При слове «шофер» Валька вздрогнула.

— Кем? — невольно вырвалось у нее.

— Шофером. В дальнобой ходил. Сначала на плече сидел Москва — Киев, а потом так — по Союзу. Собачья жизнь. Дома иной раз по два месяца не показывался. Вот, значит, баба моя и не вытерпела. Согрешила. А после развода я сюда вернулся. И чего я тогда в городе остался? Чудак был. Уж годов десять минуло, как вернулся.

Валька опасливо поглядела ему в затылок. Потом зевнула и полезла на печь. За занавеской на широкой печной спине было жарко и душно. От большого шуршащего матраца пахло сеном. У трубы лежала кошка, светила на Вальку глазами.

— Утром поеду на работу — захвачу тебя до шоссе. Как раз к автобусу поспеешь. Он тут два раза в день ходит, — донесся снизу голос Михаила.

— На какую работу? — сонно спросила Валька. — Разве лесники ходят на работу?

— А как же? В лесничество, каждый день — к восьми.

Он еще что-то объяснял, но Валька уже не слышала. Свернувшись на матраце калачиком, она спала.

Проснулась Валька от чьего-то прикосновения. В страхе вжалась в стену. Потом несмело протянула руку в темноту. Нащупала кошку. Вздохнула, улыбнулась. Потянувшись, выглянула в комнату. Там было тихо. В углу на телевизоре мерцали зеленым светом электронные часы. Лунные полосы тянулись на полу, ломались на столе и откидывали от него черную густую тень. Валька положила голову на руки и долго слушала теплую дремотную тишину дома.

Решению, которое пришло к ней в эту минуту, Валька не удивилась. Она будто ждала эту мысль. Ждала весь вчерашний день.

Решение это созрело в ней там, в хлеву, — когда она смотрела, как лесник доит корову, слушала возню поросенка, шумные вздохи лошади.

Оно затеплилось в ней давно — во второй или третий заезд к бабке с внучкой, когда Валька почувствовала, что может ходить по деревне спокойно, не сжимаясь внутренне от боязни грубого оклика, не прикрываясь напускной независимостью и безразличием. Идти — равной живущим вокруг. Когда узнали о ней правду и ей пришлось бежать, она бежала не из боязни попасть в милицию, а оттого, что уже никогда не сможет подойти к этим людям как своя. Бежала от взглядов в спину, старушечьих проклятий, мужских усмешек. И тогда та — уже жившая в ней — мысль неожиданно окрепла. Она еще не стала конкретным решением, не вылилась в понятную словесную форму, но уже забеспокоила, держа в напряжении, не отпуская больше в хмельное забытье.

И вот только сейчас, ночью, эта мысль проступила четко и до конца осознанно: она, Валька, едет домой. Будь что будет — она едет домой!

Конечно, жить там она не станет. Приедет, заберет документы и сразу — в Рязань. Никто там ее не знает и от дома недалеко. Поступит работать. Станет жить как все. Два раза в месяц получать деньги, ходить в магазины, в кино. Запишется в библиотеку. К ней будут приезжать мама с сестренкой, рассказывать поселковые новости. Город, наверное, изменился. Надо только забрать паспорт и аттестат.

Валька обняла кошку и, сунув лицо в ее теплую шерсть, тихо рассмеялась.

Михаил высадил Вальку на шоссе за десять минут до автобуса. С утра у него случилась неприятность: хорек задушил курицу, и потому Михаил был сумрачен и неразговорчив. Хмуро пожелав Вальке доброго пути, он тронул лошадь, и та с изматывающим душу скрежетом потащила окованные сани через асфальтовую полосу.

— Голосовать-то умеешь? — крикнул Михаил уже с той стороны дороги. — Остановки здесь нет. Голосовать надо.

— Справлюсь, — крикнула в ответ Валька и замахала ему на прощание.

Как только сани скрылись за поворотом лесной дороги, Валька принялась останавливать машины. На автобусе, конечно, было бы здорово, но деньги у Вальки кончились, шофер «Супера» укатил вчера не расплатившись, и потому об автобусе мечтать не приходилось. Про «Супер» она, впрочем, старалась не вспоминать. Это была последняя связь с прошлой жизнью, и Валька стремилась поскорее ее порвать.

Долго никто не останавливался. Валька успела промерзнуть насквозь, когда наконец новенький «КамАЗ», зафыркав пневматическими тормозами, свернул на обочину.

