Постель обдала холодом. Может быть, я уже остываю, равнодушно подумала Сильвия. И вдруг ее пронзила мысль — но когда же ее найдут?! Когда взломают дверь? Сначала соседей насторожит безмолвие, тишина на участке. Хорошо, подумают они, Карл в командировке, но если уезжала и Сильвия, она обязательно предупреждала их: присмотрите за домом, нас не будет. А теперь вдруг — темные окна, на снегу никаких следов. Соседи начнут гадать, что же им предпринять. Лежа пластом на кровати и ожидая смерти, Сильвия Курман встревожилась при мысли о том, что она подведет своих славных соседей. Входную дверь следовало бы оставить открытой, чтобы они без лишних хлопот попали вовнутрь и обнаружили ее как можно быстрее. Сильвии стало не по себе, когда она представила, как будут ломать дверь: сокрушительный удар, и щепы ощерятся во все стороны. Когда еще потом починят дверь и заменят замок! И вообще, разве не логично: возвращаясь домой, Сильвия почувствовала себя так плохо, что забыла запереть дверь.
«До последней минуты нет тебе покоя», — с досадой подумала неопытная самоубийца и принялась выбираться из кровати. Хватит ли времени, чтобы протащиться в прихожую и вернуться обратно? Ну, соберись с силами, поднапрягись — как всю жизнь, с утра и до вечера! Коли тебе не хочется подохнуть на полу.
С самого малолетства Сильвия Курман жила в этом родительском доме, и передвижение по темным комнатам не представляло для нее никакого труда. Ей неохота было совать ноги в тапочки, пошла в чулках и подошвами ног ощущала теплые и прохладные зоны дома. Около двери в прихожую она споткнулась обо что-то мягкое, но в этом доме никогда не держали кошек, и поэтому можно было не опасаться, что пострадает живое существо. Сильвия отперла входную дверь. Давно отслужившая свое пружина не держала язычок замка в гнезде, и дверь слегка приоткрылась, в образовавшуюся щель пахнуло снежным крошевом. Сильвия приставила к двери сапоги — было бы уже совсем странно, если бы в зимнее время входная дверь стояла открытой настежь. Кому охота, чтобы случайные хулиганы первыми стали разглядывать ее бездыханное тело. Пока Сильвия возилась в прихожей, стали мерзнуть пальцы ног. Жизнь упрямо берет свое, отметила Сильвия и вернулась в спальню. Не придется отдавать концы на полу, подумала она, укладываясь в постель. В ней затеплилось ощущение торжества: все-таки у нее хватило сил все обдумать и свести концы с концами.
Полежав несколько минут неподвижно, Сильвия начала дрожать от холода. «Ну и дрожи себе», — успокаивала она себя. Человек нелегко появляется на свет, с чего же надеяться на смерть с удобствами? Но она мерзла все сильнее, и это чертовски неприятное состояние не удавалось подавить волевым усилием. Странно было бы ворочаться на смертном одре и растирать руки и ноги, чтобы согреться. Жаль, что нет под рукой бутылки коньяка, отхлебнула бы глоток. Может, алкоголь ускорил бы и действие таблеток? И почему они вообще так медленно действуют? Пока ее даже ко сну еще не тянет. Уж не ждут ли таблетки нужного момента, чтобы одним махом перебросить ее на другой берег? Во всяком случае, было противно прислушиваться к звону в голове и дрожать от холода. Разве она, Сильвия Курман, не заслужила все-таки более комфортабельной смерти? Но бутылка коньяка у кровати — это не укладывалось в подготовленный сценарий. Достать из шкафа плед? Одно ясно — под одеяло она ни за что не полезет. Не годится ложиться на простыни в одежде. Если же она примется раздеваться, то тогда уж точно зубы начнут выбивать чечетку, а это ей даже представить тошно. Неужели в этой жизни ей еще раз придется вставать, чтобы в чулках обогнуть кровать, открыть последнюю левую дверцу секционного шкафа, вытащить из-под груды запасных подушек плед, — ох как не хочется! Подушки обязательно упадут на пол, придется засовывать их обратно на полку. Нет, пусть валяются! Сильвия Курман в который уж раз поднялась, сделала несколько шагов и остановилась. Подбородок мелко задрожал, к горлу подступили слезы. Чертов люминал не действовал, может, прошел срок годности? И тут совсем некстати Сильвия вспомнила, что упакованный в полиэтиленовый мешок плед еще со времен летнего выезда за город лежит в багажнике машины. Может, Карл и позже пользовался этим клетчатым одеялом? Отвратительные, расцвеченные красками сцены возникли перед глазами Сильвии. Яркий солнечный свет, кусты и трава словно покрыты лаком, посреди квадратного пледа стоит опустошенная коньячная бутылка, заткнутая вместо пробки мухомором.
