Предвыборная кампания 1924 года. Черчилль диктует секретарю текст выступления.

Для Черчилля это было большое разочарование, тем более что он третий раз подряд провалился на выборах, хотя считал, что победа у него в кармане. Соперник Черчилля лейборист Феннер Брокуэй так описывал его: «Вечером, когда уже были известны результаты, Черчилль ходил с низко опущенной головой, нетвердо держался на ногах, он походил на загнанного зверя»[155].

Здесь стоит задуматься, какую цель преследовал Черчилль, ведя беспощадную войну с лейбористами? Как далеко зашел он в своей тактике и риторике? Действительно ли он считал, что красная угроза нависла над Великобританией, что вирус социализма появился в стране неспроста и что очаг инфекции — большевистская Россия? Одно мы можем сказать наверняка: Черчилль был убежден в том, что растущая популярность лейбористов ставит под угрозу будущее страны. Но его опасения вовсе не означали, что в Британии вот-вот произойдет революция. Не следует забывать, что Черчилль по сути своей был актером, он просто скрупулезно следовал рисунку своей роли. Ведь не мог же он обмануться, с его-то чутьем! Не мог же он действительно верить в то, что «правоверное», реформистское до мозга костей лейбористское движение заражено революционным вирусом! Не мог же он видеть в лидерах лейбористов — Макдональде, Сноудене, Дж. Г. Томасе — одержимых демоном разрушения и насилия фанатиков!

На самом деле все было совсем не так. От успеха лейбористов у Черчилля было два «универсальных средства». Он считал, что спасти страну может только союз, если не слияние прогрессивных консерваторов и наиболее дальновидных либералов. Единственно возможной и лучшей стратегией в борьбе с лейбористами ему представлялась политика социальных реформ. Иначе говоря, необходимо было строить дома, улучшать санитарные условия проживания, повышать уровень благосостояния граждан, смело вступать в переговоры со здравомыслящими лидерами тред-юнионов.

Таким образом, Черчилль потихоньку подбирался все ближе к лагерю тори. Правда, Клемми относилась к этому несколько настороженно, ведь она всегда была убежденной сторонницей либералов. Верная Клементина предупреждала мужа: «Не позволяй тори купить тебя за бесценок. Они с тобой так плохо обошлись и должны дорого заплатить за твои унижения»[156]. Поведение Черчилля вызывало нарекания и у консерваторов. Многие из них считали его вполне сносным политиком, раз он так яростно боролся с социализмом и коммунизмом, другие же называли Черчилля хамелеоном и бессовестным карьеристом.

Летом 1924 года консервативная партия Эппинга, богатого лондонского пригорода, заключила с ним тайную сделку и предложила ему баллотироваться от округа Эппинг на предстоящих выборах. Отныне этот пригород стал избирательным округом Черчилля. Между тем правительство Макдональда оказалось в меньшинстве и 8 октября 1924 года ушло в отставку, ускорив таким образом ход событий. Черчилль не предполагал, что это произойдет так быстро, и вот 29 октября кандидат от консервативной партии Черчилль был избран со значительным преимуществом в Эппинге. Он получил вдвое больше голосов, чем его соперник, представлявший партию либералов.

Черчилль вернулся не только в Вестминстер, он вернулся в правительство. Болдуин, ставший премьер-министром, рассудил, что лучше заручиться поддержкой ловкого отпрыска Мальборо, нежели записать его в число своих врагов. И он предложил ошеломленному и себя не помнящему от счастья Черчиллю занять пост министра финансов — пост, который когда-то занимал лорд Рандольф. Официально Черчилль был назначен на этот пост 6 ноября 1924 года. В тот же день он переехал в дом 11 по Даунинг стрит.

В британской политической иерархии пост министра финансов был наиболее значимым. По своей значимости он уступал разве что посту премьер-министра. При случае министр финансов мог даже наследовать премьер-министру. Таким образом, Черчилль вышел на новый виток своей политической карьеры. Он вернулся в лоно своей законной семьи, присягнув в верности «исконно правительственной партии». В период с 1918 по 1939 год консерваторы находились у власти в течение восемнадцати лет. Итак, Черчилль снова пошел в гору. Тогда в Вестминстере стали задаваться вопросом: как высоко он поднимется?

Пока же новоиспеченный министр финансов посвятил всего себя, всю свою недюжинную энергию исполнению своих обязанностей. Мало кто верил в то, что Черчилль окажется таким способным казначеем. Впрочем, только-только вернувшись в лоно тори, он осознал, что теперь не время заниматься дерзким прожектерством. Больше того, несмотря на то, что министерство финансов отделяла от других министерств довольно прозрачная граница, Черчилль, вопреки своим прежним привычкам, поостерегся вторгаться во владения коллег и посягать на их обязанности.

Его честолюбивая цель состояла, прежде всего, в том, чтобы сделать из министерства финансов не только орудие грандиозной макроэкономической политики, способной вернуть стране былое величие и процветание, но и инструмент открытой, смелой социальной политики, политики реформ и прогресса. И он пытался снизить налог на прибыль, тяжким бременем довлевший над работящим производителем — средним классом, за счет усложнения прав наследования. Иначе говоря, Черчилль проводил политику, стимулировавшую трудовые доходы в ущерб доходам с недвижимости и денежного капитала. Кроме того, он прилагал все усилия, чтобы добиться увеличения размеров социального страхования. Таким образом, Черчилль продолжил благое дело, начатое им еще в 1908—1910 годах и направленное на улучшение положения простых британцев.

В правительстве потенциальными соперниками, или даже противниками, Уинстона были премьер-министр Стэнли Болдуин и министр здравоохранения Невилл Чемберлен, проголосовавший против кандидатуры Черчилля при формировании кабинета. Однако покуда между ними и министром финансов царили мир и согласие. Правда, Болдуин, доминировавший на политической арене с 1922 по 1937 год, был человеком новым и не держал зла на Черчилля, чего нельзя было сказать о других лидерах консервативной партии, хорошо помнивших и о его радикализме, особенно ярко проявлявшемся до 1914 года, и об ирландском деле.

Черчилль и Болдуин когда-то учились в одном колледже — Хэрроу Скул. К тому же оба они были приверженцами прогрессивного торизма, а также убежденными сторонниками политического курса, равноудаленного от любых крайностей. Тем не менее, трудно было представить себе более разящий контраст, чем тот, который являли собой эти два человека, два лидера, воплощавших два совершенно разных политических стиля. Черчилль был патрицием, принадлежавшим к одной из знатнейших британских фамилий, открытым, ярким человеком, который не лез за словом в карман, неутомимым путешественником. Он любил коньяк и сигары, обладал широким кругозором, у него было множество самых разных интересов и увлечений, не говоря уже о страсти к политике, которая буквально снедала его и приводила в движение весь черчиллевский механизм. Болдуин же был выходцем из промышленной буржуазии, его семья владела металлургическим заводом в Ворчестершире. Однако он предпочел разыгрывать джентльмена-фермера, типичного среднестатистического англичанина, обладающего большим запасом здравого смысла и склонного к компромиссу. Этот джентльмен любил деревенскую тишину, носил спортивный костюм и не расставался со своей трубкой. Болдуин стремился закрепить за собой образ прирожденного миротворца, несмотря на то, что ему порой приходилось быть не менее суровым и жестким, чем сам Черчилль. Словом, с одной стороны перед нами человек с чувством меры, но средней одаренности, с другой — человек, у которого чувство меры отсутствовало совершенно, но он был гением.