— Первый раз слышу о таких обстоятельствах. Можно потерять полк целиком, но только не его штаб. Военная мудрость гласит: "Кто последний в атаке, тот первый в отступлении".

— Иногда такое случается.

— Например…

— Например, когда я торчал в Сванских топях, тамошние партизаны вырезали командный состав Четырнадцатого полка. Полковник, замещавший вызванного в столицу генерала Стампа, вывел писарскую компашку в бордель отдохнуть. Там их и прихватили.

— Убедили… Бывает.

— Возвращаясь к штабистам… Не секрет, друг друга мы недолюбливали. Я имею в виду нашу роту и императорский резерв. Как-то раз, если память не изменяет, перед Днем Молящихся В Плаче, я и мои сослуживцы гуляли в "Кошачьем блуде". Очень приличный по тем временам бордель, не знаю как сейчас. Доведется, сходим. И вот, в самый разгар нашего веселья врываются в бордель пьянющие резервисты и нагло требуют очистить помещение. И главное от кого требуют! От героев Пограничья! Понятно мы их послали подальше. Не принято у сванских ветеранов бросать, как говорится, кров и вдов. Маменькины сынки по собственному слабоумию полезли в драку, понадеявшись на численный перевес. Девятнадцать против одиннадцати! Но нам их численность — два раза тьфу! Из борделя мы их выперли на улицу. Резервисты решили огрызнуться и забаррикадировались в "Винном сапожке". Мы с ходу на штурм, обращая в таверне все в прах. Окна, стекла, посуду, мебель. Хаос и хлам!

Выкинув резервистов из кабака, мы погнали их дальше, аж до Арочных Стел. Здесь к ним присоединились городские стражи порядка и блюстителей нравственности. Мы и их опрокинули в бегство. И гнали до площади Трех Фонтанов. Тут им на выручку кинулись императорский уличный дозор и альгвасильские держиморды. Что оставалось делать, пришлось ретироваться. Не бежать, а именно ретироваться, по правилу высокого воинского искусства: Павших не бросать, спины врагу не показывать. Не успели за нами закрыться ворота родной цитадели, как городские потребовали нашей выдачи, обещая строго покарать за смуту и дебош. Наш капитан даже не удостоил разговором радетелей правосудия. Тогда они принесли официальную бумагу из магистратуры, увешенную печатями, что добрая яблоня спелыми плодами. Капитан спустил реляцию в нужник, заявив о невозможности применения к нам гражданского наказания, так как мы подпадаем под статью за номером сорок два из Уложения о воинских проступках, авторства самого Высочайшего Императорского Трибунала. Но трибунал заседал в Хейме, и ждать его постановления никто не хотел. Нас горели попеременно заполучить магистрат, альгвасил и Суд Резервного полка, но все обошлось. Правда, под арест все одно посадили.

— За аморальное поведение?

— За утрату казенного обмундирования. Капитану было плевать насколько привлекательно или отталкивающе выглядели его обнаженные подчиненные в глазах горожан Тиара, среди которых безвременные вдовы, непорочные девушки и малолетние дети.

— Ого! Лектуровская история только в более острой форме. Ваш голый зад зрели и тутошние жители!

— Совершенно точно.

— Повторение ошибок не есть признак большого ума, — укорил я Маршалси.

— Есть вещи повторений, которых не избегаешь, — безалаберно отнесся он к укорам. И со свойственной ему испорченностью добавил. — Случка из их числа.

Мы добрались до банка. Золотые запасы хранились в тяжелом, что печать Верховного Суда, здании, с окошками похожими на вскрытую грудную клетку. За ребрами кованой решетки совсем не видно стекла.

По обе стороны входных дверей дежурили молодцы с фальшионами[74] наголо. К дверной ручке, открыть-закрыть, приставлен юркий шнырь, явно из Federfechter[75]. Мы вошли в банковский зал. Скользкий мраморный пол, натертый до зеркала, отдавал эхом в сводчатый потолок. С потолка к своему отражению тянулись тяжелые нити хрусталя и иглы зеленого нефрита. Вдоль стен, какие в нишах, какие на пьедестальчиках, вазоны с искусственными цветами и мордатые бюсты. Прямо мавзолейной мощи стол. За столом, над столбиками злата, чах старый барыга.