Сильвия ударилась лбом о край приоткрытой дверцы, ойкнула, схватилась влажной и холодной рукой за лоб, другой рукой рванула висевший за дверью халат Карла, с треском оборвалась вешалка. Волоча халат за собой, Сильвия вернулась к кровати, залезла на нее, зябко свернулась калачиком и натянула на себя халат, ушла под него по самые уши. «Пусть потом выпрямляют окоченевшее тело покойницы, чтобы уложить его в гроб», — подумала она злорадно и по-птичьи подобрала пальцы ног. В голове шумел водопад.
Над лакированными кустами воспарило белое тело, застыло на месте в зыбком мареве знойного дня, чтобы через мгновение раскинуть руки и заскользить, словно большая общипанная птица. Сильвия видела вялые, растянутые в усмешке губы, прищуренные глаза и волосы, которые в полном безмолвии реяли вокруг головы, будто водоросли. Но тут же общипанная человекоптица стала прозрачной, а на золотисто-желтом прибрежном песке уже стояли благопристойно одетые чинно-торжественные люди, держа в руках объемистые бокалы с искрящимся вином. Следуя беззвучному приказу, они одновременно поднесли бокалы к губам, но пить никто не стал. Со сдержанным отвращением на лицах они поставили бокалы на песок. Все общество отступило к самой кромке воды. Сильвия приподняла голову с подушки, чтобы посмотреть, чем же им не понравилось вино. Ее передернуло от отвращения: в каждом бокале металась юркая пиявка.
Сильвия натянула полу халата на голову. Теперь оголились ноги, ей снова стало холодно. Она попыталась отогнать жуткое видение, но никак не могла от него избавиться. Огорченно удивилась: значит, вот так и покидают этот мир — с отвратительным видением перед глазами? А где же прекраснейшие мгновения жизни, сопровождаемые величественными хоралами? Сильвия Курман попыталась усилием воли вызвать перед глазами весенний сад, соцветия крокусов на зернистом снегу… На самом же деле ее интересовало, много ли снега намело в приоткрытую парадную дверь. Почему-то вспомнилась маленькая Кая, когда ее ужалила оса и щека вздулась, как мяч, и сияющей летней белой ночью Сильвия просидела до утра, баюкая на руках всхлипывающего ребенка.
Их семейная жизнь с Карлом? Кажется, люминал начинает действовать — подскакивая на ступеньках, сердце падало куда-то в глубину. Четверть века — так много, так мало — вот-вот начнется совершеннейший период их жизни! На деле же — тропа длиною в десятилетия к конечной точке — предательству. Честная игра не в духе нынешнего времени. Тех старомодных и порядочных, кто не вписывается во всеобщий развал, заставят вымереть. Их выставляют смешными в их же собственных глазах. Современный умный человек не взвалит на себя груз, который выше его сил. Признаться во всем жене — это оказалось не по силам Карлу.
Сильвия разозлилась. Ну что за напасть этот медленно действующий люминал! Сколько же можно томиться в ожидании?! Она надеялась, что постепенно будет освобождаться от тревог, наступит общее расслабление, мысли угаснут — и незаметно подступит вечное успокоение.
Уж не изменчивый ли ветер небытия шумит в ушах? Сильвия вздохнула.
И вдруг совершенно неуместный, прямо-таки дурацкий вопрос ударил в голову: за какое такое преступление приговорила она себя к смерти?
Этот логичный вроде бы вопрос был в данной ситуации совершеннейшим вздором. За секунду до последнего звонка: хочу ехать совсем в другую сторону! Хоть на помощь зови! Поздно, поезд на всех парах несется в темный тоннель.
У тебя всегда хватало сил оставаться последовательной, не поддавайся разноречивым настроениям! Но беспокойство росло. В зыбком свете, сочившемся в окно, Сильвия Курман пыталась разглядеть положение стрелок ручных часов. Но какой в этом толк, если она не сообразила взглянуть на часы, когда глотала таблетки. Казалось, что тело уже переохладилось. Неужели невозможно вернуться? Она подвела под своей жизнью жирную черту, в итоге — нуль. Этот нуль как петля на шее, он сжимает горло. И в самом деле — сдавило. Способна ли она еще на волевое усилие? Покончить с жизнью, оказывается, просто — усугубляется состояние депрессии: все более мрачными кажутся миг, час, будущее. И особенно гнусным видится прошлое — зачем же оглядываться?
