Дослушав лекаря, я глянул на Маршалси. Мой испепеляющий взор, по накалу вложенных чувств не уступал революционному бешенству трибунала В.Ч.К.

— Мог бы и предупредить.

— Я пытался, — парировал "наезд" идальго с уверенностью человека до конца, выполнившего дружеский долг.

Его ответ меня не устроил и я, было, раскрыл рот для дальнейших нападок, но за Маршалси вступился лекарь.

— Вы очевидно не уяснили. Власть жриц всеобъемлюща и непререкаема. А суд за неподчинение скор!

— Точно! — поддакнул Маршалси. — Эти стервы сразу хватаются за мечи. Сам свидетель как одна стервища в мгновение ока отправила к праотцам целый гвардейский караул. Знаете за что? Бравые ребята во время Комплеты собирались пользовать шлюх в портике Соренского аббатства, — идальго сыпанул парочку скромных богохульств и продолжил говорить уже применительно к нашему случаю. — Да только за попытку тебя удержать, жрица могла не полениться вывернуть харчевню наизнанку.

— Молодой человек, — вторил лекарь Маршалси. — Поймите и усвойте, от жриц лучше держатся подальше. А коли судьба столкнет с ними лицом к лицу, беспрекословно выполняйте их поручения. Себе же во благо.

— Как нынче, — не удержавшись, хихикнул Маршалси из-за спины мэтра Грико. Тот утвердительно закивал головой, не находя ничего предосудительного в моей ситуации.

Я скорчил презрительную мину и отвернулся в сторону.

Лекарь, получив причитающуюся мзду, удалился, пообещав заглянуть денька через два. Когда дверь за стариком закрылась, Маршалси прошелся по комнате из угла в угол. Я догадался, его снедает любопытство.

— И какой масти твоя подружка? — спросил идальго, останавливаясь у двери и прислушиваясь к коридорным звукам.

— В смысле? — непонимающе уточнил я.

— Ты же слушал старого умника! Плакальщица, Скорбящая, Мстящая?

Я напряг память, вспоминая указанные лекарем приметы. Наскоком ничего не получилось. В голове, что в демонстрационном зале лишь быстро менялись слайды иллюстраций к мировому бестселлеру Кама Сутра, с моим непосредственным участием. В качестве партнерш травмированная психика подсовывала Клаудию Шифер, Помелу Андерсен, Чочолину и прочих симпатичных представительниц противоположного пола. Калейдоскоп из ляжек, сисек и попок мешал сосредоточиться. Образ жрицы если и прорывался на передний план, то ненадолго и виделся расплывчато, без интересующих подробностей.

— Не припомню, — честно сознался я не в состоянии одолеть наваждение.

— Вот те раз! Как так? Пошевели мозгами, — настаивал Маршалси. В его голосе проскользнула смешинка.

— Не помню, — обиделся я. Человека чуть евнухом не сделали, а ему хи-хи ха-ха!

— Постарайся, — не отставал идальго.

— Какая разница, — отмахнулся я от него. — Было, да прошло.

— Какая разница? — подивился моему непониманию Маршалси. — На моей памяти ты первый еретик, попавший в руки жрицы Кабиры и уцелевший.

— Ничего себе уцелевший, — возмутился я до глубины души. В прочем мое возмущение ему было не понять. За то, каково мне, бывшему герою?

Видя мою обиженную физиономию, Маршалси поспешил с утешениями.

— Но держался ты молодцом. Я бы сказал, мне посчастливилось прослушать лучшую симфонию совокупления! Вашим чудным неподражаемым стенаниям, развесив уши, внимала вся харчевня, — и, изменив голос, спародировал сначала меня. — Да! Да! Так! Так! — Потом жрицу. — О! О! О! Варвар! О, мой варвар! — И не справившись с собой, раскатисто захохотал во всю глотку.

— Ты спятил! — фыркнул я на него за неуместное веселье.

Мои слова лишь подстегнули идальго. Он едва не свалился на пол от безудержного смеха.

Ни чего не оставалось, как лежать и чувствовать себя круглым дураком. Сатанея от обиды, я взирал на окружающую мебель в поисках предмета поувесистей, запустить в развеселившегося подчиненного. Где ты, человеческая благодарность?! Я его приласкал, зачислил в свиту, накормил, а он веселится над несчастьем своего спонсора.

