Врач Петрова Антонина Федоровна работала на «скорой». Когда в 9:30 утра она приехала по вызову на Малую Албанскую, к больному Потыкину, на ней были новые туфли «Саламандра», причем левая туфля жала, а правая натирала ногу. Поверить в то, что бренд тачается полуслепыми жертвами цунами и проказы на острове Шри Ланка, женщина-врач не могла и «парадокс разных ног» занимал ее настолько, что на все остальные проблемы оставался только автопилот.

— Где больной? — спросил автопилот у вышедшей встречать соседки с густым слоем бигудей на голове.

— Ждёт вас не дождется, — ответила та и с нервным смешком добавила, — хотя он, наверное, уже и не болен. Помер, так сказать.

— Зачем? — продолжал работать автопилот.

— Вас не спросил, — кратко отразила соседка.

Тут автопилот отключился и Антонина Федоровна испугалась:

— Ой, что делать-то?

Тем временем распахнулась еще одна дверь, и перед глазами появился тот, из-за которого все неприятности. Окна были зашторены, и покойник пользовался этим вволю, хищно клюя натянутую на него простыню и жутко поигрывая тенями под неровным светом ветхого ночника. Врачиха старалась не смотреть и не подходить близко. Ей почему-то казалось, что у Него… ну, это самое, эрекция.

— Когда умер? — собравшись с силами, спросила Антонина Федоровна, проклиная тот день и час, когда она приехала из села Пустомержа в город Ленинград — поступать в медицинский институт. Надо было в путаны идти. Жила бы уже сейчас в Эмиратах; у шейха за пазухой.

— А про «когда», верно, только он сам знает. Василий Егорович по бюллетеню сидел. Раньше не болел почти, а тут на глазах исчах. Еще пошучивал: «Выпили меня, как шкалик. Теперь пора туда, где за тучей белеет гора». Вечером у него товарищ был, в карты играли. А утром, часов в восемь, он вдруг в стенку как забарабанит. Муж-то у меня с ранья на работу уходит, вот я и побоялась сразу посмотреть, что с ним.

— Как же так? Человек, можно сказать, кончался, а вы!..

— Я крайняя, что ли?! А если бы он приставать начал?

— Да как бы он стал приставать с сердечным приступом, — сказала врач и покраснела, потому что вспомнила.

— Прошел бы у него приступ, так он бы и пристал на радостях, возразила женщина и тоже что-то вспомнила.

Антонина Федоровна прикинула, что неплохо бы вызвать милицию.

Они пришли вдвоем, лейтенант и сержант, вялые, как мокрые простыни на веревке. Тяжело походили по комнате, заглянули в письменный стол. Лейтенант Батищев лениво отодвинул простыню и привычно сказал себе: «Вымираем». Лейтенант уже имел с Потыкиным не слишком дружественные встречи.

— Значит, сердце, — буркнул он. — А это что?

Батищев показал на два еле заметные багровые пятнышка на шее покойника.

— Клопики покусали, — пожала плечами врачиха.

— Имеется, имеется, — подтвердила соседка.

— Антисанитарию тут развели, скоро уже крокодилы из канализации полезут, — сказав это, милиционер почувствовал некоторую бодрость и даже представил, как убивает огромное пресмыкающееся метким выстрелом в глаз. Так сказать, сафари без отрыва от работы. — А как звали того приятеля, который заходил к нему вечером?

— Да Летягин звать. Он в десятом доме живет, — с готовностью подсказала соседка.

Упомянутый Летягин не страдал стенокардией, так как был, судя по паспортным данным, довольно молод. Но и этот возраст таит в себе кошмарные опасности, прозываемые по научному midlife crisis, когда начинаешь испытывать сомнения во всем своем жизненном пути. Кстати, примерно в летягинских годах герой Данте заблудился в сумрачном лесу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот и вся жизнь Георгия Евстафьевича Летягина, по его мнению, состояла из недолгого подъема и нескончаемого спада — точка минимума не предвиделась и даже не планировалась. А ведь когда-то он, закончив мореходку, посещал острова, населенные почти что людоедами, у которых можно было выменять поддержанные писишки не только на доллары, но даже на матрешки.

