Минуточку… Что это он сказал?..

— Унес медведь?! — вырвалось у меня. — Точно? Откуда ты знаешь?

Ага, значит, Артур тут все-таки, был. И куда это они, черт побери, его подевали? Что же, меч из камня придется теперь вытаскивать принцессе Гвенивер? Тоже, конечно, будет та еще сказка… Зря, что ли, ее опекает граф Эктор?

Бран насмешливо пробуравил меня своими глазками-бусинками, с каким-то смутно-понимающим видом. Фатальной ошибкой было поминание в его присутствии фей да эльфов. Теперь он принимает некоторых в какой-то степени за своих.

— Кому надо, тот знает, — профыркал друид. — И сие было знаком божьим. Ведь мальчика звали Артур, а унес его медведь — Artos. И никто не видел его мертвым. Боги сами его припрятали, и в должный час, ими назначенный, он явится. Так предсказывал Мерлин, а слово его вернее стали и пергамента. Он искал Артура и, возможно, нашел.

— Вот как? А кто-то говорил, что Мерлин мертв?

— Ха! Что можно с уверенностью сказать о человеке, что меняет обличья, как плащи? Быть может, он и сейчас тут, в образе птицы или зверя наблюдает за нами? И может явиться сам в любое мгновение. Ш-ш! Ты слышишь, как шепчет листва, как падает лист, насмешливо ложась под ноги, но с невероятной хитростью кружась и ускользая? Кто он, что хочет сказать? Или лишь посмеяться над нашей глухотой, слепотой и глупостью? Что хочет сказать птица, когда гадит кому-то на голову? Ха! Все, что мы видим, может быть совсем не тем, чем кажется! Это чудо? Это небылица? Это закон! Таков мир, который подчиняется не только нашим желаниям и догадкам. Что ж. Многие утратили веру. И алтарь Гофаннона, скрывающий в себе королевский меч, будет вскоре разбит, если не сбудется предсказание Мерлина и не явится истинный наследник до той поры, как на объявленном божьем суде… — при этих словах Бран с неприязнью поморщился, — не будет избран иной претендент. Тогда Меч извлекут, чтобы вручить победителю, в Белтейн — праздник света, в городе Ллуда, правителя Британии и сына Солнца, дабы взошло новое солнце, даруя новое лето…

Короче, остались от Артура рожки да ножки, — выражаясь по-человечески, без друидских штучек.

Надо же какая досада — с таким смещением оказаться в мире, где все так похоже на легенды, и с такой нелепой поправкой. А может, правда подбить Гвенивер на великие государственные подвиги? Улыбнувшись такой мысли, я посмотрел на нее, и обнаружил, что она тоже смотрит на меня и улыбается. Солнечный взгляд тут же скрылся за горизонт, утонув в пунцовом закате. Мне тоже стало слегка жарковато.

— Плохо работаешь, Ланселот, — пробормотал я с упреком.

— А кто виноват? — с готовностью разворчался Гамлет. — Кто тут распускал хвост со своими полубардовскими замашками?..

— Отстань. Я совсем из другой легенды, даже имя другое…

— …И вообще, надо лучше держать себя в руках.

Кей затрубил в рог, призывая весь строй к повышенному порядку. Вскоре мы увидели в чем дело и кому пускаем пыль в глаза.

Стяги с головой вепря и со зверем, отдаленно напоминающим ласку, яркие шатры на зеленой лужайке. Я не заметил, в какой момент на голове Гвенивер появилась изящная диадема из белого золота, а на плечах нечто вроде алой с золотом мантии.

Бедвир оказался прав. Король Кадор забрал к северу, чтобы встретиться с сестрой, и вот наши дороги опять пересеклись. С кем опять, а с кем впервые, или… Об этом позже.

Это было похоже на картину из сказки. Мужчины и женщины в ярких одеждах, в сверкающих венцах и других украшениях, расположились в лучах солнца на веселый пикник — на траве были расстелены пестрые ковры, уставленные керамической, медной и серебряной утварью. Лилось вино, и свет, и смех, с шумом и визгом грызлись охотничьи псы; дама, находящаяся в четко определяемом центре внимания, поглаживала неуверенно хлопающего крыльями сокола и смеялась звонче всех, ее блестящие черные кудри отливали на солнце красной медью и осенней бронзой, на них покоился венок из свежих листьев и весенних цветов, цветы были вплетены повсюду в ее пряди, рассыпаны по платью и кругом по пестрым коврам.

