В 407 году с Альбиона отплыли на больших кораблях последние легионеры. Они отправились в Европу на помощь соотечественникам: Римская империя переживала самые тяжкие в своей истории времена. Помощь, хотя и своевременная, не спасла ее от беды, но юг Альбиона римляне потеряли.

Даны, «морские разбойники», на быстрых, легких судах все чаще высаживались то там, то здесь на остров, грабили население, сжигали небольшие приморские города и уплывали в море. Организовать отпор вожди бриттов были не в силах. Разучились они воевать, находясь под надежным прикрытием римских легионов. Ненадежное это дело: чужими руками защищать свободу. Вожди бриттов поняли это слишком поздно, хотя до середины V века римляне помогали им, чем могли, надеясь, видимо, на то, что положение дел в Империи улучшится, и они вновь осядут на благодатной земле Альбиона.

В 449 году на востоке земли Кент, в том самом месте, где когда-то высадился с войском Юлий Цезарь, вышли на берег два брата Генгист и Горза, вожди народа Юты из племенного союза саксонов – «людей с длинными ножами», как они сами себя называли. Три корабля, около двух сотен головорезов, было в распоряжении братьев. Королю бриттов доложили о пришельцах. Гуортеирн через послов предложил братьям пойти к нему на военную службу и защищать морские границы бриттов от набегов данов, а так же вести борьбу против пиктов и скоттов. Братья удивились предложению короля.

Удивился, прочитав об этом, и Вильгельм, герцог Нормандии.

– Разве можно доверять свою жизнь разным морским разбойникам? – воскликнул он, не заметив, что в комнату вошла Матильда.

– О чем ты? – спросила она и подошла к мужу.

Он обнял ее, рассказал о Гуортеирне, потом вдруг вскочил со стула, большой, неуклюжий:

– Садись. Тебе тяжело стоять.

– Уже поздно, спать пора, – Матильда села на стул с высокой спинкой и, не дожидаясь ответа, добавила: – Мне грустно одной.

Она хотела признаться, сказать: «Мне страшно», но герцог понял ее, закрыл книгу, постарался забыть, загасить в душе своей разбушевавшийся огонь, произнес добродушно:

– Пойдем.

И уже в дверях, пропуская жену, так же добродушно буркнул:

– Почему ты боишься? Анна, жена Генриха I, трех сыновей родила. Разве ты хуже ее? Лучше!

– Разве я хуже ее?! – Матильда улыбнулась тихой, едва заметной в робком свете свечи улыбкой.

– Лучше! Ты еще больше сыновей родишь. Разве не так?!

– Так-так! – Матильде очень нравился этот шутливый тон, эта игра в мальчишку-девчонку.

Она понимала, как нужна ей, и ему эта игра. Она не выдумала ее. Еще Адам и Ева перед тем, как сорвать запретный плод, знали ее. Это игра на двоих и для двоих стала называться незлым человечеством разными поэтическими словами, но самое скромное и простое название ей – любовь. Любовь – величайшая, добрейшая, древнейшая, мудрейшая игра, которая… и заставила сорвать тот заветный (запретный?!) плод и даже куснуть его – сначала по одному разу. Любовь была сначала. А уж потом появилось человечество. Так думала Матильда, играя с мужем в древнюю игру по пути в спальню.

Вильгельм в этой игре забывал обо всех своих делах, даже о короле бриттов.

Уже в кровати Матильда прошептала:

– Завтра Ланфранк приедет. Ему все и расскажешь.

Она очень точно находила слова, успокаивающие его, убаюкивающие. Сказало слово, зевнула, уснула, и он вскоре уснул, забыл даже о короле бриттов.

Ланфранк прибыл в полдень. Обедали. Говорили о погоде. Радовались солнцу. Со стороны могло показаться, что кроме этой темы в родовом замке дюка Нормандии никого ничего не интересует. После обеда гость подсел к камину и сказал Матильде:

– Беда Достопочтенный три сотни лет назад написал «Церковную историю англов».

– Ты говорил об этой книге, – к монаху подошел Вильгельм.

