— Мерзавец! — вложив в это слово все свое презрение, сказал Серов.

— Вы забываетесь, здесь не Совдеп! — Стрежельбицкий ударил Василия Матвеевича по лицу. Очки упали и хрустнули под сапогами у офицера.

Вокруг начала собираться толпа любопытных. Офицеры вывели Серова на улицу, подозвали извозчика и увезли в контрразведку.

Посадили его в подвал с единственным зарешеченным окном. Стены были покрыты вонючей слизью, под ногами хлюпала вода. В полночь дверь в подвале отворилась, со связкой ключей на ремне вошел бородатый казак с урядницкими погонами.

— Ну как, мил человек, хватера? — спросил он.

— Благодарю. Отличная «хватера», — усмехнулся Василий Матвеевич. — У вас закурить не найдется?

— Мы не курим, мил человек, вера не позволяет. Однако я могу тебе принести махры, спичек. — Казак ушел и в самом деле принес горсть самосада, клочок газеты в сальных пятнах и коробку спичек.

— В писании сказано: подай руку утопающему, даруй кусок хлеба голодающему. Про табак вроде там не прописано, но вы же все равно не люди, антихристы большаки, стало быть. Вам это зелье, может, пользительнее, чем хлебушко. А пришел я к тебе, мил человек, по делу. Пальтецо у тебя, приметил, доброе, часики навроде есть. Отдай, бога ради. Под утро тебя шлепнут и все другим достанется. А у меня службишка поганая, выгоды от нее нету никакой. Вчера студентик один сидел тут. Такая тужурка на нем ладная была. Моему Агапке как раз бы в пору. Не успел я с ним уговориться, студентика уцокали. Лежит на заднем дворе в одних подштанниках. У людей нынче совести нет. Человек еще тепленький, можно сказать, а они уже ободрали. Ты уж, мил человек, выручи меня. Ишь какое на тебе пальто. — Казак подошел к Василию Матвеевичу, пощупал руками полу пальто, увидел обитую подкладку, осуждающе покачал головой. — Хозяйка у вас незаботливая, давно починить надо было.

Василий Матвеевич улыбнулся: вот воинство…

Казак с подозрением взглянул на него, вернулся к дверям.

— Бежать не вздумай. Наши ребята на месте посекут, — хмуро сказал он. — Сымай пальтецо, а то скоро поведут тебя. Завсегда в эту пору водят. Да помалкивай про меня. Наши ребята узнают, ругаться будут. Завистливые, черти. А я за тебя богу свечку поставлю. Хотя ты и антихрист, а душа тоже, поди, есть.

За дверями послышались шаги, казак выскочил из подвала и рявкнул:

— Здрав… желаю… вашество!

— Почему арестованный не под замком? — опросил строгий голос.

— Проверял, так что. Не помер ли, думаю, как намедни.

Дверь растворилась.

— Серов, идите за мной, — приказал офицер.

Из подвала он провел Василия Матвеевича по узкому коридору в слабо освещенное здание, открыл филенчатую дверь. Серов шагнул вперед, оглянулся. Он стоял в небольшой комнатке с одним окном, закрытым тяжелой занавеской. На столе, застланном голубой клеенкой, горела десятилинейная лампа, стояли тарелки с борщом, с котлетами, белый хлеб, медный чайник и стакан. Возле стола у стены — кровать со взбитыми подушками.

Офицер взял под козырек.

— Прошу прощения, вас поместили по ошибке не туда, куда следовало. Располагайтесь здесь, пользуйтесь всем, что есть.

Дверь захлопнулась за офицером, в замочной скважине щелкнул ключ. Серов остался один, пожал плечами, пробормотал: «Занятно», — и отдернул занавеску на окне. Внизу за стеклом блеснул штык часового.

Поужинав, Василий Матвеевич разделся и лег спать.

Утром пришел за ним тот же офицер, посадил в закрытый автомобиль и куда-то повез. Машина остановилась во дворе большого серого каменного дома.

— Куда вы меня ведете? — спросил Серов.

— К атаману.

Пол внутри дома был застлан ковровыми дорожками, заглушавшими шаги. У кабинета друг против друга стояли на часах два казака, обутые в мягкие монгольские сапоги без каблуков. Винтовки с плоскими штыками они держали «к ноге».

