– Ой, спасибо, Якоб, что напомнил, – прощебетала Анна и первой выскочила на улицу, мимоходом похлопав вошедшего по плечу.

За завтраком профессор Фабрициус, как обычно, восседал за учительским столом. Но едва Филь и трое Хозеков вбежали на занятия в Первую Медицинскую, стало ясно, что с профессором что-то не так. Складывалось впечатление, что Схизматик ничего не упускает, всё подмечает и вообще ведёт себя странно, то и дело бросая вокруг себя настороженные взгляды.

– Его как будто подменили, – прошептала Мета. Профессор живо обернулся, что при его размерах вышло угрожающе, и недовольно бросил:

– Я ничуть не изменился, а вот вы, барышня, изменяете своему обыкновению не болтать бессодержательно на уроках!

Присутствующая на занятии Габриэль, чьей главной дисциплиной была медицина, наградила Мету красноречивым взглядом, говорящим: «Так тебе!» Профессор, однако, не закончил.

– Если мне понадобится говорящая голова для умных бесед и совещаний, я обращусь за помощью к описаниям экспериментов Альберта Великого, труды которого мы как раз сейчас изучаем. Ваша же голова пока ещё довольно пустая.

Филь насторожился: отпускать подобные реплики было не в характере Схизматика.

«Может, его и впрямь подменили?» – подумал он.

Ян, сидя рядом на табурете, коротко рассмеялся.

– Альбертус Магнус, – проговорил он это имя на латыни, копируя интонацию профессора, – скорее обычный мошенник, распускавший сам про себя небылицы, потому что не в человеческих силах столько знать и уметь, сколько ему приписывают.

Класс притих. Альберт Великий, врач, философ и алхимик из Старого Света, был любимым учёным Схизматика, на которого тот постоянно ссылался. Филь испугался, что его друг решил подёргать волка за хвост, – за ним это водилось. Сам Филь предпочитал кулаки словесной перепалке.

Розовощёкий профессор побледнел.

– Что ж, Хозек, возможно, и так, – сказал он, перебегая взглядом на Анну и Мету, – но кто вы, чтобы заявлять здесь об этом? Не ваша ли мать поверила сердарам и отдалась им в руки, чтобы они вылечили её бесплодие? Тем самым сердарам, которым молва приписывает столько, сколько не в человеческих силах знать и уметь.

Трое близнецов неприязненно уставились на него.

– Вы суёте нос не в своё дело, профессор, – угрожающе произнесла Анна, и Схизматик будто очнулся.

– М-да, действительно, что это я? – сказал он, потерянно хлопая ресницами и зачем-то оглядываясь. – Прошу прощения… Продолжаем урок!

Выйдя на улицу, где со вчерашнего вечера сильно подморозило, Филь сказал, растирая скукожившиеся от холода уши:

– Как хотите, но он сегодня был сам не свой. С этим нужно что-то делать.

– У него слух стал как у демона, – заметила Мета, плотнее заматываясь в шарф.

– А язычок как у Патиосоца, – хмыкнула Анна, уткнувшись носом в свой.

Ян заключил:

– Имеет смысл стащить у него те записи. Ставлю аспр против империала, что ответ в них. Когда он последний раз посещал Кейплиг?

– Две недели назад, – сказала Мета.

– Дня через три снова поедет, – добавила Анна. – Он оттуда не вылазит. Было бы любопытно узнать, кто платит за эти поездки.

– Тогда у нас будет минимум два дня, – кивнул Ян. – Даже если он, как обычно, поедет Почтовыми.

Припомнив собственный опыт передвижения кибиткой Почтовой гильдии, Филь пробормотал:

– А мне интересно, как он ещё жив с этими поездками.

Дорога от Алексы до Кейплига занимала пять дней неторопливой езды каретой или примерно день пути Почтовыми. Эту разницу во времени было трудно понять тем, кто никогда не пользовался услугами гильдии. Но Филь хорошо знал, с какой скоростью летают их всадники на своих огромных лошадях. Любой путешествующий в их двухколёсной кибитке рисковал сломать себе шею. Филь проехался в ней однажды и до сих пор не любил вспоминать об этом.

