитались, не церемонясь. Резали попавших в плен римлян без разбора, как баранов перед знатным пиром. Победа радовала. Армия восставших быстро росла. Свобода была близка. И не было жалости к врагу. В плен римлян не брали. Никаких пленных, никаких денег за спасение – только смерть, тем, кто сотворил на родной земле злодеяние, только свобода.

На пути у восставших встал девятый легион легата Петилия Цереалиса, но волна британцев смела с лица земли римлян. Боадицея с дочерьми носилась в колеснице по полю боя и всем видом своим, глазами, воспаленными местью, разжигала страсти у соотечественников. И опять только смерть, только смерть. Ни один пеший воин не вырвался из рук победителей. Лишь Петилий Цереалис с конницей улизнул от расправы. Ему повезло.

После короткого отдыха Боадицея направила армию на Лондиний, куда устремились с запада солдаты легата Светония. Трудно было римлянам пробиться сквозь взбудораженную восстанием страну, каждый день бой, каждая ночь полна тревог. Но Светонию, опытному военачальнику, удалось опередить восставших и первым прорваться в Лондиний.

Красивый был город.

Раскинулся он вдоль Темзы, окутал себя пышной зеленью, по утрам нахлобучивал роскошную шапку тумана, которая долго покоилась на его мохнатой голове. Тянулись в Лондиний купцы, ремесленники, прочий люд, отставные солдаты, неплохо жилось римлянам в британском городе!! Не хотелось им войны. Надеялись они на Светония, но тот, понимая, что слабоукрепленный город не удержать, решил сохранить воинов и оставил Лондиний.