Поначалу ехали молча. Валька была занята своими мыслями, шофер с тоской глядел вперед. Когда проскочили первую деревню и Валька не вылезла, он, удивленно обернувшись к ней, спросил:

— А тебе куда надо-то?

Валька назвала свой городок. Парень присвистнул:

— В такую даль я пассажиров еще не возил. Не знаю, сколько и спросить с тебя, — потом подумал, раза два покосился на пассажирку. Предложил: — Выпить хочешь?

— Нет, нет! — сказала Валька и повторила громко и испуганно: — Нет, я не пью, что вы!

Шофер смутился и пожал плечами.

— Я заплачу, — с натугой сказала Валька, — когда приедем. Я заплачу.

«Как-нибудь убегу, — решила она. — Лишь бы доехать!»

Дорога тяжело перевалила через темя круглого холма и перед подъемом на следующий начала спускаться в лощину. В самом низу дымила выхлопными трубами большая стоянка. Уже совсем развиднелось, только в отставшем перед холмом лесе застряли остатки утренних сумерек.

Раньше Валька никогда здесь стоянку не видела. Должно быть, образовалась она стихийно: заночевала какая-нибудь колонна, к ней присоединились попутные машины. Грузовики уже готовились разъезжаться. Некоторые выруливали на дорогу, возле других суетились люди. Чью-то машину цепляли на буксир.

— Догнал, — удовлетворенно сказал Валькин шофер и кивнул вперед: — Наши.

Он убрал ногу с педали газа, повернул на стоянку. Выскочив из кабины, через минуту вернулся:

— Слушай, я, наверное, не скоро — у нас один заглох, надо помочь. Если хочешь — подожди.

Валька мотнула головой:

— Нет, пойду.

Ей некогда было торчать здесь. Она прикинула, что если весь день будет ехать, то к ночи доберется до места. Мысль о ночевке на дороге казалась теперь ей невозможной и пугала.

Валька спрыгнула на землю и пошла меж гудящих машин к шоссе.

Окрик она услышала, но не обратила на него внимания. Она была слишком занята мыслями о доме, чтобы прислушиваться ко всем звукам утренней стоянки.

Сзади заскрипел снег и чьи-то руки рванули Вальку за плечи. Перед нею стоял худой длинный парень с совершенно белыми, просто-таки бесцветными волосами.

«Альбинос», — подумалось Вальке. Она тотчас вспомнила его. Вспомнила эти неестественные, будто искусственные волосы, вспомнила дождливую ночь в саратовской степи прошлым летом, его надоедливые приставания, требования того, к чему за эти три года она так и не смогла привыкнуть. Пришлось ему удовольствоваться обычным.

— Вот ты, сука! — задыхаясь от мороза и бега, крикнул он. — Вот ты!

И сразу ударил. Валька удержалась на ногах, отскочила.

— Спятил, да, козел?! — заорала она.

Шоферы, заинтересованные, стали собираться вокруг.

— А!.. Получай, шалава! — он опять замахнулся.

Валька увернулась от удара и Альбинос, потеряв равновесие, полетел с ног. Вокруг засмеялись.

— Чего ржете, идиоты? — закричал он им. — Она же трипперная. Я на ней в прошлом году поймал.

Вокруг стало тихо. Все повернулись к Вальке.

— Да что вы, мужики, что вы? — заговорила Валька, растерянно улыбаясь и отступая. — Врет, гнида. Чистая я. Чистая! Врет он!

Ударили в спину. Она взмахнула руками, сделала два частых шага, осела на колени. Тотчас поднялась. Заорала на мужиков, сатанея и наливаясь злобой:

— Вы что, гады, псы проклятые?! Чтоб вас воронье в кюветах…

Второй раз ударили в лицо. Она подавилась криком и рухнула на бок, брызнув в снег кровью.

Первое время Валька еще отчаянно извивалась под ударами. Пыталась подняться. Потом из-под мелькавших ног стали раздаваться крики:

— Не знала я! Не знала! Это же вы… Вы меня заразили! Не зна…

На полслове крик пресекся — чей-то сапог попал Вальке в самый рот.

Со всех сторон сбегались шоферы, спрашивали, в чем дело. Одни втискивались в круг бьющих. Другие отходили, присаживались на бамперы ближайших машин, закуривали.