— Фу! Фу! Фу! — рассмеялся франт отступая. — Ты не бык! Корова!

Крестьянин неудержимо ринулся на обидчика.

Франт по-детски взвизгнул и махнул перед физиономией кормильца нации кружевной утиркой.

— Торро! Торро!

Коррида закончилась быстро. Из-за спины франта высунулся телохранитель и бухнул атакующего кулачищем в лоб. Полное туше. Бедолага рухнул на пол. Из носа закапала кровавая юшка.

Компания под хохот и вой разразилась аплодисментами. Франт раскланялся как заправский тореро.

На память, не ко сну будь помянут, пришел незабвенный Федя Кровельщик. Тот тоже западал на плоские шуточки. Однажды за кило зеленых, он откупил в поликлинике кабинет гинекологии и целый день под видом столичного профессора вел прием ничего неподозревающих гражданок. Напялив на лоб позаимствованное у отоларинголога зеркальце, и помахивая стетоскопом, Федя с умным выражением на запитой морде осматривал занемогших энным местом дам. После чего, без зазрения совести, вписывал в карточку диагноз и рекомендуемое лечение, на тарабарщине из английских букв.,Pizdohen swartz. Fuck 3–5 hour in day. Analus, oralus, vlagalus." И размашисто подписывался. Член наук, профессор Елдинский-Трахов.

К чему я вспомнил Федину выходку. Да так, не очень чтобы и к чему. От простого желания набить морду предводителю веселого дворянства.

К сожалению, о моем сокровенном желании ни тощенький франт, ни его дружки не подозревали, и следующим объектом веселья стала знакомая мне пенсионерка клюшечного ремесла. Мадам привлекла внимание публики тем, что позволила перепившемуся школяру шарить у себя за пазухой. Патриарха блядства выволокли из угла и поставили на стол.

— Как тебя зовут? — спросил тощий закоперщик развлечений, одаряя матрону улыбкой. Повешенный Буратино улыбался бы милее, чем этот недоеденный хлыщ.

— Карья, досточтимый сеньор. Бедная Карья из квартала прачек, — представилась "прекрасная леди"

— Давай, Карья сыграем в одну занятную игру, — предложил ей франт, по возрасту годившейся ей в праправнуки.

— Я не понимаю вас сеньор Пачеко, — кокетливо ломалась старая гулена, назвав хлыща по имени. — Вы хотите посмеяться над бедной сеньоритой.

— Ничуть, Карья, я серьезен как никогда, — успокоил тот ее.

— Могли бы найти для игр помоложе да порезвей, — набивала себе цену избранница Пачеко.

— На что мне молодые? От них один визг и никакого толку, — убеждал ее франт. — А сыграем мы в "Жадную и глупого".

— Не знаю я такой игры, — в последний раз "застеснялась" грандшлюхенция.

— Это просто, — Пачеко снял плащ, чтоб не мешал, и отдал одному из прихлебаев. — Слушай внимательно. Я буду называть цену за твои одежки и ложить деньги вот сюда, на край стола. Ты если не согласна с ценой — топай ногой, а согласна — снимай проданное. Если пожадничаешь и захочешь взять с меня лишку, я забираю деньги и ухожу. Понятно?

— Да, сеньор Пачеко.

Торг пошел у них замечательно быстро. Пачеко не скупился, Карья не занималась чрезмерным вымогательством. Очень скоро она оказалась в одном нижнем белье. Наступила кульминация торга. Пачеко не рядясь, предложил сразу золотой за сорочку, последнее вещь, одетую на Карью. Сеньора топнула ногой, поднимая цену. Как я понял, она не боялась опростоволоситься. Пачеко ошибался, думая найти в ней жертву. За свою жизнь она повидал и не таких шутничков. Зря ли на ней морщин, что складок на сухофрукте.

Франт добавил монетку. Карья вновь топнула ногой. Еще монетка.

Карья со спокойным видом сняла сорочку, и осталось нагишом. Ну и видуха!!! Баба Яга в бане. Рекомендую как рвотное. Вывернет до прямой кишки.

На этом стоило бы, и заканчивать, но Пачеко продолжил. Тряхнув оставшимся в кошеле золотом, он оглядел притихшую в немом ужасе харчевню.

— Отдам тому, — Пачеко поднял кошель над головой, — кто сумеет сорвать его с прекрасной Карьи.

Несколько слов подручным и те продели вязку кошеля в ремень, а сам атрибут одежды застегнули на поясе старухе. Зрелище хуже некуда. Кошель, свисая ниже клока лобкового мха, напоминал мошонку столетнего ишака изнахраченного работой.

