Тийт, видимо, что-то сказал Регине, она пропустила его слова мимо ушей. Регина попятилась, подняла правую руку и помахала — этого было достаточно для прощания. Могла же Регина представить себе, будто Тийт вскакивает на подножку тронувшегося поезда и во все убыстряющемся темпе удаляется от нее. Вокзальные расставания вообще самые приятные, воля человека уже никакой роли не играет, все подчиняется расписанию и стрелкам часов. Никаких альтернатив. Не надо бесконечно терзать себя улыбкой, навязанной чувством долга.
Регина повернулась и прибавила шагу.
Она не оглядывалась.
Шагов за спиной слышно не было.
Слава богу, поезд Тийта умчался.
Регина больше не вынесла бы его и минуты.
Выпавший днем снег уже дотаивал. С подкосов на тротуар стекала вода. Регина сорвала перчатку, остановилась и сунула кончики пальцев в углубление в плитняковой стене, будто должна была, по примеру легендарного голландского мальчика, удержать дамбу, которую могла размыть вода. Тоненькая струйка потекла в рукав.
А что, если поехать к Мари?
Нет, Мари и без того все время стояла перед глазами, близоруко уставившись в зеркальце и подтягивая к лицу краешек лиловой материи.
Все было мерзко, ехать к Мари Регине не хотелось.
Может, вернуться к дверям бара? Пристроиться на тротуаре возле беременной девицы и тоже переминаться с ноги на ногу?
Ни на что более разумное Регина сейчас не была способна.
Когда-то Мари поучительно сказала:
«У каждого должно быть дома снотворное».
СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, В СМЫСЛЕ РАСПИСАНИЯ, БЫЛ ДЛЯ РЕГИНЫ САМЫМ БЛАГОПРИЯТНЫМ. Утром всего два урока, да и те подряд. Но и это короткое время тянулось, лица учеников то и дело расплывались как в тумане. Дети, видимо, догадывались, что учительница не в форме, они без конца шуршали бумагой и противно хихикали. Регина заставляла и себя улыбаться — она, поди, не какая-нибудь ехидная старая немка, — хотя ей казалось, что сейчас, наверное, она и сама бы не узнала своего лица: застывшая бледная маска. Каждая фраза давалась с трудом, во рту пересохло, язык не ворочался. Вызвав к доске какого-нибудь ученика, она предоставляла остальным возможность исправлять ошибки своего товарища и вмешивалась лишь тогда, когда спор становился очень уж громким. Быть может, сегодня она и сама ошиблась в какой-нибудь форме глагола, кто знает, способность к самоконтролю, казалось, витала где-то поодаль — профессиональная промашка сейчас не вызывала у Регины особой досады. Ее куда больше волновало совершенно другое: как убить оставшееся время?
Регина уже натягивала пальто, когда подскочила завуч и принялась долго и нудно талдычить о каком-то отчете. Регина машинально кивала и думала: как бы от нее отвязаться? Завуч хотела во что бы то ни стало в сию же минуту поделиться своими заботами об отчетности и все объясняла, объясняла. Регина натянула шапочку, прикрыла рот рукой и заговорщически прошептала:
— Завтра тоже день.
Регину не волновало, глядит ей вослед ошеломленная завуч или нет. Лишь на улице Регина сообразила, что завтра воскресенье. В выходной день завучиха, возможно, от нечего делать нацарапает эту злосчастную бумажку, цифры, случалось, и прежде брались с потолка. Да и что ей еще делать, такая же старая дева, разве что по возрасту, в сравнении с Региной, ее можно отнести к предшествующему поколению. Такие, как она, ненавидят выходные и отчаянно стараются чем-нибудь заполнить пустоту. У них изболевшаяся душа давно уже сменилась ломотой в суставах, на которую нельзя обращать слишком много внимания, потому что тогда станет еще хуже.
Регина зашла в маленькое кафе, ей повезло, в глубине виднелся свободный столик. Необходимо было немного прийти в себя и собраться с мыслями. Истинно учительская привычка — раскладывать свои мысли по полочкам, в голове должен царить такой же порядок, как и в шкафу с учебными пособиями.
