Тем не менее, не все было так гладко в военном министерстве. Большую часть времени и энергии у Уинстона отнимали две «головные боли» — большевизм в России и беспорядки в Ирландии. Черчилль так самозабвенно трудился над разрешением этих проблем, что пренебрегал другими своими обязанностями. В первую очередь пострадала оборона, которую необходимо было реорганизовать сразу после окончания военных действий. Министр упустил возможность модернизировать армию, исходя из уроков только что закончившейся войны и используя новые технологии. К тому же Черчилль обделил вниманием авиацию, несмотря на огромный интерес, который он всегда к ней проявлял.

Конечно же, не стоит забывать о том, что министр авиации, уступив доводам тогда еще генерала Тренчарда (ставшего впоследствии маршалом), отца-основателя военно-воздушных сил Великобритании, сумел придать авиации статус независимого рода войск, наравне с сухопутной армией и военно-морским флотом. Уинстон был убежден в главенствующей роли авиации в обеспечении безопасности на огромных территориях Британской империи, главным образом на Ближнем Востоке. И именно он ввел знаменитое «правило десяти лет». ЭтоTen Years' Rule— «правило десяти лет», предложенное Черчиллем и утвержденное коалиционным правительством в августе 1919 года, касалось принципов разработки военного бюджета. Его автор в очередной раз доказал свою прозорливость, выдвинув гипотезу (или тезис) о том, что в ближайшие десять лет ни Великобритания, ни Британская империя не будут участвовать в каком-либо крупном вооруженном конфликте. Следовательно, и предусматривать статью расходов на крупный экспедиционный корпус было ни к чему.

Доблестным защитникам родины пришлось затянуть пояса на многие годы, отмеченные небывалым сокращением расходов на военные нужды. К концу 1920 года личный состав армии сократился до трехсот семидесяти тысяч человек, тогда как на момент подписания перемирия военных в Британии было три миллиона. В военно-воздушных силах Великобритании насчитывалось двадцать четыре эскадрона вместо ожидавшихся ста пятидесяти, из них только два обеспечивали безопасность непосредственно Соединенного Королевства. А бюджет британской ближневосточной авиации сократился с сорока пяти миллионов до одиннадцати миллионов фунтов.

Глава военного министерства Уинстон Черчилль и маршал Уинсом инспектируют британские войска в Рейнланде.1919.

На протяжении всего 1919 года и в начале 1920 года Черчилля больше всего беспокоила ситуация в большевистской России. Отметим, что он не имел права голоса на мирных переговорах в Париже, и передел карты Европы осуществили без его участия. Позиция, которую занял пылкий глава военного ведомства, была проста. Ссылаясь на достойные конца света ужасы, совершенные большевиками, он настоятельно советовал Ллойду Джорджу, невзирая на ожесточенное сопротивление последнего, начать широкомасштабную военную интервенцию в Россию. И в свете грядущего вторжения, на которое он так надеялся, Черчилль проводил две последовательные линии в своей политике.

В конце 1917 года в Россию были посланы значительные силы союзников с тем, чтобы помешать немцам воспользоваться развалом царской армии. Около тридцати тысяч британских солдат было сосредоточено на севере, в районе Мурманска и Архангельска, другая часть британского контингента переправилась во Владивосток. По мысли Черчилля эти силы следовало использовать для стремительной интервенции, согласовав свои действия с русской контрреволюционной армией, и свергнуть диктатуру большевиков. Однако в своем страстном порыве Черчилль не нашел поддержки у министров. Коллеги без особого труда убедили неугомонного Уинстона в том, что за четыре года еще не успели зарубцеваться раны, полученные в ходе последней страшной войны, а потому никто не согласится ввязываться в новую[133]. И тогда Уинстон сосредоточил свои усилия в другом направлении. Раз англичане не желали огнем и мечом уничтожить большевистскую гидру, это надлежало сделать белой армии. Следовательно, нужно было поддержать царских офицеров, оказать им всестороннюю помощь — оружием, деньгами и техникой. В Гражданской войне, бушевавшей в России, необходимо было оказать содействие, прежде всего генералу Деникину на юге и адмиралу Колчаку на востоке, отправив им на выручку британских добровольцев. Однако премьер-министр и другие члены правительства вновь остались глухи к доводам Уинстона. Напрасно он метал громы и молнии, пытаясь растопить флегму своих коллег. Черчилль никак не мог понять, что война с Германией отняла у британцев все силы и что расшевелить их теперь не было никакой возможности. Поэтому-то брошенный тогда клич «Kill the Bolshie, kiss the hun»[134]не нашел отклика в сердцах англичан.

Тем более что британские рабочие с большим сочувствием отнеслись к революции в России, в Англии даже был создан комитет «Hands off Russia»[135]. Заря, занимавшаяся на Востоке, заворожила левые силы Соединенного Королевства. Ведь там утопия становилась явью. События в России побудили Герберта Уэллса написать в 1923 году сатиру «Люди как боги». Лейбористская пресса во главе с «Дейли Геральд» усердно клеймила Черчилля, выставляя его агентом и, более того, образцовым воплощением капитализма, милитаризма и империализма. В конечном счете, воинственная позиция Уинстона вкупе с его отчаянным неприятием коммунизма, коренившимся в социальных конфликтах 1910—1911 годов и в ожидании всеобщей забастовки в 1926 году, крепко поссорили его с лейбористами и тред-юнионами. За ним на долгие годы закрепился образ врага рабочего класса.

Как бы то ни было, в середине 1920 года стало ясно, что Гражданская война в России близится к концу. Красная армия победила. Тогда донкихотствующий потомок Мальборо, возмущенный предательством своих соотечественников по отношению к союзнической белой армии, посвятил последней пятый том «Мирового кризиса»: «Нашим верным союзникам и товарищам, воинам Российской императорской армии».

Черчилль был заклятым врагом большевизма. За два с небольшим года он исчерпал все запасы красноречия, пытаясь открыть окружающим глаза на опасность, которую нес в себе большевизм. Черчилль старался донести до современников мысль о том, что зло, надвигавшееся с Востока, непременно приведет к гуманитарной катастрофе. Он никогда еще не говорил так страстно, не сдабривал свою речь такими страшными метафорами. Чтобы внушить соотечественникам ужас и отвращение к режиму Советов, Черчилль не скупился на грозные и пугающие эпитеты. «Действительность такова, — возмущался он, — что в железной деснице горстки врагов рода человеческого, избравших путем своего правления массовые убийства, Россия вот-вот превратится в варварскую страну со скотоподобным населением. На огромной территории исчезает цивилизация, и на развалинах городов, посреди гор трупов большевики скачут и беснуются, подобно отвратительным бабуинам»[136]. Ленина же Уинстон называл «чудовищем, карабкающимся по пирамиде, сложенной из черепов». «В конечном счете, — грозил Черчилль, — коммунистический нигилизм ведет к тому, что большевики разрушают все, что попадается на их пути (...), как вампиры, высасывающие кровь из своих жертв»[137].

По словам Черчилля, беда России, стонавшей от горя и нищеты по вине своих новых хозяев, «сумасшедших извращенцев», была в том, что надеяться ей было не на что, пока эта «гнусная шайка фанатиков-космополитов» продолжала «держать за волосы и тиранить русский народ». Одним словом, безапелляционный вердикт Уинстона был таков: «Большевистская тирания — самая страшная в истории человечества, самая разрушительная и постыдная»[138].