Чуть унявшись, Маршалси обрадовал меня.

— Теперь попасть в Ожен — раз плюнуть!

Он не поленился разыграть небольшую сценку. Якобы оттянув двумя пальцами незримую плоть, наотмашь рубанул воздух ребром ладони. От его лицедейства меня окотила холодная волна бессильной злости.

Наконец сжалившись надо мной и оставив веселость, Маршалси предложил.

— Тебе следует подкрепиться.

Не позволив возразить, тут же организовал стол. С размахом и щедрость. Будто собирался праздновать мои проводы на пенсию.

Есть абсолютно не хотелось. Мысли в голове метались, что пьяный кочегар у топки тонущего крейсера. Для начала я обругал себя кратко и по делу. Не стесняясь в выражениях, прошелся по родове жрицы до десятого колена. Припомнил попа, просклоняв его по всем падежам божбы. Досталось и моей разнесчастной судьбе, хотя, помнится, недавно я был несказанно ею доволен. Пассажи из матов и богохульств сменили реплики в адрес моего прошлого и зубовный скрежет по поводу незавидного текущего момента. Результатом душевных кипений явились досада и раздражение. Жизнь в который раз поманила меня, что доверчивого щенка дурной прохожий, и в который раз сладкое обещание "На! На! Возьми!" обернулось грубым пинком. Впрочем, не привыкать! Утешенье слабоватое и не способное ни на гран подсластить горечь, но не лежать же закатив очи ко лбу в ожидании пока жизнь или извинится или закончится.

Маршалси не скупясь, доверху, налил по первой. Я, не смакуя, в один прием заглотил из кубка. Идальго сразу наполнил по второй. С ней я тоже не церемонился. После третьей, на душе мягко потеплело. В похоронном марше бытия проскользнули нотки гвардейских горнов.

Следуя строгому предписанию "Склифосовского" в малиновых шоссах пришлось провести в постели два последующих дня. Немощь я пережидал с максимальным комфортом: продегустировал имеющиеся в наличии сорта здешних и привозных вин, отведал с десяток местных деликатесов и фирменных блюд, на два раза прослушал небогатый репертуар Амадеуса, и узнал от брадобрея, добродушного розовощекого дядьки, все тутошние новости и сплетни. Посланный судьбой в жесточайший нокдаун я воспользовался передышкой с мудростью знаменитого пушкинского дяди, который "не в шутку занемог". И хотя подушки мне никто не поправлял, а лекарства не подавал, забавлять забавляли. Все-таки быть князем и человеком при деньгах весьма и весьма не плохо!

На третий день, с разрешения ученого фельдшера твердо заверившего о моем скорейшем и полном выздоровлении, я прервал постельный режим и вызвал Маршалси, оторвав оного от распития брюта[13] и охотой за женским полом.

Идальго явился довольным, замечательно пьяным и пропахшим дешевым одеколоном служительниц красного фонаря.

— Мы отправляемся в путь? — с порога задал он вопрос. Его позе и жестам позавидовал бы любой актер. Столько помпы, самоуважения и самодовольства не встретишь и у столичных знаменитостей избалованных чрезмерным вниманием публики.

— Совершенно верно, — решительно подтвердил я. — Раздобудьте соответствующий моему здоровью транспортное средство. Желательно крытую коляску или что-то в этом роде. После обеда выезжаем.

— Наем обойдется дорого, — предупредил Маршалси.

Я не мог не оценить заботу о моем кошельке. Пьяный или трезвый он блюл интересы сюзерена.

— Тогда купите, — порекомендовал я идальго и обратился к Амадеусу, мявшемуся в углу. — Друг мой, насколько предопределены ваши планы?

— Вообще…, — протянул бард, взирая на потолок. Юноша ни столько старался изложить свои планы на будущее, сколько угадать наши.

— Можешь управлять лошадью? — перешел я сразу к делу.

— Конечно, — воодушевлено отозвался бард, расплываясь в благодарной улыбке.

— Отлично, — деловито одобрил я. — Маршалси возьмите деньги, — и протянул похудевший за истекшие трое суток кошель. — Полагаюсь на вашу рассудительность и опыт. Поторопитесь. Мне эта богадельня обрыдла, что истомившейся девице венчальный обряд. Жду вас внизу за столом.