Прежде всего она мысленно обругала Мари — минувшей ночью Регина наглоталась всученного подружкой снотворного. Мари посоветовала при серьезной беде принять две таблетки зараз. Она упустила из виду, что Регина в отношении лекарств человек еще девственный, существо несовременное. Ее организм к отраве непривычен, и проглоченные таблетки едва не повергли ее в летаргию. Сама же Мари относилась к истинным фармакоманам. Ей мало было лечить других, она и себя без конца врачевала, не желала терпеть даже малейшей боли или недомогания. Человек — механизм сложный и требует постоянного ухода, любила подчеркивать она. Мари совсем еще недавно работала в процедурной поликлиники, но судьба выкинула злую шутку: руки у Мари покрылись сыпью, которая никак не проходила. От любимой работы пришлось отказаться; Мари страшно переживала, что вынуждена теперь под началом участкового врача заниматься писаниной. Она проклинала плохие помещения своего медицинского учреждения, никудышную вентиляцию, нехватку вытяжных шкафов — тоже мне недостижимое чудо техники в эпоху луноходов — высокая концентрация лекарственных паров в процедурных кабинетах обернулась бедой для организма Мари. «Теперь пиши пропало, — сокрушалась несчастная Мари, — если уж появилась аллергия, она тебя заездит».
Мари виртуозно делала инъекции. Благодарные пациенты считали, что Мари — машина, поглощающая шоколад; дома на шкафу у нее вечно лежали целые кипы коробок со слащавыми картинками. Как-то Мари убедила и Регину пройти курс лечения витамином В, тогда и Регина получила представление о таланте своей подруги. Поддерживая шприц, как стрелу, средним пальцем, Мари метала его в мишень, то есть в ягодицу пациента. Угодив иглой в «десятку», она не давала наполненному лекарством цилиндру ни мгновения бесцельно раскачиваться и тут же нажимала на поршень.
Регина не могла понять, почему она все время думает о Мари. Может, потому, что Мари — единственный оставшийся у нее более или менее близкий человек и благодаря ей Регине удавалось вытеснить из своего воображения Тийта.
Регина отыскала в сумочке записную книжку-календарь, провела пальцем по дням недели, все было мелко исписано. Типичная черта современного человека — без конца размениваться на мелочи быта. Иногда находило отвращение, появлялось желание отсечь от себя эти колченогие системы, которые были вроде бы предназначены для облегчения повседневной жизни, хотя на деле лишь изматывали нервы. В старину обходились без этого, и человек не зависел от каких-то предопределенных и зачастую меняющихся сроков. Прачечная, шляпная мастерская, химчистка, педикюр; помимо этого целая куча пометок о предварительно обговоренных звонках. Палец Регины задержался на семнадцатом октября — это сегодня! — и она вздрогнула. Среди прочих мелочей было записано: нотариус и поставлено три восклицательных знака.
Регина подавила вздох. Это нудное дело совершенно вылетело у нее из головы. Теперь она уже не могла дать себе пощады, надлежало взять ноги в руки и тащиться в нотариальную контору, чтобы получить свидетельство о праве наследования. Если бы на этом все и кончилось! Нельзя допустить, чтобы дом покойной тетушки пустовал просто так. Предстояла обременительная процедура продажи недвижимого имущества. Делалось страшно: объявление в газете, письма заинтересованных в покупке людей, бесконечные поездки за шестьдесят километров в поселок, где ей придется торчать в пустом доме и дожидаться потенциальных покупателей — естественно, кто-то из них не приедет или явится, проклиная дорогу, с огромным опозданием. И тогда разыгрывай приветливость да хвали на все лады свое наследство, так что уши вянут, — должен же хоть кто-нибудь клюнуть на крючок и избавить Регину от этой обузы. Вдобавок ко всему Регина и понятия не имела, сколько просить за дом. Даже всегда готовая помочь Мари не сумела бы ничего посоветовать. Говорят, где-то действуют самозваные маклеры, только у этих посредников нет контор с вывесками, по которым можно было бы их отыскать. Запросто нарвешься на какого-нибудь жулика. Процесс купли-продажи выльется в неуклюжее дилетантство, как вообще всякая самодеятельность. В век избытка информации человек беспрерывно ощущает острую нехватку необходимых ему сведений. Тетушкин дом наводил страх. Для дальнейших действий не виделось ни единой отправной точки.
