— Земляк, бабу не надо?

Тот, не глядя на Ивана, спросил в ответ:

— У тебя конденсатора нет?

— Зачем «МАЗу» конденсатор? — хихикнул Иван.

Чернявый не сказал больше ничего, зато рыжий подскочил:

— А что за баба? Молодая? Сколько хочешь?

— Молодая. Самое то. Пятерку стоит.

— Что-то многовато…

— Да ты поди, глянь. За такую не грех и чирик спросить.

Парень сбегал к «Суперу» и, возвращаясь, на ходу крикнул:

— Беру! Держи деньги.

Иван схватил бумажку и поспешил за Валькой. Вызвав ее из кабины, он сказал:

— Там ребятам женский совет нужен — купили в деревне мяса, а оно вроде как припахивает.

— Я те что, фельдшер, что ли? — беззлобно огрызнулась Валька, но к «ЗИЛу» пошла. Ее редко звали на помощь, тем более за советом, и чувство собственной нужности было ей непривычно.

Не успела она отойти от «МАЗа», как тот фыркнул белым дымом и резво снялся с места. Валька рванулась было следом, но тут же остановилась. Даже не выругалась — только тихо прошептала, глядя на быстро удаляющийся грузовик:

— Чтоб ты разбился, гад!

Она пошла вдоль зиловского борта. Стоявший у подножки рыжий парень в ондатровой шапке заухмылялся ей. Валька прошла мимо. Парень встревожился и забежал вперед:

— Стой! Ты куда это?!

— Тебе какое дело?

— Как какое? Ты же с нами осталась!

— Что-о? Пусть с тобой сука блохастая остается! — крикнула Валька.

— Я те покажу «сука»! — тоже заголосил парень. — За тебя деньги плачены, а ты кобенишься? — он схватил ее за рукав.

— Пусти!

— Отдавай пятерку и сыпь, куда хочешь.

Валька вывернулась, подскочила к машине и выхватила из гнезда заводную ручку. Рыжий шарахнулся в сторону.

В тот же миг правая Валькина скула вспыхнула огнем, дорога прыгнула из-под ног — и, уронив ручку, взбивая перед собой снежную пену, Валька покатилась под откос.

Ничего не понимающая, испуганная, она поднялась на ноги, тотчас уйдя в снег по пояс, — и увидела высящегося над нею на краю дороги молодого чернявого мужика, вытирающего ветошью руки. Он посмотрел сверху на Вальку, сплюнул и вернулся к мотору.

Валька выбралась из снега на проселок и пошла прочь от шоссе.

— Стой! — визгливо заорал рыжий. — Догоним — хуже будет!

Он уже собрался было бежать за Валькой, но его остановил оклик напарника:

— Черт с ней. Пусть идет. Еще не хватало за плечевыми бегать…

Валька шла по проселку. Через каждые десяток шагов она растерянно и удивленно оглядывалась на сливавшийся с вечерними сумерками «ЗИЛ». Не из страха погони, нет. Иное чувство — совершенно и давно забытое — теплой волной начинало заливать Вальку. Ею овладело беспокойство, которого она давно не испытывала и которое неожиданно принесло в мысли что-то светлое, даже радостное.

Валька тут же забыла про бросивший ее на дороге «Супер», про рыжего. Только тот, второй, черноволосый шофер, одним махом пустивший ее в кювет, занимал сейчас ее мысли. Обиды на него не было. Она даже не думала об этом. Она вспомнила, как он стоял, — расставив сухие сильные ноги, слегка пружиня на них, — и сверху вниз глядел на нее.

Так же, как он стоял когда-то…

Память тяжелым шишковатым комом повернулась внутри, обдирая задубевшую Валькину душу.

Все эти три года плотными грязными хлопьями слетели с нее, открывая последний год Валькиной жизни — не ее, нынешней Вальки, жизни, а жизни какой-то совсем другой Вальки: девчонки-десятиклассницы из далекого рязанского поселка.

Поселком называлась большая группа домов с пятью улицами, мастерскими «Сельхозтехники», тремя колодцами и продовольственным магазином. Линия железной дороги отделяла этот поселок от районного центра — молодого городка, в основном — одно- и двухэтажного, но с непременными высотными корпусами в центре. В центре была и Валькина школа.

Тот год — десятый, выпускной — застыл в памяти навсегда. И начался с молодого черноволосого учителя. По-настоящему Валька заметила его зимой, хотя приехал он к ним еще летом, а в школе начал работать с осени.

