Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
Битва у Варяжских столпов - i_005.jpg
Рис. 4. Карта распространения ланцетовидных наконечников стрел в Х в. 

Вслед за мечами идут ланцетовидные наконечники стрел, известные в Скандинавии с VII–VIII вв. и составлявшие в Гнездове около 40% всех наконечников. Однако составленная немецкими учеными карта распространения данного вида оружия показывает, что в X в. оно отнюдь не было исключительной прерогативой викингов (рис. 4). В Старгарде данные наконечники встречаются с VIII в. А. Пауль подчеркивает, что «пример Старигарда крайне показателен в плане неоднозначности отнесения черешковых ланцетовидных наконечников к “исключительно скандинавским”. Как это ни парадоксально, в отдельные временные периоды Старигард по наконечникам стрел может выйти куда более “скандинавским”, чем собственно Скандинавия. Однако все упоминания в письменных источниках описывают его как славянский город, со славянскими правителями и населением, ни о какой колонизации скандинавами речи не идёт»{234}. Затем В.В. Мурашева указала на скандинавские истоки одной технологии обработки металла в Древней Руси: «“трехслойный пакет” изготовления железных изделий встречается в Скандинавии с VII века, а западным славянам (Великая Моравия), балтам и финнам такой способ неизвестен. В Новгороде по этой технологии изготовлено 79%, Полоцке — 81, Пскове — 63, Ростове — 71% всех ножей»{235}. Цифры, безусловно, впечатляют, тем более что автор многозначительно молчит, предоставляя подготовленному с помощью фибул, мечей и «молоточков Тора» читателю возможность самостоятельно подумать и решить — то ли указанные проценты соответствуют удельному весу скандинавов в обозначенных древнерусских городах, то ли основное население в городах было славянским, а скандинавские кузнецы обеспечивали своей продукцией от 63 до 81% горожан. Полуправда, как известно, наиболее изощренный и наихудший вид лжи. Не берусь сказать про удаленную от моря Великую Моравию, но вот жившим по берегам Балтийского моря славянам, также относящихся к западной их части, подобная технология была хорошо известна. Если бы В.В. Мурашева почитала книгу другого норманиста Г.С. Лебедева, то она бы узнала, что в Колобжеге «были кузнецы, в IX–X вв. овладевшие технологией изготовления стали и “трехслойного пакета”»{236}. Более того, данный прием был известен и на Руси еще до призвания Рюрика. Описывая ремесла славянского Любшанского городища, построенном в VIII в., Е.А. Рябинин отмечает: «Кузнецы хорошо знали секреты изготовления как стали, так и трехслойных ножей, отличающихся высокой технологией производства»{237}. Обе книги были изданы за несколько лет до написания данной статьи. Комментарии, как говорится, излишни.

Не удовлетворившись кузнечной технологией, В.В. Мурашева упорно ищет скандинавский «след» в отечественной истории и, с подсказки зарубежного норманиста, благополучно его находит: «Было установлено, что городская жизнь Киева изначально возникла на Нижнем городе — Подоле… А между тем принцип планировки Подола (застройка вдоль речной береговой линии, наличие усадеб площадью 300–320 кв. м со стабильными, несмотря на многочисленные перестройки, границами) оказывается аналогичен структуре расселения в городах средневековой Швеции, таких, например, как Сигтуна»{238}. Такая мелочь, что шведские города появились позднее древнерусских, археологом в расчет не принимается. Основание Киева уже пытались приписать хазарам, и, по всей видимости, недалек тот момент, когда Кий будет объявлен скандинавом. Поражает только скромность автора статьи: если всюду, где горожане пытаются приспособить свои строения к берегу реки, прослеживается скандинавский след, то как она удержалась от соблазна причислить к скандинавам жителей городов Древнего Египта, Шумера, Инда, Китая и Рима? Редкостный пример научной объективности и принципа интеллектуальной честности! В поисках искомого следа норманисты с готовностью выходят за узкие границы хронологии. Так, Г.С. Лебедев заявил о Санкт-Петербурге, что «планировочная структура города поразительно точно воспроизводит черты архетипической раннегородекой структуры северных “виков”, протогородских центров эпохи викингов…»{239}. Понятно, что все «большие» курганы Гнездова принадлежали скандинавам. Но больше всего впечатляет основополагающий вывод, сделанный В.В. Мурашевой на основе всестороннего и углубленного анализа разнообразных памятников: «Археологические источники не подтверждают вывод о постепенной ассимиляции скандинавов в славянской среде, напротив, наблюдается постоянный приток норманнского элемента, нашедшем свое отражение в синхронности типов украшений в Скандинавии и на Руси, сменяемости ранних более поздними типами. (…) Археологические источники показывают, что скандинавы входили в состав древнерусской элиты (причем на ранних этапах образования Древнерусского государства составляли в ней значительную, если не преобладающую часть)»{240}. Запомним этот вывод, сделанный археологом на основании строгих и объективных археологических данных.

Более подробно его обоснованность мы рассмотрим в следующей главе, а пока лишь сравним его с выводом, сделанным другим археологом на основании тех же самых археологических данных. Л.С. Клейн, который на фоне некоторых своих единомышленников выглядит уже «умеренным» норманистом, в том же самом 2009 г., когда была опубликована рассмотренная статья, констатирует, «что миграция норманнов на территорию восточных славян несомненна, что некоторые ее видовые особенности хорошо прослеживаются (переселение только части населения из первоначального очага, вооруженность пришельцев, обоснование лишь на некоторых небольших участках новой территории, жизнь в окружении местного населения и в тесных контактах с ним, последующее растворение в местной среде). Но археологу не очень хорошо видно то, что при этом небольшие группы пришельцев захватывали власть над местным населением в ключевых пунктах территории и, объединив его, дали ему правящую династию, создав империю (Рюриковичей). Четких археологических признаков это обстоятельство не имеет и без письменных данных осталось бы спорным и даже маловероятным»{241}. Два археолога — два совершенно различных вывода на основании одних и тех же данных. Поскольку степень обоснованности выводов В.В. Мурашевой понятна, а к ней самой мы еще вернемся чуть ниже, остановимся вкратце на позиции Л.С. Клейна. Благодаря ей мы видим функционирование порочного круга «логики» археологов-норманистов. В предыдущих главах было показано, что письменные свидетельства, на основании которых можно сделать вывод о скандинавском происхождении варяжской Руси, составляют меньшую часть посвященных ей источников и все они достаточно уязвимы для критики. Без игнорирования и насилия над большей частью письменных источников подобный вывод сделать невозможно. Однако подгон исторических источников под нужную точку зрения ничего общего с объективной наукой не имеет. Когда же путем насилия над письменными источниками делается вывод о скандинавском происхождении русов, начинается поиск соответствующего археологического материала, во время которого совершается очередной подгон, когда к действительно скандинавским древностям на территории Древней Руси приписывается еще большее количество артефактов, происхождение которых в лучшем случае спорно, а в худшем — не имеет к норманнам никакого отношения. Полученный таким образом массовый археологический материал подается как неоспоримое доказательство, подтверждающее правильность сделанного норманистами из письменных источников вывода.

25
{"b":"277820","o":1}