Будучи предприимчивого ума, с одним империалом в кармане нажив здесь год назад кучу денег, он понимал, что такие частые путешествия должны сулить адские барыши. И, хорошо представляя, в какую ситуацию он загнал семью Фе покупкой Хальмстема, Филь тем сильней пытался разгадать загадку Схизматика. Он думал об этом в одиночку, не посвящая Хозеков в свои размышления. Его душа не могла вынести мысль, что тогда придётся делиться.

Филь был сыном торговца и не любил попусту тратить деньги. Он тратил их только на полезные вещи вроде учёбы ремеслу у хальмстемского кузнеца. Филь скучал по Прению и думал время от времени: «Вот бы кого сюда, чтобы обсудить, на чём собрался заработать Схизматик!»

Воспоминания о днях, проведённых в кузне, изгнали хмурь из его души, и он побежал быстрей. Обогнав всех, он первый влетел в лекционный зал, где профессор Роланд читал скучнейшие, но обязательные к изучению мораль и право.

Обязательность посещения лекций профессора приводила к тому, что на его занятиях яблоку было негде упасть. Набранные со всех концов Империи школяры собирались в недостаточно большой для этой цели зале. Приходилось то и дело просить соседа убрать локоть от своей печени, а ещё профессор боялся сквозняков, и поэтому тут было душно.

Духота влияла на Филя так, что он переставал соображать. А сбежать было нечего думать – в наказание полагалась учёба один на один с учителем. В общем, оставалось просто пережить это, как простуду.

Филь уселся на лавку в первом ряду перед открытым пространством, по которому любил вышагивать профессор. Если он вынужден мучиться, то почему бы не получить удовольствие от ужимок учителя, заодно избежав его вопросов. Патиосоц страдал дальнозоркостью и неохотно спрашивал учеников с первых рядов.

Похожий на жердь профессор ворвался на лекцию в своей обычной манере. Взгляд его близко посаженных глаз пробежался по аудитории. Цвет лица его был бледно-прозрачный или, как любила говорить Анна, интересно-бледный. Анна полагала, что профессор ест на ночь толчёный мел и запивает его уксусом для пущей загадочности.

Хозеков поблизости не было: они с трудом выносили Патиосоца, настроение которого менялось вместе со временем дня, года и с погодой. Сегодня он был бодр и сразу зашагал туда-сюда вдоль первого ряда. Не успев, однако, объявить тему лекции, он вдруг присел, потом привстал на цыпочки и вперился взглядом поверх головы Филя.

– Что ты замер там между рядами в позе шестимесячного эмбриона? – поинтересовался он громогласно. – Да, ты, там, за тринадцатым рядом, я тебя спрашиваю! Места не нашёл? Иди сюда, постоишь у окна!

«Тринадцатым рядом» в Алексе называли выбеленную извёсткой скамью, которая в комнатах, где проходили лекции, служила границей между женской и мужской половинами. Дальняя половина была женской.

Не смущённый репликой профессора, из рядов поднялся белокурый кудрявый ученик и неторопливо направился к окну. За тринадцатым рядом зашушукались. Это был Курт Норман, выпускник одной из школ Детской Службы, куда попадали в основном полные сироты. Их тут было много, держались они своей компанией, и Филь не очень хорошо знал Курта.

– Что послужило причиной смерти Первой империи? – спросил тем временем профессор у аудитории. – Должна она была умереть, как говорят? Это нравственный вопрос, это не вопрос к истории. Кто мне ответит в двух словах?

В зале подняли руку, и профессор тут же тыкнул пальцем: – Говори!

– Должна была, – послышался ответ Бенни Тендеки, пухлой розовощёкой девчонки с кафедры отца Бруно, чей голос был знаком Филю по её перепалкам с соседками по комнате, расположенной через площадь от дормитория, где он жил с Яном. – Первая империя была создана сердарами, а сердары – безжалостное, жестокое племя. Они любят только себя и ненавидят всех остальных. Им нет прощения за то, что они здесь натворили, когда строили Первую империю. Придя сюда девятьсот лет назад из Северной Европы, они поработили уйму людей и ещё больше убили. Они насаждали свои законы огнём и мечом, и, хотя мы живём теперь лучше, чем те несчастные, которые в Старом Свете, сердаров это нисколько не извиняет!