— Добрый вечер…

— Добрый вечер.

— Гуляете?

— Да. Жду поезда.

— Вы приезжий?

— Да.

Он рассказал ей, что приехал из Англии и что направляется в Юру, но не объяснил зачем.

— Юра? Как же, знаю, — сказала она. — Реки там очень красивые.

Она опасливо посмотрела направо, потом налево.

— Что вы смотрите? — спросил Жак.

— За мной гоняются проститутки. Они не любят, когда я прихожу сюда. Но это ничего, я знаю одно местечко. Нужно только толкнуть дверь, которая ведет во двор. Мы можем пойти туда. Там никто не помешает.

— Во двор?

— Да, пошли, это близко. Пошли, все будет хорошо, уверяю вас.

Жак проклинал себя за непростительную глупость: только теперь он сообразил, что это проститутка самого что ни на есть низкого разряда, у нее нет даже места в отеле, и потому она вынуждена водить своих клиентов во дворы, на пустыри и в подъезды. А он-то поначалу принял ее за бродяжку, ведь невозможно было даже представить себе, чтобы это тело могло еще приносить какой-то заработок. Заметив, что он примолк, она спросила:

— Что вам угодно? Хотите, я буду вас ласкать?

— Нет, — ответил Жак. — Мне ничего от вас не нужно. Я прощаюсь. Спокойной ночи.

Женщина-невеличка сделала движение, словно собираясь уйти, но лишь повернулась кругом и вновь осталась на прежнем месте. Все это выглядело довольно комично. И тут Жак вдруг заметил, что она плачет. С изумлением глядя на исказившееся, мокрое от слез лицо женщины, он спросил, что с ней.

— Нехорошо заставлять меня попусту терять время. Вам доставляет удовольствие измываться надо мной, а я так устала.

Молодой человек почувствовал угрызения совести. Он вдруг почему-то вспомнил наивную картинку-иллюстрацию к старому изданию «Отверженных» (подарок бабушки с дедушкой по отцовской линии), в детстве он любил листать эту книгу. На картинке изображен эпизод: буржуа по имени господин Баматабуа опускает за шиворот маленькой Фантине снежок. Жак сказал женщине, что у него и в мыслях не было смеяться над ней, а если она надеялась заработать, он даст ей денег и так. Он достал из бумажника деньги и сунул ей в руку. Проверив, какого достоинства купюра, женщина спрятала деньги в карман пальто. Однако она все еще не могла успокоиться и продолжала рыдать. Молодой человек, желая избежать слов благодарности, произнес:

— Мне ничего от вас не надо, я понимаю, вам очень нужны деньги.

— Теперь я смогу вернуться домой и отдохнуть. Я едва держусь на ногах.

— А вам есть куда идти?

— Да, я снимаю комнату.

— Далеко?

— На холме Круа-Рус.

— Если хотите, я провожу вас немножко.

Они двинулись в путь. Маленькая женщина семенила рядом с Жаком, который шел медленным широким шагом. Она болтала, постепенно приоткрывая завесу над тем, Чем была ее жизнь:

— Я выхожу из дому утром. Надо добыть еду. Никогда не знаешь, удастся ли к вечеру заработать немного денег… Я постоянно дрожу от страха, что у меня отнимут комнату и я лишусь своего угла. Однажды уже был такой случай — мои вещи выбросили на улицу.

Молодой человек представил себе эту жизнь, когда всецело зависишь от воли случая. Каждый новый день был для нее как чудо. Но если ей случится заболеть или попасть в какую-нибудь беду, если на улице вдруг станет холодно или же не окажется клиентов… Ведь человек живет в мире, который в любую минуту готов его уничтожить. А она была защищена менее других, и потому несчастье подстерегало ее на каждом шагу. Она, безусловно, погибнет. Жак проникся к ней жалостью, отчетливо сознавая, что к этому чувству всегда примешивается какое-то внутреннее удовлетворение — мысль о том, что сам-то ты, конечно, выживешь и продержишься дольше.

— Хотите, я понесу вашу сумку?

— Нет.

— Наверное, вам тяжело таскать ее с самого утра.

— Нет, не нужно. Там мои вещи.

