Он хотел подойти к одной послушать, но позвали в зал. Все теснились у дверей. Сев у окна, Апейка огляделся: собрались руководители районов со всего округа. Руководящие работники окружкома.

Некоторые еще стояли в проходе, когда из дверей около сцены вошли в зал секретари окружкома, председатель окрисполкома, другие члены бюро, зашли за стол президиума. Все поспешили сесть, быстро наступала тишина.

Секретарь стоял, оглядывал зал.

В этой тишине женщина, которая регистрировала приезжих, деловито подошла, подала секретарю список. Он, стоя, просмотрел его, посчитал, спросил, кого нет. Не было только из Лельчиц.

— Ну что ж, семеро одного не ждут.

Апейка почувствовал, у всех было одно настроение — взволнованности и собранности. Ожидание необычного, важного. Тишина пронзала — нетерпеливая, напряженная.

За окном мело. Ветер то и дело сыпал в окно снег порывами, волнами. Подумалось: великое и привычное, все вместе. Такое начинается, а тут снег валит, крутит…

— Товарищи, — сказал секретарь. — Мы собрали вас, чтоб довести до вашего сведения весьма важный документ. Это постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» от 5 января 1930 года. Я думаю, — продолжал он деловито, — что мы прежде всего прочитаем его и тогда обсудим. Прошу слушать внимательно.

Он сам же начал читать, стоя за столом. Апейка и весь зал прониклись вниманием. Апейка сразу отметил: «В последние месяцы коллективное движение сделало новый шаг вперед, охватив… целые районы, округа и даже области и края… Все намеченные планами темпы развития коллективного движения превзойдены…»

— Таким образом, мы имеем материальную базу, — ровно и с нажимом читал секретарь, — для замены крупного кулацкого производства крупным производством колхозов… Это обстоятельство, имеющее решающее значение для всего народного хозяйства СССР, дало партии полное основание перейти в своей практической работе от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике, — секретарь выделил голосом, — ликви-да-ции кулачества как класса.

«Вот оно, на что намекал Башлыков!» — дошло до Апейки. Он заметил, в зале зашевелились — все поняли значение этих слов.

Да, постановление было необычайно важным. Следующим пунктом оно сообщало, что предполагаемый к концу пятилетки охват коллективами 22–24 миллионов гектаров земельной площади будет значительно перевыполнен уже в настоящем году. Апейка отметил: постановление выделяло важнейшие зерновые районы — Нижнюю и Среднюю Волгу, Северный Кавказ — коллективизировать к осени 1930 года или к весне 1931. Коллективизацию других районов, Апейку это особенно взволновало, постановление намечало, «в основном», закончить осенью 1931 «или, во всяком случае, весной 1932 года».

Апейка возбужденно повернулся к Башлыкову: еще почти два года или даже два с половиной! Такие сроки их зоне, им, Юровичскому району, а не три-четыре месяца — это уже другой разговор!.. Он тут же спохватился, стал слушать дальше: ЦК требует увеличить темпы строительства заводов — тракторных, комбайновых, сельскохозяйственных. Увеличивается кредит на колхозное строительство, должны перестроить свою работу машинно-тракторные станции… А вот обращение непосредственно к нему: решительно бороться с недооценкой конной тяги, создавать смешанные конно-машинные базы. Ускорить подготовку колхозных кадров, широко организовывать ускоренные курсы для колхозников…

И еще весьма важное: главная форма колхозов — сельскохозяйственная артель, в которой коллективизированы, секретарь подчеркнул, основные средства производства. Мертвый и живой инвентарь, хозяйственные постройки, товарно-продуктовый скот… Товарно-продуктовый скот… Наркомзем вместе с колхозными организациями должен в наикратчайшие сроки выработать примерный устав колхозной артели…

…Возглавлять колхозное движение, стихийно растущее снизу… Решительно бороться со всякими попытками сдерживать развитие коллективного движения из-за недостатка тракторов и сложных машин… Вместе с тем ЦК со всей серьезностью предостерегает… против какого бы то ни было «декретирования» сверху… могущего создать опасность подмены действительно социалистического соревнования по организации колхозов игрой в коллективизацию.