Зимою часть Оки, на отлогом берегу которой расположился их городок, облюбовали лыжники. Снег на речном льду и оба берега покрывались — особенно по выходным — паутиной лыжных следов, калейдоскопом разноцветных костюмов, ярких шапочек, в воздухе звучали крики, визг, смех. Над противоположным крутым и обрывистым берегом царил круглый утес, врезавшийся в реку отвесною грудью. Каждый год вода подмывала его — и толстые пласты коричнево-красной глины с тяжелым уханьем оседали в реку. Конечно, это был не утес, а высокий суглинистый холм. Все в городке, однако, упорно называли его Утесом и гордились им. Зимой ничего лучше его крутых ровных боков нельзя было и придумать для любителей лихих лыжных спусков. Отваживались на это лишь самые отчаянные. Среди них была и Валька. Вместе с парнями она залезала на самую вершину и бросалась оттуда в стремительно исчезавшую лыжню со сладким чувством полета, тайным страхом и непреодолимым превосходством над остальными девчонками.

В школьном комитете комсомола Валька отвечала за спортивную работу и справлялась с ней легко, даже особенно и не тратя на это силы. Ребята тянулись к ней, невольно заражаясь ее лихостью, весельем.

Был еще один поводок, на котором она держала чуть ли не всех парней школы: красота. Что парни! — даже девчонки, самые миловидные и гордые, признавали ее первенство. Красивой женщине вообще проще руководить мужчинами, а уж о школьниках и говорить нечего. Стоило только Вальке улыбнуться и по-приятельски положить руку на плечо, как у самого занозистого парня пропадало всякое мальчишеское самолюбие и появлялась готовность выполнять любое ее поручение.

Разумеется, каждый девяти- и десятиклассник тайком мечтал стать для нее не только школьным товарищем. Но то ли очень уж разборчива была эта девушка, то ли, высоко ценя свою исключительность, боялась продешевить, но только, меняя поклонников легко и часто, она оказывала обычно предпочтение детям заметных в районе семей. Прислали к ним в райком нового секретаря по промышленности, стал учиться в Валькиной школе его сын — и вот он уже бегает для нее на переменках в местную столовую-ресторан за пирожками. Перевелся к ним из железнодорожной школы сын главного инженера консервного завода — и райкомовский сын больше не нужен. А инженерский провожает теперь Вальку до дома и таскает ее лыжи на Утес. Дольше всех носил их на Утес внук районного прокурора: потому, должно быть, что отец Вальки работал в суде бухгалтером, и ей льстило косвенное превосходство над ним.

Кончилось Валькино увлечение молодой порослью из местной знати в чистый морозный день, когда она увидела спускавшегося с Утеса горнолыжника.

На слаломных лыжах в их городке каталось несколько человек — и Валька знала и их самих, и даже их почерк на спуске. Она сама давно уже мечтала о таких лыжах, но ее отец был прижимист, а мать права голоса в семье не имела.

Почерк новичка не был похож ни на один из знакомых Вальке. Лыжник не отличался ни скоростью, ни резкостью поворотов. Его движения исполнены были совершенной успокоенности. Он выбирал самые опасные участки и спускался, словно о чем-то задумываясь и совершенно забывая про сложную и рискованную трассу.

Вальке тотчас захотелось посмотреть на него поближе. Она подгадала, чтобы оказаться вместе с ним на вершине, и, начав подниматься, как бы невольно перешла на слаломную трассу.

Гонщик уже вышел наверх и терпеливо ждал, когда Валька освободит дорогу. Он стоял у края обрыва, опираясь на короткие титановые палки, очки опущены были на горло, сквозь пышные черные волосы просвечивало солнце. Он стоял, расставив длинные мускулистые ноги, и смотрел на Вальку сверху вниз. Она тотчас узнала его — это был их учитель физкультуры.

С того дня у Валькиных воздыхателей появился необоримый соперник.

Но трубить о своей победе Вальке было рано. То ли учитель не догадывался о ее чувствах, то ли по молодости педагогического опыта всего боялся, а может чем-то его Валька просто не устраивала, но он упорно не замечал затяжных взглядов ее больших темных глаз. И чем упорнее не замечал, тем больнее жгло ее первое сильное чувство. Тем злее и беспощаднее становилась она к своим бывшим поклонникам.