Сделав это отступление, вернемся к автору рассмотренной статьи. После прочтения изложенных в ней доводов и логически следующих из них умозаключений невольно возникает вопрос: находится ли уважаемый археолог в твердом уме и здравой памяти? Однако как стремление поразить читателя большими цифрами без разбивки по векам, так и ознакомление с другой, более ранней статьей В.В. Мурашева под показательным заголовком «Была ли Древняя Русь частью Великой Швеции?» однозначно показывает, что на невольно возникший выше вопрос следует ответить утвердительно. Постулируя, что «предметы, указывающие на присутствие скандинавов на Руси, обнаружены в огромном числе и во множестве географических пунктов», она немедленно вслед за этим добавляет: «Принято считать, что археологические источники никогда не лгут». Помянув излюбленную идею Т. Арне о том, что Древняя Русь была частью Великой Швеции и сославшись на подсчеты современного шведского исследователя И. Янссона о том, что процент скандинавских женщин, высчитанный им на основании упоминавшихся уже скандинавских женских украшений, оказывался примерно одинаковым в шведской Бирке, в округе Ярославля и на Рюриковом Городище, автор восклицает: «Невольно задумаешься: а не была ли и впрямь Древняя Русь частью Великой Швеции?» После этого она безапелляционно заявляет, что объяснить подобное изобилие скандинавских древностей на территории Восточной Европы можно только колонизацией или иммиграцией. Князь Олег у нее «без всяких сомнений, скандинав по происхождению», а «Балтийско-Волжский путь осваивался еще с IX века, однако в это время использовался, видимо, только северный его отрезок (до нынешнего Ярославля). В полной мере весь путь стал доступен лишь с X века». В завершение статьи В.В. Мурашева ставит читателя лицом перед выбором: «Великая Швеция или великое переселение?» Надо отдать должное автору, сама она склоняется ко второму варианту: «На основании варяжских археологических древностей вполне можно говорить о большой иммиграционной волне из Скандинавии в Восточную Европу, в основном с территории Средней Швеции»{242}.
Расчет В.В. Мурашевой достаточно тонкий: понятно, что отягощенный патриотическими «предрассудками» читатель в массе своей не захочет считать свою Родину шведской колонией и волей-неволей будет вынужден согласиться со вторым вариантом, то есть массовым переселением скандинавов на восток и скандинавским происхождением русской княжеской династии. Однако данный прием является одним из способов психологического манипулирования личностью («мнимый выбор», по классификации Г. Грачева и И. Мельника). Суть данной техники заключается в том, что слушателям или читателям сообщается несколько разных точек зрения по определенному вопросу, но так, чтобы незаметно представить в наиболее выгодном свете ту, которая должна быть принята аудиторией. Таким образом, В.В. Мурашева не только находится в твердом уме и здравой памяти, но и искусно использует приемы психологической войны для обработки сознания населения в нужном для нее направлении. Хоть археологические источники сами по себе действительно не лгут, но за них это вполне могут сделать их интерпретаторы.
Шведскому норманисту И. Янссону уже кажется мало признания видной роли скандинавов в дружине и торговле Древней Руси: «Оба подхода кажутся недостаточными для объяснения причин широкого распространения на Руси скандинавских деталей одежды (мужской и женской), оружия, ритуальных магических предметов, а также множества культурных элементов, связывающих Русь и Швецию между собой в эпоху викингов. Появление этого археологического материала, которого на Руси гораздо больше, чем в Западной Европе, кажется, гораздо легче объяснить переселением групп скандинавов на восточные земли для занятия сельским хозяйством, как это было с датчанами и норвежцами на западе». Про аналогичное движение скандинавов на запад этот же автор писал: «Под защитой вождей простые люди могли поселяться для постоянной жизни на землях, которые раньше являлись объектами их грабительских нападений. Под 876, 877 и 880 годами англосаксонская хроника сообщает, что предводители викингов поделили между собой захваченные земли в Северной и Восточной Англии, и что люди “занимаются пахотой и добыванием средств к существованию”. (…) В Британии и Ирландии скандинавские поселенцы были ассимилированы, но оказали значительное влияние на английский язык и местную топонимику»{243}. Запомним и этот вывод зарубежного норманиста. В других своих работах он вообще постулировал, что в эпоху викингов численность скандинавов на Руси могла равняться более чем 10% населения Швеции, которое в ту эпоху специалисты оценивают от пятисот до восьмисот тысяч человек{244}.