Священник Блэс отчего-то спешно перекрестился и, пробравшись поближе к Гвенивер, принялся ей что-то нашептывать. Принцесса слушала вполуха, рассеянно кивая и пожирая глазами великолепную королеву Моргейзу — а именно она и была дамой с соколом — с нескрываемым восхищением, с толикой зависти и опаски.

По правую руку от Моргейзы сидел ее брат Кадор, исполненный достоинства и благодушия как сытый кот, по левую полулежал, опираясь на локоть, человек в тисненом кожаном нагруднике и с травинкой в зубах, темнобородый и темноглазый, с лихо сдвинутой набок короной — по-видимому, это и был Лот, король Лотианский. Этот явно был просто в отличном настроении, так как поднял руку с кубком, слегка расплескав вино, и весело заорал на весь лес:

— Привет, Регед!

И последовали взаимные салюты.

Королева Моргейза оставила сокола в покое и подняла голову, представив на обозрение свой смертельно прекрасный лик…

И это был удар. Не скажу, куда.

Меня качнуло в седле, и я судорожно вцепился Гвену в гриву, как в спасательный круг, а пестрый день завертелся разноцветным вихрем, теряя глубину, становясь двумерным, искусственным, ненастоящим.

— Ух ты! — откуда-то издалека выдохнул, не удержавшись, Гамлет. — Да она же один в один сестричка Нейта! Только не такая дохлая, с огоньком.

Придурок! — мысленно возмутился я, и неосторожно скрипнул зубами так, что свело челюсти. — Как это она могла тебе показаться дохлой?!

Но спасибо Гамлету, ему удалось вернуть мне ощущение действительности. И обратить внимание на некоторую разницу, свидетельствующую, что Моргейза живая женщина, а не призрак или галлюцинация. И она действительно несла в себе больше от духа огня, чем та, кого я не зря окрестил Снежной Королевой. Если Моргейза и походила на снег, то на снег под ярким солнцем, ослепляющий и безупречной белизной, и искрящийся всеми цветами радуги, победно и пламенно. Будоражащая колдовская смесь огня и льда. Бесконечно желанная.

— Я влюбился, — объявил я, только наполовину в шутку. — Ланселот, ты выиграл. Гвенивер свободна.

Моргейза, Моргейза…

На вид ей было лет двадцать пять — довольно солидно по здешним меркам, но выглядела она действительно сногсшибательно, хотя что-то мне подсказывало, что она еще на пару лет старше. О том же, казалось, говорило и лицо мальчика лет двенадцати, с печальными серыми глазами и чертами, одновременно напоминающими и Лота и Моргейзу, который сидел чуть поодаль, бросая мрачноватые взгляды на безмятежного принца Константина, примостившегося в ногах Моргейзы на правах любимого племянника. Впрочем, никто больше не видел в этом ничего предосудительного, ни брат означенной особы, ни законный супруг. Стало быть, все в порядке. И вообще, на кого Моргейза смотрела с интересом, так это на Брана — задумчиво, круто изогнув четко очерченные брови. Дамы вообще частенько, причем во все времена, питают теплые чувства ко всему таинственному, вроде гороскопов и рождественских гаданий.

Принц Корнуолла ничем не выдал, что помнит о вчерашнем инциденте, только сказал своей тетушке тихим голосом нечто забавное, так как та рассмеялась, а потом выдернула из прически какой-то цветок и рассеянно накрутила стебелек на палец. Сей невинный жест не укрылся от бдительного священника, который пискнул как придавленная мышь и, когда мы ни с того, ни с сего свернули не на ту тропку, принялся шумно осуждать эту проделку Лотианской ведьмы — якобы это она нарочно наколдовала нам ложную дорогу.

Хотя по-моему, вся загвоздка заключалась в достойной порицания перепалке между священником и друидом, когда они не поделили точку зрения на то, куда следует свернуть, чтобы обогнуть болотце. Кстати, свернули мы туда, куда хотелось отцу Блэсу. Так что актуально было бы вспомнить пословицы о больных головах и мычащих коровах.

Как бы то ни было, мы добрались до Лондона только вечером следующего дня, на закате, одевшем обшарпанные стены в золото и пурпур, и заставившем город пылать, в оправдание словам Брана о Ллуде, сыне Солнца.