Когда они стали подниматься на холм, маленькая женщина, взяв Жака за руку, сплела его пальцы со своими. Он не отнял руки, и они зашагали дальше. Она казалась очень взволнованной.

— Какой вы добрый, — сказала она.

Жак в душе смеялся над собой. И тут же говорил себе, что истинная доброта чужда всякой иронии — пускай даже и на собственный счет, она не терпит шутовства. Оставить свою руку в руке этой женщины еще не все, надо понять ее чувства. Если он хочет быть по-настоящему добрым, он не должен с усмешкой и как бы со стороны смотреть на то, как оба они тащатся в темноте в гору, держась за руки, словно в сентиментальном итальянском фильме.

— Я всегда боюсь, — повторила она, — что моя комната мне уже не принадлежит, что ее заняли, пока меня не было дома.

Эта часть города казалась безлюдной. Можно было подумать, будто молодой человек и маленькая женщина держатся вместе, страшась темноты, — ведь страх сближает одинокие души. Они были уже почти на вершине холма, когда женщина сказала:

— Ну вот, я и пришла.

Жак испугался, как бы она, чего доброго, опять не стала благодарить его, словно он совершил нечто из ряда вон выходящее, и он поспешил с ней расстаться. Женщина снова схватила его руку, как ему показалось, чтобы поцеловать, но он выдернул ее и быстро зашагал вниз. Он думал о том, что лето кончается и близится зима. Переживет ли она эту зиму? «Смерть, смерть», — произнес он вслух. И вдруг бросился бежать. «Глупейшая история!» — повторял он про себя, спускаясь по улице. Ну что ж! Он сохранит ее как воспоминание.

Он прибыл на место утром. От вокзала до отеля, где на полном пансионе жил его отец, он добрался на такси. То, что он взял такси, хотя можно было преспокойно дойти пешком, как бы подчеркивало исключительность этой поездки — нельзя терять ни минуты, если он хочет застать отца в живых. Он подумал, что, может быть, лучше сразу ехать в больницу, но предпочел сначала заглянуть в отель, чтобы справиться о последних новостях.

Он узнал эту площадь — она была в стороне от главной улицы, и чуть выше, от городского движения ее надежно защищали несколько ступенек и каменная балюстрада, уцелевшая от прошлого века. Она была вымощена булыжником и не имела тротуаров; в глубине площади виднелась церковь и деревянное здание отеля, где Жак разглядел через дверь в конце коридора сад позади дома.

Хозяева отеля сообщили Жаку, что отец еще жив. Ему даже вроде бы полегчало. Младшая сестра его, Антуанетта, приехала накануне и уже отправилась в больницу. Но ему лучше подождать ее возвращения — сестра должна появиться с минуты на минуту. Сейчас его отведут в номер, где он сможет привести себя в порядок. Если не иметь в виду печальные обстоятельства, которые привели его сюда, сказали хозяева отеля, они были рады и счастливы видеть его вновь. Они встретили его всем семейством: хозяин с женой и двое их дочерей, восемнадцати и двадцати лет, помогавшие родителям. Во время своего последнего визита к отцу Жак ездил с ними в горы на пикник.

К приходу сестры Жак был уже в полном порядке. Она сообщила ему последние новости. Вторая операция оказалась бесполезной. Говорят, хирург ограничился тем, что разрезал брюшную полость и вновь зашил. Положение больного было безнадежно.

— И что же теперь?

— Теперь? Врачи отмалчиваются. Неизвестно.

— А как мама?

— Да так себе. Все те же глупости.

— Она намерена приехать, если?..

— Похоже, что да.

Жак вдруг подумал, что любит сестру. Он с грустью вспоминал о том, как семейные неурядицы и разлад заставили его уехать из дому и бросить сестру, в то время как она, наверное, нуждалась в нем, и он почувствовал себя виноватым.

— Антуанетта… — сказал он.

— Что?

— Да нет, ничего.

Они направились в больницу. До нее было десять минут ходьбы. Жак старался придумать какой-нибудь предлог, чтобы не напугать отца своим появлением.

— В здешнем муниципалитете заправляют коммунисты, — рассказывала Антуанетта. — Они решили создать показательную больницу. Увидишь, она вовсе не плохая.

— Давненько мы с тобой не гуляли вдвоем, — сказал Жак. — Если только это можно назвать прогулкой.