— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?

Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.

Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.

— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.

Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.

— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.

— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.

— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.

— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.

— Меня это устраивает, как и многих других женщин.

— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?

На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.

— Я не хочу больше слушать… — начала я.

— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.

В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.

Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.

Лорд Вульфберн остановился у окна, закрыв своей фигурой даже тот тусклый свет, который пробивался сквозь стекла. Он не спешил продолжить разговор. Я сложила руки на коленях и смотрела в пространство, приготовившись слушать.

— Гребни я заберу, — сказал он спокойно. — Но только на время, пока Вы созреете, чтобы пользоваться ими.

— Этого не случится.

— Когда я дарил их Вам, я даже не представлял, что этот подарок окажется символическим. Сейчас я заворачиваю их в бумагу и откладываю в сторону. Точно так же Вы поступаете с Вашими собственными чувствами: откладываете их подальше до лучших времен. Откройте свое сердце, Джессами. Не гоните счастье, пока еще не поздно.

Я так сильно сжала пальцы, что побелели косточки. Слова лорда Вульфберна доносились словно издалека.

— Может быть, я поступаю эгоистично. После смерти жены я дал слово, что не рискну полюбить снова. Но Вы не похожи на других знакомых мне женщин. Если я еще когда-нибудь смогу быть счастлив, то только рядом с Вами.

Он выжидательно смотрел на меня.

— Вы все сказали? — спросила я.

— Страх — ужасная штука, Джессами. Он гложет Вас постоянно, пока все доброе в Вашей душе погибает безвозвратно и остается только оболочка. Никто не испытал это так ощутимо, как я.

— Значит, Вы не имеете права читать мне нравоучения.

— Между нами есть разница. Я опасаюсь за жизнь тех, кого люблю. Испытать облегчение мне не дано, за это пришлось бы расплачиваться жизнью тех, кто мне дорог. Но Вы, дорогая моя Джессами, боитесь только за себя.

— Я не «Ваша дорогая Джессами», — закричала я. — И как Вы смеете давать мне наставления, когда сами пьете до бесчувствия и позволяете вести себя так грубо, что стали неугодны своим знакомым и друзьям?! У Вас нет права критиковать других. Никакого права! И я не буду Вас больше слушать, как бы Вы мне ни угрожали.

Не обращая внимания на его испуганное лицо, я вскочила и выбежала из комнаты. Он окликнул меня, но я не остановилась. Если мне негде укрыться от него в доме, я спрячусь в другом месте. Моля Бога, чтобы он не бросился догонять меня, я сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и выбежала из Холла.

Я бежала, пока мне не стало трудно дышать. Ужасно болели ноги. Уже скрылся из виду Холл и развалины, видна была только крыша башни, вокруг, насколько хватало взгляда, простирались заросшие травой болота и кое-где торчали из земли скалы.

В изнеможении я упала на землю.

Я решила не возвращаться. Впереди уже недалеко был Даблбуа и железнодорожная станция, откуда можно было добраться до Лондона. К северо-западу находился Бодмин. Можно было поискать работу там. На одной из окрестных ферм меня могли приютить на несколько дней, пока я не решу, что делать.

Я чувствовала себя не совсем беспомощной. Леди Вульфберн, конечно, не поможет мне, но мисс Пенгли и сэр Рональд не бросят меня в беде. Я вспомнила их гостеприимный теплый дом, и на душе стало легче.

Прошло какое-то время, напряжение спало, стало снова легко дышать. Ветерок усиливался, трепал волосы, давал ощущение свежести, горячил кровь.

Чувство облегчения, которое я испытала, выбежав из Холла, стало уступать место сомнениям и беспокойству. Слова лорда Вульфберна еще звучали в ушах. Неужели у меня действительно что-то не так? Почему обязательно нужно искать спасение в бегстве? Почему я боюсь малейшего посягательства на свой внутренний мир? Что мешает мне изменить прическу и носить платья, которые мне к лицу? От чего я спасаюсь? И что будет с Клариссой, если я брошу ее? Другой гувернантки у нее не будет. Ей придется довольствоваться обществом миссис Пенгли и мисс Уорели. И к чему приведет новый обман, нарушенные обещания? Не подорвет ли это окончательно ее и без того слабое здоровье?