— Чем могу быть полезен, сеньоры?

Шершавый, противный голос. Будто провели напильником по точильному камню.

На голос, с бесшумностью призрака, воскрес и встал за спиной барыги дальний родственник Носферату. Такой же когтистый, тощий и мышеподобный.

Мы протянули бумаги. Я вексель, Маршалси — капитанскую платежку.

Барыга их поочередно развернул. Изучил буквы, слоги, строки, цифры, посмотрел на просвет, поковырял ногтем печати, послюнил палец и потер чернила.

— Несомненно, они подлинные, — заключил он, тараня нас взглядом. В его глазах мы лихоимцы, пришедшие за его деньгами.

— Тогда будьте любезны, наличные, — коротко потребовал я.

— Сеньор Орли, принесите причитающиеся сеньорам суммы, — прошершавил кассир, не глядя, подав бумаги за спину.

Орли растворился и вновь воскрес, но уже с двумя мешочками, в коих и находились наши наличные.

Заполучив деньги, мы поспешили откланяться и удалиться. Не знаю как других, но банкирский взгляд жег мне спину. Такое чувство, под лопатку прилепили злой горчичник.

— Да, иметь дело с банкирами не просто, — вздохнул я, когда нами закрылась входная дверь банка.

— Вы мало с ними общались, Вирхофф, — успокоил меня идальго. — Иначе бы сочли нашего хозяина лишь странным.

— Странная странность, не находите бард? — обратился я за поддержкой к Амадеусу, но он кажется и не слушал о чем говорилось.

Едва мы спустились с последней ступени, идальго позвенел монетами в кошеле с императорским вензелем.

— Чем не повод поддержать звонким реалом местных торгашей и потаскух?

— Быть меценатом достойно, — похлопал я по своей мошне. — Мир создан жестоким и помочь ближнему святой долг каждого.

— Пожертвуйте тогда Пансиону Инвалидов. Или сиротскому приюту, — в задумчивости произнес Амадеус, не склонный к веселой пикировке. На челе поэта лежало великое смятение ума и духа. Избавится от подобной хвори ему помогли бы перо и бумага, но ни того ни другого Маршалси ему не предложил, а перечисленным адресатам в помощи отказал.

— Я желаю получить за свои кровные нечто большее, нежели упоминание в книге почетных попечителей. В данном случае хорошо посидеть в кругу товарищей. Но прежде чем усядемся за стол, мне необходимо исполнить одну маленькую формальность. Заехать в Императорскую военную канцелярию зарегистрировать свое прибытие.

— Вы числитесь в запасе? — с сарказмом удивился я.

— Отправлен в бессрочный отпуск, — идальго выпятил грудь, упер руку в бок и отставил локоть. — К тому же с недавнего времени я капитан.

— Надеетесь, вам дадут полк.

— Надеюсь, там еще сидит в писарях старая крыса Ван Толь, — Маршалси дернул себя за ус, затем поправил орла. — Любопытно будет с ним поздороваться.

Имперская канцелярия блистала белым мрамором крыльца, надраенными пуговицами часовых и золотым шитьем вывешенной на показ хоругви Святого Мориса.

— Только не сморкайтесь в гонфалон, — попросил я идальго.

Маршалси пропал в чреве казенного здания и скоро вернулся.

— Встреча прошла более-менее успешно? — поинтересовался я результатами регистрации.

— Я бы сказал скорее менее чем более. Ван Толь перебрался в Хейм, — сокрушался Маршалси, но сразу повеселел. — Эти идиоты предложили мне службу!

— На что, вы безоговорочно отказались, — предугадал я его действия.

— Еще бы! — Маршалси сел в седло. — К тому же я при исполнении.

— Искренне рад, что состоять у меня под началом вам нравится больше, нежели под кем-то еще.

— У вас, Вирхофф, — Маршалси ткнул в орла, — короче марши служебной лестницы.

— Не говорите только, что желаете генеральских лампас или маршальский жезл!

— Совсем-совсем маленький!

— Интендантский?

— Согласен! — не раздумывал долго Маршалси, словно я ему этот самый жезл пообещал.