До того как увидеть Кэйт, Дельта была очень довольна своим внешним видом. Но теперь ей стало очевидно, что все ее старания — новое платье и торжественная прическа — пустая трата сил. Красота Кэйт затмевала все вокруг.
Дельта никогда не имела ничего против Кэйт, напротив, она всегда хотела, чтобы они помирились с Хэнком. Но., глядя на поднимающуюся по ступенькам крыльца Кэйт, Дельта вдруг поняла, что сейчас, когда последние дни человека, с которым она прожила бок о бок десять лет, сочтены, ей будет трудно уживаться с другой женщиной. С дочерью, сестрой, с племянницей, все равно с кем. Хотя… может быть, им удастся перешагнуть через взаимонеприятие, возникшее еще двадцать пять лет назад? Тогда Дельта только поступила работать на ранчо. И с первого дня она полюбила Хэнка больше жизни. Если события вынудят ее выбирать между дочерью и отцом, она, не задумываясь, встанет на сторону второго. А пока ничего не поделаешь: надо мириться с тем, что уже есть…
— Здравствуй, дорогая, — отбросив сомнения, сказала она. — Добро пожаловать домой. Я уж не верила, что доживу до этого дня.
— Как и я, — ответила возбужденная встречей Кэйт.
— Ты, наверное, сильно устала с дороги?
— Нисколько. Я чувствую себя великолепно.
Кэйт хотелось выглядеть весело, но по всему было видно, что перелет дался ей нелегко.
Дельта с сочувствием глядела на нее. Прайды, бесспорно, обладали талантом усложнять даже такие простые вещи, как возвращение домой.
— Где Хэнк? — спросила Кэйт.
— Он ждет тебя в комнате для музицирования. Мы с Команчо переделали ее в палату для больного. Так удобнее — не надо всякий раз карабкаться по ступенькам на второй этаж, да и Хэнку повеселее — ему из окна теперь виден двор, конюшни, луг… Мы поменяли там кое-какую мебель. Поставили, кстати, кровать, у которой регулируется высота…
Когда Дельта нервничала, то превращалась в надоедливую болтушку. Но Кэйт, казалось, не заметила этого. Уже входя в дом, она обернулась и посмотрела назад с таким выражением лица, что Дельта тоже невольно обернулась. У машины, доставая из багажника вещи Кэйт, суетился Команчо.
— Я присоединюсь к вам через минуту, — прокричал он им вслед. Его голос прозвучал вполне нормально, но что-то одинаково странное было в их лицах. «Только этого еще не хватало», — подумала Дельта, переводя взгляд с одного на другую.
Она вдруг вспомнила до мельчайших подробностей, как они впервые встретились. Казалось бы, одногодки — и к тому же у обоих нет матерей — должны были бы стать близкими друзьями. Но нет, с самого начала они жили как кошка с собакой. То, что Хэнк быстро привык к мальчику и стал относиться к нему как к родному, только ухудшило дело.
Судя по всему, с той поры мало что изменилось в их отношениях.
— Отнеся вещи мисс Кэтлин к ней в комнату, — крикнула она Команчо и, обернувшись к Кэйт, добавила:
— Сначала я думала приготовить для тебя одну из комнат для гостей, но потом решила, что намного проще разобрать твою детскую.
— Я надеюсь, это не принесло много хлопот? — вежливо спросила Кэйт.
— О, дорогая, это приятные хлопоты, — улыбнувшись в ответ, сказала Дельта.
Радушие Дельты тронуло Кэйт. Она была признательна ей за добрые слова, за заботу. Еще немного, и Кэйт со слезами благодарности бросилась бы Дельте на шею, но, услышав вдруг звуки музыки, она замерла на мгновение — в соседней комнате кто-то играл на пианино, и этот «кто-то» мог быть только Хэнк.
Прайды любили музыку. Испокон веков в их доме по вечерам музицировала вся округа. Хэнк всегда играл рахманиновскую «Рапсодию на тему Паганини». Он играл ее громко, он играл ее тихо, он играл ее яростно — играл до тех пор, пока Кэйт не приходила в бешенство. Сейчас, оглядываясь по сторонам, она чувствовала, как от знакомой мелодии у нее холодеет внутри.
— Хочешь принять ванну? — спросила Дельта.
— Нет, спасибо. Я пролетела полстраны, чтобы увидеть Хэнка, и теперь не вижу причины откладывать нашу встречу.
— Вот и славно. Если бы ты знала, как он тебя ждет…
— Не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать перед тем, как я войду туда?
