В «Вине из одуванчиков» есть эпизод, когда старушка пытается доказать детям, что когда-то была такой же, как они; что была молода и была ребёнком. Дети смотрят на неё — и не верят, что такое было. Они не верят — и она тоже постепенно приходит к идее того, что этого не было. Незачем цепляться за прошлое, прошлое выжирает тебя, если ты за него цепляешься. Но чёрт побери, как бы хотелось ещё хоть разок, хоть на секунду оказаться на моём концерте, и чтобы был полный зал, и чтобы зал слушал, и почувствовать это невероятное ощущение осмысленности всего, чувство, ради которого так необходимо жить.

Когда что-то такое уходит из жизни, нет ничего, что могло бы послужить заменой. И поэтому в жизни образуются гнойники, ноющие пустоты, доставляющие мучения, и всё время хочется забыться. Забыться и получается — забыться… людьми.

Мало кто знает, что «Сбербанк» в начале назывался «Собирбанк». В названии «Сбербанк» «сбер-» не от слова «сберегать», а от слова «собирать». Как это часто бывает, в ходе языковых трансформаций слово утеряло одну букву и поменяло другую, что в наше время приводит к некоторой путанице и непониманию изначального значения слова. Изначально это был даже не банк, а нечто вроде пункта. И назывался он «копец» или «собирало». Это было хранилище казны, в которое стекались собранные налоги. Слово «копец» из языка в этом значении практически пропало из-за очевидного эвфемизма, а «собирало», получив определённые изменения, «приросло» к современному названию банка, которое сейчас интерпретируется неверно. (Между прочим, «копец» всё-таки встречается иногда в «правильном» значении, в частности, есть такой банк; собственно, а чем же ещё в наше время это может быть?)

Как и полагается, на неправильной интерпретации напропалую спекулируют все, кому не лень. Вбивая обывателю в голову неверное значение слова, значение, имеющее позитивные ассоциации, система добивается максимально удобной работы всех винтиков, находящихся в системе. Для той же цели «милиция» была переименована в «полицию» — надоевшее и устрашающее слово «милиция» отталкивало обывателя; за лихие девяностые люди успели научиться бояться представителей закона в старой форме, и слово никак не ассоциировалось с законностью и защищённостью. В то время как от «полиции» веет надёжностью, европейским и американским общественным укладом, а уж в комплексе с американоподобной формой — работает как надо. Конечно, всё это — капля в море, и по отдельности любой из элементов результата не даст; но элементов управления миллиарды, а море, как известно, состоит из капель.

Вот такую херню вы порой читаете, когда за великое дело — решать, о чём вам думать, — берутся дураки с большими амбициями этимологов и просветителей. Они высказывают предположения, как закон, высасывают из пальца откровенную чушь, и им верят, потому что… потому что все врут. Не логично ли?

«Вперёд и вверх» группы «Оргия праведников» для меня — самая, прямо скажем, суицидальная песня. Есть у меня друзья, которые ОП не переваривают, и они не согласятся, но ведь они не могут залезть мне в голову и ощутить, как она действует на меня.

Я вижу всё очень прозрачным. В этой песне, где-то прямо в ней, есть моя мелкая, как песчинка, жизнь, и такие же ничтожные проблемы, цена которым — совершенно мизерна. В этой песне есть какой-то огонь, некоторое очищение, и она «выбивает дерьмо». Иногда я слушаю её по кругу часами, и не могу остановиться, и знаете, я дохожу до состояния полнейшего счастья, не знаю, как это описать; я плачу, буквально рыдаю от восхищения и своей ничтожности. Я исчезаю, остаётся только пространство песни, непонятная цель, и очень, очень простое знание того, что смерть всегда ходит где-то рядом.

Моя жизнь смешна, бесформенна, и никогда не дотянется до этой простоты, где нет никакого прошлого и будущего, есть только понимание, и оно пронизывающе, как скорость, как время, как абсолютный ноль. Наверное, это то самое пиковое состояние, когда понимаешь, что жизнь — прекрасна; понимаешь только потому, что всем телом ощущаешь неизбежность неожиданно приходящей смерти.