— Кто попытает счастья? — воззвал Пачеко к добровольцам. Улыбочка на его морде стала еще гаже, чем прежде. Такие физиономии надо вышивать на циновках, лежащих перед входом. Стопроцентно всякий не поленится вытереть ноги. — Один ловкий укус за вязку и двадцать шесть золотых в вашем кармане.

Пачеко щелкнул по кошелю. Мошонка с золотом уныло звякнула металлолом. Наплыва энтузиастов легкого заработка не наблюдалось.

И тут старая проблядь вспомнила про меня, мои дерзости и хамства. Её мстительная мордень показалась мне страшнее страшного кошмара.

— Вон тот сеньор хочет, — ткнула она в мою сторону пальцем.

— Кто, кто, — подпрыгнул от радости Пачеко. Жертва отыскалась так скоро.

— Вон, приезжий. Один за столом сидит.

Её палец смотрел на меня дулом дантесовского пистоля. На жалость рассчитывать не приходилось. И на дурочка отъехать, тоже, вряд ли сподобишься.

А ты мучился, какая опасность, — напомнил я себе об испытанных ощущениях после ухода старика и пессимистично пропел себе под нос. — Вот она какая. Сторона родная!* — и поднявшись во весь геройский рост загоревал. — Маршалси куда-то подевался… Потешился бы дяденька.

За спиной взвизгнула слабонервная мамзель. Люди благоразумно подались в стороны, держась подальше от чужих неприятностей.

— Сеньоры! Сеньоры! — заныл из-за прилавка хозяин "Голуба и горлицы", до этого со спокойствием паралитика наблюдавшего за выкрутасами развеселой компашки. — Прошу вас перестаньте!

Ныть то он ныл, но безопасной зоны не покинул.

Отцепив меч от крючка на поясе, я повертел оружие, в мулине разминая кисть. Воздух запел под вращением клинка.

— Сеньора ошиблась, — предложил я компании вариант мирного исхода. Они единодушно отказались, растягиваясь полумесяцем. Извлеченные с поспешностью мечи недружелюбно засияли, ловя на полированную грань солнечный свет. Дело приобретало излишний размах и масштабность.

— Вирхофф! Вирхофф! — заорал в дверях Маршалси, внезапно появившийся в тылу Пачеко и Ко. — Вас и на часок нельзя оставить! Обязательно ввяжетесь в историю.

Я не успел ему ответить. Идальго уже швырял, ронял и бил всех без разбору. Мне ничего не оставалось, как поддержать его. Первым делом я дотянулся до разлюбезного сеньора Пачеко. Отбив его неуклюжий выпад, я привесил вражине замечательный бланш под левый глаз. И не просто под глаз, а на пол морды. От души и на память. Затем я схлестнулся с телохранителем Пачеко. Фехтовал тот не лучше огородного пугала. Его владение клинком напоминало кадры из кинофильма "Александр Невский", где Васька Буслаев долбит немчуру оглоблей. Увернувшись от очередного богатырского замаха, я двинул бугая кулаком под дыхало. Но где же пробить слой сала в ладонь! Он и не почувствовал удара. Я совершил второй заход и, переменив точку приложения, пнул гада в пах. Еще не одному засранцу не удалось накопить там жировых запасов. Мой противник охнул, что потерявшая девственность барышня и, скрючившись, рухнул в проходе. Я прошелся по нему как по бульвару. Сапожный массаж от копчика и до затылка.

Желая пособить товарищу, отыскал глазами Маршалси. Идальго не бился, он крушил. Виновных и безвинных, нападавших и удиравших, и к ним до кучи: лавки, столы, полки, стулья и посуду. Видя как он здорово управляется, я преспокойно уселся на прежнее место, ожидая затишья бури.

Вышвырнув остатки врагов за порог харчевни, Маршалси плюхнулся со мной рядом.

— Хозяин! — сотряс он стены рыком. — Тащи вина, да поживей. Развел тут притон, честным кабальеро выпить не дают.

— Надеюсь, вы не переусердствовали с наведением порядка, честный кабальеро? — задал я Маршалси весьма уместный в данной ситуации вопрос. Не хватало что бы представитель лектурской юстиции трепал мне нервы по поводу какого-нибудь жмурика.

— Можете, не беспокоится, — усмехнулся Маршалси. — Я был с врагом нежнее, чем садовник с хрупкой розой, — и грохнул кулачищем по столу. — Долго ждать! Где вино?