— Дорогая, будь с ним поласковее. — С этими словами Дельта ушла, оставив Кэйт наедине с самой собой.
Дверь в комнату Хэнка была приоткрыта и, прежде чем войти, Кэйт успела заметить, что кровать больного пуста. Отец сидел у старого пианино, самозабвенно барабаня по клавишам. «Как он изменился, — подумала она, — Боже мой, как он изменился!» Хэнк был бледен и печален. Он так похудел, что его прежние рубашки, должно быть, болтались на нем как на вешалке.
Кэйт чуть не разрыдалась, глядя на изможденного болезнью Хэнка. Господи, как она ошибалась, думая, что не любит отца, что может жить без него! Неожиданно Хэнк обернулся, и у Кэйт отлегло от сердца — несмотря на болезнь, его взгляд, запомнившийся с детства, остался прежним.
— Ты, как прежде, играешь Рахманинова, — неожиданно для себя сказала она.
— Да, теперь я вряд лн сгожусь на что-то еще. — Хэнк улыбнулся. — Спасибо, что приехала. Признаюсь, не думал увидеть тебя вновь.
Он встал, и Кейт вздрогнула от мысли, что ему хочется обнять ее. Не вместо этого Хэнк подошел к окну и сел в кожаное кресло, вплотную придвинутое к окну.
— Присаживайся, — он указал на стул у пианино. Кэйт послушно села и, разглаживая складки на юбке, думала, как начать разговор. Она совершенно не готова к встрече. Простота и хорошие манеры частенько спасали ее в подобных ситуациях. Но на этот раз никакие правила этикета не в силах были ей помочь. Затянувшееся молчание действовало ей на нервы. Хэнк пристально посмотрел на Кэйт.
— Ты очень похожа на мать, — казалось, это и радовало и удивляло его.
— Не ожидала от тебя услышать подобное, — растерянно пробормотала Кэйт.
— Мне следовало поговорить с тобой о твоей матери намного раньше.
— Да, действительно.
Кэйт изо всех сил старалась справиться со злостью, неожиданно закипевшей в ней, словно ядовитое зелье в ведьминском котле, но тщетно — даже теперь она не могла простить Хэнку детских обид. Кэйт вдруг отчетливо вспомнила, как, впервые придя в школу, она узнала, что другие дети отмечают дни своего рождения» Ее удивлению не было предела. И, вернувшись домой, она спросила отца, можно ли ей пригласить одноклассников к себе на день рождения.
— Пока ты живешь в этом доме, — резко оборвал ее Хэнк, — я посоветовал бы тебе забыть об этом. Ничто на свете не заставит меня превратить в праздник день смерти твоей матери. Ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, из-за кого она умерла. — Ты сердишься, не так ли? — спросил Хэнк, глядя, как хмурится Кэйт.
— Мне очень жаль, — отринув воспоминания, начала Кэйт, — я понимаю, ты болен, но… Да, я сердита! — кусая губы, чтобы не расплакаться, воскликнула она.
Хэнк, пытаясь успокоить Кэйт, неловко развернувшись, ваял ее за руку. Случайно локтем он задел журнал, лежавший на подоконнике. Журнал с шумом упал на пол. К немалому удивлению Кэйт, думавшей увидеть очередной выпуск «Прогрессивного фермерства», это был последней номер модного журнала «Эль» с ее фотографией на обложке.
— Когда это ты начал читать женские журналы? — она истерически расхохоталась.
Хэнк нагнулся, поднял журнал и снова положил его на подоконник.
— С тех самых пор, как в них появились твои фото. До того как заболеть, я часто ездил с этими журналами на могилу твоей матери. Там, на кладбище, мне казалось, что мы вместе — ты, Лиззи и я.
— Даже не знаю, что сказать… — Кэйт была смущена откровениями Хэнка.
— И не надо. Это я должен говорить. Прости меня. Из меня вышел никудышный отец. Я привык говорить самому себе, что из-за работы мне некогда заниматься тобой. Сломанные заграждения, больные стада, разыгравшаяся стихия — я постоянно был занят, я избегал встреч с тобой. А в те редкие минуты, когда все было в Порядке, я не знал, как заговорить с собственной дочерью!
Кэйт не верила своим ушам — или она совсем не знала своего отца, или он сильно изменился, или ему что-нибудь нужно от нее. Кэйт боялась обмануться, и потому ей проще было думать, что Хэнк решил использовать ее в своих интересах.