Как узнать, что ты — в реальности, а не во сне? Очень просто. Если ты вообще начинаешь задумываться, а не сон ли это, рассуждать об этом и так далее — значит, это явь.

Увы, у человека две руки. Печально, но факт. И уже с этим ничего не сделаешь, поздно что-то менять. Такова правда. И ведь никто не понимает, как сильно его обделила природа, дав всего две руки. Никто, кроме барабанщиков и молодых матерей. Большая группа, да, и те понимать-то понимают, но не всегда и всё равно не до конца.

Вот что я думаю, товарищи, каждый раз, когда встречаю очередное излияние печали на тему того, что люди перестали читать бумажные книги, писать письма ручкой на бумаге, ездить на лошади, жить в пещере или плавать в глубинах мирового океана в форме одноклеточного микроорганизма. И знаете, разница есть. Две руки — это непоправимо, больше не сделаешь; хочешь читать бумагу или ездить на лошади — это решаемо. А тот, кому не нравится, что мир меняется в сторону большего удобства и страдает от того, что меньшее удобство уходит, как и полагается, в глубины истории — бедный, бедный человечек.

Когда-то давно я записал несколько песен с женским вокалом. Сейчас конкретно тех песен уже не найти (т.е., у меня их нет, и в интернете тоже не встречал), и к лучшему это, я думаю; они не плохи, просто наивные очень; да записаны слишком уж плохо. Но внутри моей головы навсегда сохранился образ человека, который говорит, что фанатеет по голосу той самой девочки, которая пела мне на тех записях. Забавно — это отношение человека к тому, что я делал совместно с Н., воспоминание, сохранённое только у меня в голове, гораздо ценнее, чем то, к чему относилось это отношение, простите за каламбур.

Ценность всего, что мы считаем ценным — такая условность.

О, говоря о фактах.

Когда перестаёшь врать, что будешь любить вечно (врать как минимум потому, что это уже было, а «вечно»-таки пройти не может; да и знать наперёд — невозможно…); в общем, когда перестаёшь врать — сразу начинают сомневаться в твоей способности любить в принципе.

Когда честно признаешь, что не видишь во вранье самом по себе ничего дурного, и что сам не прочь приврать — сразу начинают подозревать враньё во всём, что ты говоришь; ты как бы начинаешь восприниматься, как больший лжец, нежели те, кто врёт, не признаваясь в этом.

Нас с самого детства учат вуалировать мысли о сексе. Чего стоят все эти фразы, культурные прецеденты, которые мы с рождения слышим и повторяем: «Не перегибай палку» (очень, кстати, мудро), «Палка о двух концах» (кого бы ты не трахал, он трахает тебя тоже), «Вставлять палки в колёса» (изобилие секса способно понижать мотивацию), «О, не истязай меня с помощью верёвочной петли и палки!» (премудрость всё о том же, если вы понимаете, о чём я, но уже в исполнении крутейшего Насреддина пера Соловьёва), «Раз в году и палка стреляет» (намёк на то, что одна беременность лишает возможности забеременеть снова примерно на год) и прочее, и прочее.

Все в курсе, конечно, что секс — камень преткновения, краеугольный камень, камень, под который вода не течёт и камень, который на плечах. Куча камней, короче. Бывает время их разбрасывать, и бывает время их собирать. Если вы понимаете, о чём я.

А вы не понимаете.

Для настоящего тестировщика, тестировщика о бога, который рождается в статусе Senior QA Engineer, ходить начинает только чтобы искать баги и первые слова произносит в Jira — так вот, для него секс — единственный правильный тест на беременность. Интеграционный, нагрузочный, интерфейсный — любой. А регулярный секс и секс на радостях или от горя — такой, который уже превращается в рутину по сценарию — это модульное тестирование, и чаще всего позитивное.