Потом пришло «первичное накопление капитала» и наглые приватизаторы растащили советский флот — тот, что получше — по иностранным портам. Тот, что похуже, сгнивал на стоянках по всему миру. Суда ждали, когда их сдадут на металлолом, а моряки доедали последние консервы и пытались поймать ската-хвостокола на закидушку.

Тощий и коричневый как зомби, Летягин добрался домой на перекладных из Нигерии, но жена Нина уже всё осознала заранее и свалила, прихватив с собой две музыкальные системы, три плазменных телевизора и так далее, по списку. Ситуацию усугубила бездарная игра «Докера», и свойственный деквалифицированным элементам переход Летягина в программисты.

Теперь в любое время дня и ночи он выглядел непричесанным, потертым, неумытым и не стиранным, даже если улучшал свой облик три часа кряду и надевал всё, что из прачечной. Ему даже казалось, что он не поселился в этой квартире со всеми удобствами и неудобствами, а завелся в ней от грязи и сырости, как это бывает с тараканами, мокрицами и другими домашними животными.

Теперь уже досуг Летягина заполняли не рестораны, а борьба с невероятно быстрым, переходящим в распад, износом жилой площади, которая дополнялась охотой на тараканов и прочую дичь местного значения.

Можно добавить «за кадром», что страдальцев, подобных Летягину, имелось немалое число. Младореформаторы отняли у народа фабрики и пароходы, однако не забыли подбросить кое-что «от нашего стола вашему». Одним из «даров свободы» оказалась приватизация жилья. Дар оказался данайским. Люди приватизировали геометрию — кубы и паралеллепипеды пространства, всё остальное стало ничьим. Коммунальные службы не исчезли, но впали в постоянную реформу, напоминающий цикл развития насекомого — яичко, личинка, куколка, бабочка. Поэтому не смущали их трескающиеся стены, смещающиеся крыши и рассыпающиеся перекрытия. Превращаясь в отрешенную куколку или порхающую бабочку, коммунальщики легко уходили от неприятных вопросов…

Пришла очередная осень и струйки дождя, вытекая из свинцового неба, с успехом преодолевали все препятствия и проникали в жилище Летягина в смягченном виде капели. Если Летягин не успевал ловить капли в батареи тазов и банок, то наступала финальная часть драмы. Вода начинала фильтроваться в квартиру ниже этажом.

Ниже этажом жила семья Азраиловых.

Однажды, воспользовавшись беспечностью Летягина, Азраиловы возникли в его квартире. Их было трое. Мамаша-хозяйка ларька и два сына-чоповца только что совершили ритуал совместного пожирания аленького цветочка из лепестков-бифштексов, поэтому были полны всех видов энергии. Короткие ножки-столбики, мощные загривки, попы «на коленках», сдвинутые вперед челюсти и, в противовес, утопленные глаза типа «букашки» не предвещали мирного разрешения конфликта.

— Поговорим как мужчина с мужчиной, — сделала творческое предложение мадам Азраилова и с ходу атаковала Летягина бюстом, после чего он стал видеть встречу хозяина и гостей как бы со стороны.

Встречу комментировала та же мадам Азраилова:

— Умел бедокурить — умей и ответ держать, — когда Летягин был обездвижен молодыми штангистами, наступившими ему на ноги.

— Ты бы нас не пожалел, — когда молодые борцы классического стиля плющили Летягина, заложив его между шкафом и собой.

— Будет тебе наука, — прозвучало мнение мадам о роли науки в обществе, когда Летягин уже лежал на полу, жадно глотая воздух. — Они у меня такие. Матерь в обиду не дадут, каждый день им по две-три авоськи с рынка тащу — белки для силы, а фосфор для мозгу.

Когда потерпевший пришел в отделение милиции с заявлением на агрессивных соседей, то попал на лейтенанта Батищева, а Батищев оказался близким другом гражданки Азраиловой, которая регулярно спонсировала его изыскания в области выпивки и закуски. Да, астролог сказал бы наверное, что забрела летягинская звезда в созвездие Скорпиона… Лейтенант подумал, где мог слышать фамилию «Летягин», и вспомнил свой визит к покойнику Потыкину. «Я никогда ничего не забываю», удовлетворенно отметил Батищев и посоветовал Азраиловым нанести превентивный удар — подать гражданский иск. Так в руку Летягина легла повестка в суд.