Бабка на расспросы говорила всем, что Валя — дачница из Москвы и по делам службы часто бывает в их райцентре. Так к этому все и привыкли — и наконец отстали от Вальки.

Молодой шофер глянул на приборы и тревожно сказал:

— Иван, солярка кончается.

— Ничего, скоро заправка, — ответил его товарищ и повернулся к Вальке. — Тебе куда, девушка?

— Туда же, куда и вам, — по-прежнему не глядя на него, сказала Валька. — Вы в Березайке ночевать будете? Мне туда нельзя.

— Это чего же, с бандершей тамошней, что ли, поругалась? — как-то нерешительно, даже робко спросил Иван, одергивая в волнении ватник; глазки-насекомые вздрогнули и, замерши на миг, так и заплясали в щелках.

— Плевать мне на всех бандерш. Я — птичка вольная.

Иван еще больше ожил лицом и, быстро оглянувшись на сменщика, прямо и грубо спросил пассажирку:

— Водку будешь?

Молодой шофер, дернув головой, ошалело посмотрел на них.

— Налей, — коротко ответила Валька.

Иван сунул руку под занавеску спального места, достал початую бутылку, налил стакан. Валька выпила половину — протянула Ивану. Тот отказался:

— Нельзя: скоро за руль. Поесть хочешь?..

Валька лениво жевала куриную ногу, глядела вперед. Дорога с белыми вихрями поземки тянулась голая, темная: недавняя оттепель слизала с нее снег, и он еще не успел накопиться. Временами меж черных деревьев и белого снега проскакивали цветные пятна домов — из труб рвались и комкались под ветром дымки. Деревенские улицы были пустынны — лишь иной раз выскакивала к машине и с лаем бросалась вслед шальная собака.

— Костя, сверни вон за ту посадку и останови.

Молодой шофер вопросительно посмотрел на Ивана.

— Надо заднее левое поглядеть, — пояснил тот. — Я его второпях ладил, боюсь — спустило.

«СуперМАЗ» скинул скорость, свернул на кочковатое поле и, тяжело ворочаясь на ухабах, потащился вдоль березок.

— Тормози, — сказал Иван.

Потеснив Вальку, он выпрыгнул из кабины, дергая плечами от ветра и припрыгивая на ходу, добежал до заднего борта фуры.

Подошел Костя, сердито и подозрительно разглядывая Ивана:

— Колесо, что, на шоссе нельзя посмотреть?

— Ты что, не понял, что это за баба? — Иван был оживлен, коротко тихонько хихикал, чуть дрожа от сдерживаемого нетерпения. — Э-эх!.. Сразу видно — первый раз в рейсе. Это ж — плечевая!

— Кто?

— «Кто»… Б… дорожная. Нашего брата, шофера, обслуживает. Понял? Или не слыхал?

— Да говорили мужики что-то…

— «Что-то»… — Иван похлопывал себя по бокам и бедрам. — Их тут по дорогам, небось, целый батальон расквартирован. Так в машинах и живут. Возле нас и кормятся, и поятся. Сколько я их за свою жизнь перепробовал! — Иван причмокнул. — А вот такой красивой еще не видал. Ее приодеть — так хоть сейчас в манекенщицы. Повезло нам, парень!

— А чего ты там говорил про… бандуршу, что ли?

— Бандершу? Это — хозяйка ихняя. На больших стоянках обитается. У нее — кусок дороги, вроде охотничьего участка. На этом участке ее бабы работают. Ей — мзду платят. Чужая заедет — убьют… Она у них — вроде профсоюза. Если кто из баб заболеет или еще чего, она поможет — заставит остальных скинуться, к врачу тайком определит. Помню, лет десять назад была одна такая в Валдае: невысокая, щуплая, седая вся. Боялись ее бабы жутко. Чем она их так застращала, — черт ее знает. Я ее всего один раз и видел: ночевал там. Только спать залег — стучится кто-то. Открываю — стоит эта седая и с нею две. «Дай, — говорит, — сколько сможешь, для подруги нашей: заболела она». Послал я их по кочкам, двери замкнул и уснул. Утром вылезаю, глядь: все баллоны поколоты. Вот так. С этими бандершами не дай бог связаться… Ну ладно, заболтались мы с тобой. Холодина-то какая! Давай монетку кинем.

— Зачем?

— Кому первому.

Костя брезгливо дернул губами:

— Я не буду. Еще заразу какую подцепишь.

