Подобные идеи высказываются уже давно, однако относятся скорее к философии, чем к науке. Ибо чтобы говорить о поведенческих и эстетических факторах эволюции, нужно разработать и применять методы их изучения – а это непросто. Однако уже более двух десятилетий активно развиваются новые области науки, находящиеся на стыке антропологии и психологии. В частности, это антропоэстетика и сравнительная этология человека. (Кстати, мы собираемся посвятить этологии человека один из ближайших номеров «Знание – сила».)

Итак, условия скученности породили инфантилизацию, «впадение в детство». Причем в разных уголках Земли независимо. А если ситуация была обратной – климат суров, а плотность населения мала, – так же независимо шла матуризация (отбор «возмужалых»). Поэтому сходство черт между некоторыми человеческими группами нередко означает вовсе не родство, а лишь параллельное действие отбора. Примеры «взрослых» и «детских» комплексов черт есть в каждой расе. Среди европеоидов можно сравнить громадных мужественных черногорцев и хрупких ювенильных бенгальцев (чья огромная популяция, размером с население России, умещается всего лишь в дельте Ганга). Среди монголоидов – сравните массивных чукчей-китобоев и вьетнамских рыбаков в весе пера. Среди американских индейцев – северных могикан, что цепляют перьями облака, и амазонских яномами, что умещаются на спине морской свинки…

Мигрантность – удивительное качество экологии и поведения. Она довольно часто разграничивает систематически близкие группы животных (например, в составе зайцеобразных или хищных), делая одних – оседлыми, локальными видами, а других – видами широко расселенными, даже космополитными. Пожалуй (вывод неожиданный), неодинаковая мигрантность стала основной причиной подразделения человечества на два ствола: западный – домоседы, а восточный – путешественники. У них и ареалы под стать: очаг западный – это земля, а вокруг море, очаг восточный – море, а вокруг земля (Тихоокеанское кольцо).

По существу, восточный очаг – окраина ойкумены, среди предков тамошних рас всегда были пришельцы с запада, некогда отважившиеся на великое путешествие. Поэтому, можно сказать, у человека восточного склонность к перемене мест «в крови» – мигрантность здесь повышена. Судите сами. Предки америндов прошли десятки тысяч километров до Огненной Земли. Австралоиды разбрелись на территории… половины Земного шара (от Индостана до островов Океании). Если верить теории Поля Риве, то они проникли даже в Америку через Антарктику. А для монголоидов (например, для эвенков) тысяча сибирских верст – не околица. Арктические монголоиды – эскимосы (по численности – население Серпухова) едва сумели уместиться на Гренландии, Канадском архипелаге, Аляске и Чукотке.

В западном очаге миграций подобного масштаба в доисторическую эпоху не было. Тамошние «великие переселения» народов кажутся скромными прогулками по сравнению с «паломничеством на восток». Это касается как индоевропейцев, так и африканцев. В частности, перемещаясь по Африке, бушмены и негроиды даже не перешли Сахару и Синай. Вы скажете – мешала пустыня! Но, на самом деле, пустыня появилась там совсем недавно, оттеснив вполне проходимые саванны.

Попробуем с этих позиций истолковать и различия внешности. Дело в том, что у населения восточ ного очага есть одна ключевая особенность: уплошенность лица (или, как говорят специалисты, слабая горизонтальная профилировка). Особенно в области глазниц. Но ведь именно сюда первым делом упирается наш взгляд, когда мы смотрим друг на друга. То есть это важный элемент визуального отбора. Получается, что на востоке такой отбор шел менее активно, чем на западе. Действительно, уплощенность области глазниц – архаическая черта, присущая древним гоминидам. Замедление эволюции липа на востоке коснулось не только глазниц, а, например, коронки зубов, которая сохранила более древнюю – усложненную форму.

С чем же связано это замедление? В одном из номеров «Знание – сила» (7-8 за 1999 год) мы поместили два изображения: питекантроп и тасманиец, которых разделяет почти миллион лет, имеют… одно лицо. Получается, что бурная река эволюции образовала здесь тихий затон. Вероятно, основная причина в том, что в доисторическую эпоху перенаселенность в восточном очаге была гораздо ниже, чем в Африке и Европе. Соответственно, уступала и скорость отбора инфантильных черт. Интересно, что в таких условиях поводов пускаться в странствия у людей было меньше, однако путешествовали они гораздо чаще. Вероятно, их толкала не скученность, а пресловутая мигрантность, некое «чувство пути» (если не сказать, следование Дао).

Мне кажется, это «чувство пути» пронизывает самый воздух Дальнего Востока, его прозрачные даосские ландшафты. И я, появившись там на свет, вдохнул и… заразился. Уже трех лет от роду странствовал в безграничный овраг, выходящий к Амуру. В семь ушел бродить к заливу Петра Великого и провалился под лед (за что была взбучка). В девять тайком уехал к подножью Козельского вулкана и едва не замерз – была зима. А в 1990-м на Камчатке, после ежедневных маршрутов мы, златоискатели, крутили «ВЭФ» и слушали, как журчит в эфире пиджин-инглиш «Радио-Австралии», несутся блюзы Сан-Франциско, новости Сингапура… И гудела раиия, переговаривались геологические экспедиции со всего полуострова:

– «Неолит-19», ответьте «Полководцу», прием.

– На связи «Неолит-19».

Где-то в пустоте шутили корабельные радисты, летели облака, драгоценной синевой сверкали волны. И я удивлялся, как чаша Тихого океана не разделяет, а связует людей, попавших в зону ее влияния. Словно вовлекает их в общее движение. Будто через линию перемены дат оборачивается само пространство. Называемое – как я узнал позже, когда стал его изучать, – восточный очаг формирования человечества.

Константин Сафариди

Родина – это ландшафт. Он включает в себя не только холмы и березки, но и людей, окружающих нас. Мы с детства запечатлеваем их внешность: лицо Родины. Облик интересует нас, едва мы представляем себе жителей того или иного места на Земле. Обычно при обсуждении этногенеза язык и культура отодвигают биологический облик на дальний план. Но без него представления о народе остаются абстракцией. Вот, например, знаете ли вы, кто такие ингерманландцы? Становится ли яснее от того, что это лютеране, которые по традиции ставили курные печи и носили белые фартуки? А если сообщить, что это люди высокие, светлые, со скандинавским лицом и ясными, немного печальными (за счет опущенных наружных уголков) глазами?

В этнографии принято игнорировать расовые признаки народа. Важны самоназвание, язык, вышивка, но не лицо. Расовые признаки, мол, перемешиваются как угодно, а культура остается. Но бывает и наоборот: цивилизация стирает культурное своеобразие местного населения, а особенности внешности сохраняются.

В №11-12 за 1999 год «Знание – сила» уже шел разговор об этногенезе в Восточной Европе, главным образом о славянских группах. А в данной статье мы поговорим о закономерностях расогенеза на этой же территории – но теперь уже вне этносов. Заостряя внимание на том, что доступно взору каждого, – на признаках внешности.

Если наклониться над территорией, простирающейся от Карпат до Урала, и хорошо всмотреться, можно разглядеть людей – больших и маленьких, местных и приезжих, занятых своими неустанными трудами либо вовсе спящих. Все это население – или, как говорят специалисты, антропологический покров – сформировалось в течение многих тысячелетий, причем основной вклад дали мигранты, прибывавшие сюда в разные периоды.