– Да. Там есть речь вождя Нортумбрии. Я перевел ее. Вот как она звучит: «Но неизвестно, что будет с нами, настоящую жизнь нашу на земле можно бы, по моему мнению, о король, объяснить следующим подобием. Когда ты сидишь за ужином с твоими вождями и слугами, в зимнее время, посредине пылает огонь, и тепло в столовой, а на дворе бушует зимняя вьюга с дождем и снегом, тогда случается, что влетит в дом быстро воробей; в одно отверстием в крыше он влетит, а в другое вылетит, освобождаясь от жестокой вьюги на ту минуту, пока он гостит в комнате. Но этот ясный промежуток проходит вмиг: из вьюги возвращаясь во вьюгу, он исчезает из твоих глаз. Точно такова и жизнь человеческая: что за ней следует, что ей предшествует, того мы не знаем. Итак, если это новое учение сообщает о том что-нибудь верное, то по справедливости стоит его принять».

– Мне эта мысль непонятна, – сказал Вильгельм, не ожидавший такого разговора. – Зачем так много говорить о простом?

– Я вас покину? – обратилась к монаху Матильда.

– Да, дитя мое. Ступай с Богом, – Ланфранк перекрестил ее, сказал: – Да хранит тебя Господь. И дитя твое.

Матильда ушла в свои покои, слуги быстро убрали со стола, герцог и монах остались вдвоем.

– Тебя что-то тревожит? – спросил Ланфранк.

– Разве можно доверять свою жизнь врагу?! – быстро, будто боясь опоздать, воскликнул Вильгельм.

– Ты дошел до Гуортеирна, – догадался монах. – Очень хорошая точка в истории Альбиона. Она многое объясняет, многому учит.

– Кого?!

– Всех. И тебя тоже.

– Я и без этого знаю, что себя, свою страну и свою семью нужно защищать самому. Лучше сразиться с врагом, чем… Бритты были глупы.

– Это Гуортеирн пригласил Генгиста и Горзу. Многие племена бриттов не поддержали вождя. Вот послушай песню камбрийского барда Голиддана.

Вдохновенные барды пророчили нам бесчисленные блага, мир, обширные владения, отважных предводителей, но после тишины разразилась буря над всеми племенами народа. Вожди перессорились. Полные дикой ярости, скотты на нас напали. Германцы отразили наступавших до Каэр-Вайра и, победив их, свою победу и свое к нам прибытие праздновали с Кимрами, с людьми из Дублина, Ирландии, Мона, Бретани, Корнуэла и обитателями Алкявида. Бритты опять будут могущественны. Издавна предсказано, что придет день, когда они будут властвовать и что успех венчает их усилия, когда люди, живущие на их границах к северу, сойдут в средину их земли. Так пророчествовал Мерддин, и это сбудется!

В Абер-Периддоне, подчиненные лошадиного начальника затеяли вражду, не имея еще повода к законной жалобе. По общему между собой согласию они стали насильственно требовать дань и начали ее собирать. Кимры были сильны и не обязывались платежом дани. Нашелся благородный человек, который сказал: «С дающими плату не должно поступать как с рабом».

Во имя Сына Марии, Которого слова святы, будь проклят день, когда мы не вооружились на отражение владычества саксов, когда мы их полюбили! Прокляты будьте малодушные, окружавшие Гуортеирна Гвинедда! Они могли бы выгнать германцев из нашей страны, и ни один из них не захватил бы и не опустошил наших земель; но они не умели предугадывать, какие люди пристают в наши заливы.

С того дня как германцы в одном из своих набегов под предводительством Горза и Генгиста взяли хитростью Танет, они не переставали теснить нас. Посланный их, обманув нас, возвратился. Подумайте об опьянении на большом пиру от крепкого меда; подумайте о насильственной смерти стольких людей; подумайте об испуге, о слезах слабых женщин, терзаемых горем посреди ночной темноты; подумайте о нашей будущности. Если разбойники с Танета когда-нибудь станут нашими господами.

Пресвятая Троица! Пощади страну бриттскую и не дай ее в жилище саксам! Отведи им землю в других странах и спаси кимров от изгнания.

Во имя Сына Марии, Которого слова святы, будь проклят день, когда кимры не отвергли малодушного желания предводителей и старейшин! Созовемте всех, соберемся все, станем единодушно! У кимров одно сердце, одно намерение, одна отчизна. Если они были безмолвны, то не из страха сильных, но потому, что не одобряли их гибельных намерений. Теперь призовем Бога и Святого Давида, и они воздадут германцам за их предательство; пусть раздор поселится между нашими врагами, и не будет у них предводителя! Пусть кимры и саксы сойдутся на поле битвы, и оружие решит нашу участь! Когда неприятель вступит в бой с нашим великим предводителем, когда в рощах раздадутся крики воинов, тогда битва загорится за берега Вии и за Землю озер, тогда поднимется наше знамя, тогда мы устремимся за ним и саксы падут, как листья с дерев.