В кабинете над столом висел портрет Николая II. Семенов сидел в резном кресле с высокой спинкой. Над головой атамана распростер крылья двуглавый орел. Атаман Семенов был в генеральском мундире. Расшитый золотом воротник туго стягивал его красную шею. Лицо полное, массивное. Бугристый высокий лоб без единой морщинки. Небольшие пушистые усы тщательно расчесаны.

— Рад с вами познакомиться, господин Серов. — Семенов жестом радушного хозяина показал на стул, его лицо было приветливым. — Послушайте, вы действительно были членом Государственной думы?

— Да, был.

— Так-так, так-так… И вы действительно большевик?

— Да, большевик.

— Вот видите, — словно бы обрадовался этому Семенов. — А вам известно, что большевиков мы уничтожаем?

— Что вы говорите! — усмехнулся Серов. — А я, признаться, думал иначе.

Семенову усмешка Серова не понравилась, взгляд у него стал холодным и жестким.

— Мы это делаем не из склонности к жестокости. Вам не приходилось видеть, как выжигают змеиный яд? Пренеприятная операция, а ничего не поделаешь. Сейчас происходит именно эта операция. Спасти и оздоровить Россию можно, но из ее тела необходимо выжечь яд большевизма.

— М-да… Задачу вы себе задали! Срывая листья, нельзя убить дерево. Обогретое солнцем, наполненное соками земли, оно будет зеленеть снова и снова.

— А вы, оказывается… того… художник. — Семенов хитро прищурился и сразу стал похож на степного скотовода, в жилах которого смешалась славянская и монгольская кровь. — Но вот что я тебе скажу, художник, листочки рвать мы не собираемся. Мужичий топор любое дерево под корень срубит.

— Мужичий топор может рубить и головы. Я не советовал бы забывать об этом.

Атаман не спеша налил из графина стакан воды, медленно выпил, вытер усы тонким носовым платком.

— А ты, оказывается, разговорчивый… Но у меня нет времени сидеть и болтать с тобой. Вот что, Серов. Ты не дурак и понимаешь, что большевизму пришел конец. Я бы хотел, чтобы ты оценил положение вещей и сделал для себя правильные выводы. Ты мне нужен, и в этом твое спасение. Не бойся, я не потребую выдачи нам явок, фамилий, адресов. Этим у меня занимается контрразведка. Мне нужно другое. Ты пользуешься известным влиянием на некоторую часть населения. Так вот, напиши и опубликуй заявление, что ты пересмотрел свои убеждения, понял дикость бредовых идей большевизма, и призови всех своих товарищей по партии поддержать возглавляемое мною правительство. Я откровенен с тобой… Если ты сумеешь привлечь на мою сторону хотя бы несколько ваших вожаков, я сделаю тебя министром. Имей в виду — я офицер и умею держать свое слово. К тому времени мое правительство будет всероссийским. — Глаза у Семенова вспыхнули. Он встал, подался вперед. — Я не остановлюсь ни перед чем, огнем и мечом сокрушу крамолу и верну государству твердую власть. Мы сильны. Император Японии шлет мне своих солдат и вооружение. Великие державы готовы оказать помощь. Я раздавлю всех, кто станет на моем пути.

— Вы больны, атаман! — сухо перебил его Серов.

— Нет, я просто откровенен. Если ты согласишься и мои замыслы станут твоими, мы будем друзьями. Если нет… Ты тогда никому уже не сможешь рассказать об этой «приятной» беседе. Полагаю, ты меня понял? Для осуществления моих идей нужна полная поддержка населения. Вы, большевики, умеете тянуть за собой мужичье. Мне нужно это ваше искусство. Итак, твое слово?

Серов молчал, собираясь с мыслями.

— Подумай, подумай, — проговорил Семенов, снова наливая себе стакан воды.

Серов взглянул в самодовольное лицо атамана.

— Большевики не торгуют своей совестью, не сгибают головы перед насилием, не идут на сделку с врагами народа…

— Бросьте! — Семенов вскочил. — Бросьте валять дурака! Что вам идеи, совесть, неподкупность, если завтра мои люди сделают из вас мешок с костями? Что толку от вашей заносчивости и высокомерия, если мы и без вас напишем, опубликуем ваше заявление! Да такое, что вас проклянут все близкие, дети будут стыдиться вашего имени… А вы, вы сгинете в земле, и даже могилу вашу никто не отыщет!

— Есть мудрая поговорка: «Когда стоишь прямо, не бойся, что твоя тень кривая». Не скрою, мне хочется жить, но жить с поднятой головой!