— Что скажите, князь? — обратился ко мне Маршалси. Идальго загорелось предстать перед бывшими соратниками во всей капитанской красе.

— Боевых товарищей нельзя обидеть отказом! Почему бы нет, — признал я уважительным перенос срочных дел на позднее время. В определенной степени нас с идальго роднило тщеславие и любовь к выпендрежу.

Капрал повел нас за собой. Самолично проследил за определением наших лошадок к лучшим яслям в конюшне и настрожил хозяина подать к столу только свежее и лучшее. Пока Монро перепирался с кухаркой на счет составления меню, Маршалси отправил посыльного в соседскую лавку за мейской мадерой, поскольку здешнюю посчитал дерьмом.

По не очень чистой лестнице, мы поднялись на второй этаж. Под номером три значилось скромное помещение восемь на двенадцать, с кроватями по углам, столом и лавками посередине и ратным железом по стенам в качестве натюрмортов.

Появление Маршалси ознаменовались приветственными криками, хохотом, похлопыванием по плечам и замечаниями по поводу его полноты. Затем Маршалси представил нас с бардом, а Монро назвал своих друзей: нескладного худощавого Боэнса, лисьемордого Харта, франта и воображалу в сержантском мундире Торехо и вороватого. Де Гарже.

— Сеньоры! — не затягивая прелюдию знакомства, обратился к собравшимся Монро. — Будем скромны в желаниях и помыслах, ибо ныне пост.

Всем известно — для солдата пост дело святое… Стол стонал под тяжестью посуды с закусками. На блюдах ждали своей участи копченые поросята, залитые грибным маринадом, нафаршированный овощами гусь и запеченный в винном соусе индюк. Золотистые корочки на жареных куропатках прикрыты дольками красных брешийских лимонов и ветками мейского дикого укропа. В вазах розовобокие яблоки, бархатистые персики, здоровенные оранжевые апельсины, черный и белый виноград — без счета. Над развалами съестного, высились изящные клавлены[76] с мадерой. Им помогали нести вахту круглобокие ботельи с крепленым мускатом и аристократические бальтазары с хересом. Кое-где можно было заметить узкогорлые алабастры с шипучим пино. Понятно не обошлось и без сальманазара, колосса с малагой — гаранта мужской дружбы, менгира поклонения пьющей братии.

Сели к столу. Первый тост, как и положено за встречу. Второй за изменчивое воинское счастье. Третий за тех, кого уж с нами нет. Четвертый за тех чье плечо рядом. А пятый…

— За щедрость императора, — верноподданно провозгласил Монро.

— И за щедрость судьбы, — дополнил я капрала. — Уж кто-то из двоих не забудет солдата в трудную минуту.

Мы дружно, что расстрельный конвой в дезертира, ахнули из бокалов.

— Все гадаю, — поделился со мной своей заботой Боэнс, — где я мог вас видеть?

— Мир тесен, — ответил я обычным для таких случаев речением.

Отговорка Боэнса не удовлетворила.

— Когда ж мы с тобой последний раз сиживали за таким столом? — спросил Монро у Маршалси, проведя рукой над разносолами и изобилием.

— У тебя всегда была короткая память, — цепляя с блюда копченого порося, усмехнулся идальго. — Когда егеря графа Дойца выставили нам бочку амантейской мадеры, за спасение их колченого старика из Привайского болота.

— Точно! — возрадовался Монро, — было дело!

— А разве Дойц воевал в Малагаре? — удивился Де Гарже.

— Инспектировал, — уточнил Маршалси, едва хмурясь.

— Растрату в Пятой Добровольческой, — дополнил Монро, хитро улыбаясь, и неожиданно обратился ко мне. — Вы знаете князь, эту историю?

— Только в общих чертах, — соврал я, пытаясь избежать прослушивания очередной солдатской байки.

— Торехо, — капрал хлопнул по плечу, сидевшего рядом с ним, жгучего брюнета. — Расскажи, как вы ополовинили полковые запасы вина.

Красавчик сержант отмахнулся. Монро принялся рассказывать сам.