— Вот и все, — секретарь умолк, обвел взглядом ряды. Как будто хотел проверить, как дошло все, что он прочитал. Взгляд на мгновение остановился на Апейке, перешел на Башлыкова.

Воцарилось на минуту молчание. Потом кто-то бодро произнес:

— Яс-но!

Секретарь остановился, бросил взгляд туда, откуда послышался голос. В рядах зашевелились, загомонили.

Апейке было не то что непонятно, но как-то все еще переплеталось, путалось. Он лучше разбирался, когда читал сам. Мог, если нужно, остановиться, подумать, перечитать заново, чтоб запомнить, постичь глубину. Вот и теперь хотелось взять листки, перечитать самому. Однако из всего того, что смутно волновало, два обстоятельства уже и теперь выделялись особо. Первое то, что начинается новый этап в политике — ликвидация кулачества как класса; и определение сроков. Первое обстоятельство свидетельствовало, что в его жизни и жизни района происходят весьма важные события, начинается как бы новая и жестокая атака, которая потребует собранности, твердости. Второе облегчало, подсказывало выход из того критического положения, в котором они оказались. Он с радостью вспомнил и предупреждение «против какого бы то ни было декретирования сверху», игры в коллективизацию. Этим как бы вносилась ясность в его сомнения, в его споры с Башлыковым…

Секретарь спросил, есть ли вопросы по постановлению.

Кто-то поинтересовался неожиданно, что такое живой инвентарь, и в зале засмеялись. Потом, как быть с коммунами теперь — оставлять или как-то переделывать… Разумеется, оставлять. Колхозы со временем должны подняться до коммуны…

— Когда начинать это — раскулачивание?

— О сроках будут даны указания дополнительно… В ближайшее время необходима быстрота в подготовке к делу. Чтоб провести его надлежащим образом… Я скажу об этом потом…

— Расскажите, как практически это будет, — нетерпеливо попросил кто-то. — А то есть неясность. Каждый думает по-своему.

— Практические указания дадим. Подробные, когда придет время.

Секретарь окружкома сообщил: в каждом районе, как и в округе, под руководством райкома организуются штабы. В каждом сельсовете — комиссия по раскулачиванию. Эти комиссии и должны проводить опись хозяйств и конфискацию их…

— Еще какие вопросы?

Тогда поднялся Апейка.

— Как с теми директивами, которые были даны раньше? Например, Юровичскому району.

— Какие директивы?

— О сроках коллективизации.

— Директивы надо выполнять.

Апейка ощутил упорство в себе.

— Мы должны коллективизировать район к весне. Провести всеобщую коллективизацию. Постановление дает нам срок — к осени 1931, а то и до весны 1932 года…

— Постановление дает этот срок как крайний. Для завершения.

Надо было бы сесть, Апейка заметил, что секретарю не понравились его слова. Да и все притихли, слушали. Но он не мог теперь сесть.

— Уже видно, что к весне не управимся.

— Разумеется. Если вы будете так рассуждать.

— Я думаю, — продолжал Апейка упрямо, — исходя из опыта. Из реальности.

— Вы думаете, надеясь на тихий ход. На спячку… — Секретарь окинул зал взглядом. — Есть еще вопросы?

Апейка сел. Взволнованный, плохо слышал, что спрашивали другие и что отвечал им секретарь.

Собрался с мыслями только тогда, когда первым в прениях взял слово Башлыков. Он начал с того, что сказал, какое важное значение имеет это постановление, которое является, можно сказать, боевой задачей, началом нового и решительного наступления на последний эксплуататорский класс. «Это есть наш последний и решительный бой» — вот что означает это постановление. Оно обязывает каждого из нас еще смелей идти вперед, разрушать крепости кулачества, быстрей расширять колхозный сектор.