Подводя итог рассмотрению данного аспекта дискуссии, отметим, что данные археологии фиксируют пребывание определенного количества скандинавов на Руси. Насколько велико оно было? Даже если пойти навстречу норманистам и признать все захоронения с «молоточками Тора» оставленными викингами, получается, что, по археологическим данным, мы можем говорить о том, что на протяжении четырех веков не менее 100 скандинавов были погребены на территории нашей страны. В среднем получается, что в течение каждого века 25 выходцев из Скандинавии какое-то время находились и умирали на территории Древней Руси. Вполне возможно, что их было несколько больше, поскольку погребальный обряд совершали, скорее всего, их соплеменники, но археологически они не прослеживаются. Могли ли они силой захватить власть в стране или как-то существенно повлиять на ее историю? С учетом того что, по оценке известного демографа Б.Ц. Урланиса, население Киевской Руси около 1000 г. составляло как минимум 4,5 миллиона{245}, вывод напрашивается сам собой. Как признает и Л.С. Клейн, ни скандинавское происхождение династии Рюриковичей, ни захват пришельцами власти над местным населением из археологических данных не следует.
Норманисты чрезвычайно напирают на обилие вещей, трактуемых ими как скандинавские, которые создают благоприятный общий фон для их далекоидущих построений. Однако при этом они, как правило, практически полностью игнорируют данные с южного побережья Балтийского моря. Немецкий исследователь А. Пауль пишет: «Устанавливаемые таким образом связи южнобалтийских славян с Северо-восточной Европой в раннесредневековый период дают основания искать следы пребывания рюгенских или балтийско-славянских купцов в севернорусских поселениях. В русскоязычной литературе очень редко обращается внимание на соответствие артефактов приморских торговых центров Южной Балтики и северорусских земель, и в то же время здесь отмечается отчетливый скандинавский компонент. Однако в некоторых случаях возможны и иные интерпретации находок. По всей видимости, причисление многих вещей исключительно к скандинавской культуре и традициям базируется на недостаточном внимании к особенной культуре балтийско-славянских приморских торговых центров. В действительности, для того чтобы судить о схожести или несхожести материальной культуры северорусских земель, связываемой археологами с пришлыми из-за моря поселенцами, с культурой балтийских славян, необходимо сначала четко определить, что представляла собой последняя»{246}. Далее ученый отмечает: «Обычно для находок из северорусских городов ищутся параллели лишь в Скандинавии, хотя в общем находки импорта в торгово-ремесленных центрах по всей Балтике очень похожи — всюду находят поморскую керамику, фризские кувшины, скандинавские и славянские украшения. Вещи “скандинавского стиля” были в раннем Средневековье довольно широко распространены, в том числе и в славянских городах на юге Балтики, причем нередко тут и изготавливались. Потому далеко не всегда регион изначального происхождения мотива может быть приравнен к непосредственному месту изготовления и импортирования самой вещи. Причем, во многих случаях, кроме доказанного изготовления “скандинавских этноопределяющих” украшений на юге Балтики, именно отсюда происходит и сам “скандинавский” мотив. (…) В некоторых приморских славянских поселениях, как, к примеру, в Ростоке-Диркове, все найденные украшения были скандинавского типа, однако ни характер других находок, ни архитектуры домов не позволял усомниться в славянском характере самого поселения»{247}. Работа по сопоставлению древнерусских древностей с культурой балтийских славян только начинается. Очевидно, что без самого тщательного анализа отечественных находок с артефактами с обеих сторон Балтийского моря, а не с одними только скандинавами, как это уже целое столетие осуществлялось археологами, анализ археологического материала будет заведомо неполон и однобок, преследуя целью не поиск исторической истины, а подгонку данных материальной культуры под представления тех или иных археологов.