Иван опять коротко, как-то даже спешно, рассмеялся:

— Вот что значит — молодая жена дома. Ну, как знаешь. Тогда пойди, погрейся вон в тех домишках. Через часок приходи. Ладно?

— Черт бы тебя подрал со всеми твоими бабами! — зло проговорил Костя и поплелся по снежной целине к серевшему вдали хутору.

Иван вернулся в кабину. Хлопнул Вальку по плечу. Весели скомандовал:

— А ну давай, показывай, что умеешь!

Часа через полтора грузовик опять катил по шоссе. За рулем сидел уже Иван. Костя, повернувшись спиной к Вальке, сердито сопел и тер красные уши. Та с прежним безразличием глядела в окно.

Небо начинало темнеть. Снежное поле становилось все белее, а недальние леса давно уже слились в одну мутную полосу. Начали попадаться машины с зажженными фарами.

А может, зря она все-таки сорвалась из деревни? Надо было хоть морозы переждать.

Испугалась, сбежала. А чего бояться? Посадят, не посадят — все одно жизнь пропала.

Как кричали вчера вечером соседки!..

Валька шла с ведрами от колодца. У калитки стояли две старухи. Обычно такие спокойные, даже ласковые с ней, а тут она услышала: «У-у, рожа бесстыжая! Как таких земля только носит!» Ей невдомек было, что ее опознали приехавшие в командировку «на торф» городские шоферы.

Она повернулась к старухам — и тут соседки враз заголосили, злобно брызжа слюной, наступая на нее, размахивая руками. Она втянула ноздрями воздух, шагнула к ним, замахнулась полным ведром. Старухи отскочили, но не замолчали. Так и семенили следом до самого дома, посыпая Вальку бранью.

Бабка, узнав про все, не сказала ни слова.

Только вечером Валька слышала, как, стоя под образами, бабка в привычный речитатив молитвенных слов втискивала новые: «Прости ты, господи, ее головушку пропащую».

Сейчас, наверное, у них горит свет. Внучка сидит в большой комнате за столом, готовит уроки. Бабка, конечно, устроилась рядом. Она всегда следит за внучкиными занятиями, берет вязанье, натягивает очки с резинкой вместо дужек и комментирует внучкино учение.

— В магазин привезли пять штук шерстяной ткани, две штуки шелка и десять штук ситца, — читает внучка условие задачи.

— Господи, — говорит бабка, не отрываясь от спиц, — сыскать бы тот магазинчик!..

На заправке Костя выпрыгнул из машины вместе с Иваном. Пока тот вставлял пистолет в горловину бака, он молчал, жевал спичку и хмурился. Наконец сказал:

— Давай высадим эту стерву.

— Да ты что! — опешил Иван. — Такая баба раз во всю жизнь попадается. Зря ты отказался. Мы с ней до самого Подольска докатим. Может, и обратно возьмем. А что? Привезем в парк, вот ребятки порадуются. Да что с тобой?

— Не могу, — сказал Костя. — Противно мне. Брезгую… Когда мимо проходят — одно. А тут — сидит рядом… Не могу. После нее за дверцу боюсь взяться. Давай высаживай — и все! А то я дальше не поеду.

— Да жалко упускать-то, — засуетился Иван. — Чистая она, поверь мне: знаю, что говорю. Больно хороша баба-то!

Костя посмотрел на него исподлобья.

— Ну хорошо, хорошо, — спешно согласился Иван. — Только мы, знаешь что, мы не высадим ее, а толканем кому-нибудь.

— Чего?

— Да продадим. Вот ведь бестолковый какой!..

Не проехали они после заправки и десяти километров, как увидели стоящий на обочине возле спуска к широкому накатанному проселку «ЗИЛ». Капот был задран. Один из шоферов залез под него по пояс, копаясь в моторе, второй дежурил возле заводной ручки. Миновав «ЗИЛ», «Супер» остановился.

— Здорово, славяне! — крикнул Иван. — Помощи не требуется?

— Королям автострад привет! — ответил тот, что стоял у ручки. — Требуется покрутить. Не желаешь? Первый раз вижу, чтоб «Совавто» остановилась.

Это был молодой, наверное, одних с Костей лет парень, рыжий, худой, в дорогой ондатровой шапке и толстом замасленном свитере. Второй не ответил ничего: занятый работой, он даже не повернул головы. Иван разглядел широкую спину и черные жесткие волосы над мускулистой шеей. Подойдя со стороны радиатора и взглянув попутно на номер, Иван заговорил с чернявым: