— Нет, — тихо проговорила она. — Нет. — Потом, на повышенных тонах: — Нет, нет, н-нет! — Она выждала, тяжело дыша, кровь прилила к ее голове, а волосы упали на глаза. У нее пульсировало в запястьях, локти ее ныли от боли. И внезапно руки ее подломились, туловище накренилось вниз, и с губ сорвался мучительный крик.
Столь же мучительно всхлипывая, она снова собралась с духом. Слезы бежали по ее лицу, и она не могла их смахнуть. При тех муках, которые она испытывала, и нарастающей истерике это казалось самым непереносимым из всего.
— Н-не могу, не могу даже пальцем шевельнуть, — рыдала она. — Не могу даже пошевелить... — Потом, так тихо, что ее едва можно было расслышать: — Ма сказала — завтра ночью. Завтра ночью, может быть.
Эти слова растворились в безмолвии. Ее дыхание становилось все более затрудненным. Она сипела и кашляла, она стонала, подергиваясь всем телом, и слезы бежали все сильнее.
— Я не могу это вынести! — проговорила она, задыхаясь. — Ты слышишь меня? Я не могу это вынести! Не могу это вынести, не могу это вынести, не-е-е могу-у-у-у это вынести... не могу это вынести-и-и-и-и...
Она кричала, и боль от напряжения заставляла ее кричать еще громче, и этот крик выжимал из ее горла еще один. Она извивалась и кричала, охваченная неистовством боли и ярости. Ее голова билась о потолок, ее пятки зарывались в пол и колотили по нему, а ее локти совершали кругообразные движения, ударялись и скребли удерживающие ее в заточении стены норы.
Кровь на ее лице смешивалась со слезами. Она ручьем бежала по ее спине и рукам, по ногам и бедрам. Она струилась из сотен крошечных порезов, царапин и вмятин, покрывая ее тело; теплая красная кровь, которая становилась склизкой, перемешиваясь с грязью норы.
Она так и не узнала, когда освободилась. Или как. Она вообще этого не поняла. Она все еще билась, все еще кричала, когда сорвала крышку с бутылочки и опрокинула ее содержимое в рот...
Недовольная, она вынырнула из приятного мрака. Что-то стискивало ее лодыжку, и она пыталась вырваться. Но эта штука держала ее крепко. Она рванула, протащив ее по норе, снова обдирая кожу на теле. Она закричала протестующе, и крик внезапно захлебнулся, когда над ней сомкнулась вода.
Давясь и отбрыкиваясь, она выскользнула из норы в карьер. Снова была ночь — или по-прежнему была ночь? И при свете луны она, как в тумане, заглянула в самые безучастные глаза, которые когда-либо видела.
— Я — Эрл, — ухмыльнулся он, обнажив кривые зубы. — А теперь держись крепче, и я тебя...
— Пусти! — Она яростно рванулась назад. — Оставь меня в покое! Я никуда не хочу идти! П-пожалуйста, пожалуйста, не заставляй меня! Просто дай мне о-остаться там, где...
Она вцепилась в кусты, попыталась залезть обратно в нору. Удерживаясь на воде, Эрл отвесил ей сильную пощечину.
— Мать честная! — пробормотал он, обматывая ей веревку вокруг талии и подавая сигнал Ма и Доку. — Неужто сорок восемь часов для тебя мало?