— Кабальеро из Двадцать второй опции обнаружили потайной лаз в подвал квартирмейстера Ла Трю. Умышленно конечно не искали, случай подвернулся. Как говориться привалило! Их капитан никак в толк взять не мог, откуда его орлы берут деньги на выпивку. Уж и жалование давно не платили, и штурмовые кончились. Кредиты у маркитантов выбрали за год вперед. Ан, нет! Как свободная минутка, так пьянка и гульба. Другие то на мели сидели. Тогда генерал Верд приказал выдать питейное довольствие служивым. Сунулись, а в подвалах недостача. Шум, гам, скандал! Дошло до столицы. Император моментально в бригаду выслал мудилу Дойца. Для следствия в делах и наказания виновных.

— А старый дурень возьми и попади в засаду, — подключился к рассказу Торехо. — Представляете, князь. На фронте перемирие не шаткое не валкое, того гляди опять в атаку кинемся, а этот павлин в жабо, при всем параде, с трубачами и знаменосцами, разъезжает по нейтральной полосе, как по бульвару. Малагарцы глядь-поглядь и за ним. Загнали Дойца в болото по самую макушку.

— А мы, — Монро выпятил грудь. — Вытащили его оттуда. Рубились как сумасшедшие!

— И погуляли весело, — припомнил Торехо.

— Погуляли, так погуляли, — расхохотался Монро. — Всем капральством угодили на полковую гауптвахту!

— Не придумывай, — одернул его сержант, отпивая из алабастра мадеру. — В кутузку вас засунули за то, что вы разодрались с амантейскими рейтарами Четвертого полка и разнесли сортирный бордель "Благородную ветреницу". А было это аккурат после Дойца, через декаду, после знаменитого штурма Сторожевых бастионов.

— А хрена тебе! — возмутился Монро обвинениями в забывчивости. — Я отлично помню! За рейтар меня понизили в звании. А после штурма восстановили! А за шлюх высчитали пяти декадное жалование, а выдавали его даже не после взятия бастионов, а перед маневрами на Гонтских низинах.

Монро и Торехо заспорили, призвав в рефери Маршалси. Идальго не сильно принял в споре участие, теребя какие то свои воспоминания. В конце концов, все решили выпить. За баталию в Приванских болотах, за штурм бастионов, за шлюх из "Благородной ветреницы". После чего опять ударились в воспоминания. О том, что наша компания дошла до нужной кондиции, говорило отдаление от воинской тематике и все частое упоминание женского пола. И не зря ведь сложена народная поговорка: Помяни нечистого он тут как тут.

В дверь скромно постучались.

— Войдите! — позволил Монро, почему-то глянув в окно.

Дверь открылась и в дверном проеме показалась довольно симпатичная девица, помахивающая сложенным квадратиком бумаги.

— Великодушные сеньоры, нет ли среди вас капитана Мидоро, у меня к нему письмо от его невесты.

Даже нам нетрезвым было понятно, девица врет.

— Капитан у нас имеется, — Торехо поднялся из-за стола. — Но не Мидоро. А вы заходите, прелестная сеньора, заходите!

— Право, нет. Я спешу, — отказалась гостья, колыхнув своею выдающейся грудью во вздохе. — К тому же вы мне не знакомы.

— Простите, как вас зовут? — не отступался от нечаянной гостьи Торехо.

— Ровза, — назвалась девица.

— Ровза, будет вам известно, — Торехо выставил ногу, дрыгнул и обвел рукой полукруг. — Я сержант Торехо. А это мои боевые товарищи. — И согласно дальнейшему перечислению тыкал в каждого пальцем. — Боэнс награжденный редчайшим "Когтем и клыком" первой степени за Шпрей. Герои Ла Саланы Харт и капрал Монро, имеющие по "Серебряной слезе" за отвагу и по "Золотой ветви" за доблесть. Брешийский баронет и известный бретер Де Гарже. Капитан Маршалси, о котором мы говорили. Известный в империи и при дворе бард Амадеус Медина и славный князь фон Вирхофф, оригинал и меценат.

— Мне очень лестно. Такие замечательные сеньоры приглашают меня к себе в компанию, — девица еще раз горько вздохнула. — Но внизу меня ждут подружки…

Договорить ей не дали, осыпав заверениями, что будут рады видеть за столом её и подружек.

— Ведите сюда всех, — подытожил уговоры Торехо. — Места и еды хватит.

Не прошло и минуты как в комнату ввалилось все святое и грешное семейство. Знакомая нам Ровза, и её товарки: Гленна, Эвира, Молли, Опри, Итта. Общим числом шесть, разных по росту, объемам и возрасту. Девицы сразу рассыпались по комнате что горох, создавая суету и оживляя компанию.