Так он шел, наверное, целых двадцать минут, когда впереди сверкнули яркие огни приближающегося локомотива.

Сойдя с рельс, Бригг замахал руками словно путевой обходчик и закричал сорванным голосом, который показался ему незнакомым и чужим. Его длинная нескладная фигура попала в прямой, как копье, луч прожектора, и вспомогательный поезд, который шел впереди экспресса из Куала-Лумпура, начал притормаживать. Скорость его была не велика, и, поравнявшись с Бриггом, локомотив остановился. Экспресс, следовавший за ним в двух минутах, получил по радио сигнал и тоже стал замедлять ход, тяжело вздыхая пневматическими тормозами. Один из солдат, ехавший на вспомогательном поезде, соскочил с подножки и повел Бригга к начальнику эшелона.

Солдаты сингапурского гарнизона, ехавшие в отпуск в Пинанг, повскакали с коек как только услышали снаружи крики и голоса, и теперь смотрели, как Бригг поднимается по ступенькам и идет по коридору. Они были возбуждены и напуганы, словно школьники, и Бригг казался им настоящим ветераном.

В поезде было полным-полно солдат, а начальник эшелона носил звание майора инженерной службы. Бригг рассказал ему о засаде, и майор пришел в такое волнение, что выхватил револьвер и принялся с треском, по-ковбойски, накручивать барабан. При этом он так громко кричал, что в купе спешно прибежали еще три офицера – двое в пижамах, а один в трусах и жилете – и три сержанта. Одним из сержантов оказался Дрисколл.

Уже потом, много лет спустя, когда Бригг вспоминал эту страшную ночь (а он проделывал это довольно часто), он по косточкам разбирал каждый эпизод и каждую свою мысль, и в памяти его сами собой возникали длинный состав и вспомогательный поезд, вылетающие из-за поворота и мчащиеся к месту засады.

Разбитый экспресс, обезглавленный, выпотрошенный впереди и пылающий в середине, все еще укрывал в хвостовых вагонах уцелевших пассажиров и немногочисленных оставшихся в живых британцев. Бандитов нигде не было видно. Как только состав замедлил ход, около сотни вооруженных солдат соскочили с подножек и бросились вперед, и только могучий голос Дрисколл а помешал им скосить огнем пассажиров, которые радостно спешили им навстречу и которых они приняли за партизан. Впрочем, это было вполне понятно – никто из англичан еще ни разу не видел бандитов.

Таскер и Лонтри сидели у дверей вагонного туалета и курили, по очереди затягиваясь одной сигаретой. Лица их почернели от копоти, глаза покраснели и воспалились, форма обгорела, а винтовки только-только начинали остывать. Страх и возбуждение битвы уже покинули их, оставив после себя только смертельную усталость, от которой тряслись руки и колени, и, передавая друг другу окурок, Таскер и Лонтри вынуждены были прилагать значительные усилия, чтобы унять дрожь в пальцах. Даже завидев Бригга, они не смогли сказать ему ни слова.

Таскер молча взял Бригга за запястье, потянул вниз, и тот опустился на корточки. Лонтри приветственно махнул рукой, но так, словно Бригг был, по меньшей мере, в сотне ярдов, а не сидел прямо напротив них. Бригг протянул вперед обе руки, положил им на плечи, потом потрепал друзей за уши и с нежностью прижал их головы к груди.

– Значит, ты меня еще любишь? – сипло прошептал Таскер и ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на черном, как у трубочиста, лице.

Мимо прошел стюард с пивом. Двое пенглинцев взяли по бутылочке, а Бригг отказался. Вскарабкавшись на ноги, он отправился в конец поезда, чтобы взглянуть на Синклера.

Двое рядовых медицинской службы как раз поднимали его тело из рва, и Бригг сперва побежал, но потом остановился и прошел последние несколько шагов совсем медленно. На краю канавы он подхватил тело товарища под мышки, а один из санитаров поддержал его безвольно запрокинувшуюся голову. Втроем они уложили Синклера на обожженную траву, и Бригг опустился на колени, со слезами на глазах рассматривая две раны – в груди и животе – и бледное, бескровное, но все еще сохранявшее спокойное и доброжелательное выражение лицо друга. Санитары отошли в сторону.

На протяжении всей последующей жизни Бригг часто не мог заснуть, восстанавливая в памяти события этой ночи – с самого первого выстрела и до того момента, когда он увидел мертвого Синклера в грязной канаве. Снова и снова он так и этак тасовал и пытался сложить вместе разные эпизоды, чтобы общая картина выглядела более или менее пристойно, но так и не сумел этого сделать.

Погиб Синклер, погиб Уоллер, который с самого начала был испытанным бойцом, и даже Таскер и Лонтри в конце концов стали настоящими солдатами. А что сделал он? Он бежал. Но ведь бежал не просто так, а за помощью…

– Да, да, это так! – беззвучно кричал Бригг в темноту. – Ведь это я привел тот поезд!…

Филиппа решила, что сегодня Дрисколл уже не приедет. Он обещал, что будет рядом, когда она проснется, но его не было. На глянцевой воде бассейна сверкало утреннее солнце, качались на стене тени ветвей, бесшумно скользили по дворику слуги-китайцы с легкими метелочками в руках. Филиппа долго стояла у дверей в ночной рубашке. Потом она поняла, что он не придет, и вернулась в дом.

Она переехала в Пинанг только потому, что Дрисколл получил назначение в стрелковую школу в Баттерворте, от которого можно было легко и быстро добраться до острова на пароме. Новые обязанности сержанта состояли в том, чтобы обучать малайских полицейских стрельбе из револьвера Кольта с правой и с левой руки, а после занятий он мог приезжать к ней каждую ночь.

В полдень по радио передали сообщение о попавшем в засаду экспрессе, но Филиппа не беспокоилась. Она легла пораньше и перечитала письма Дрисколла.

На следующий день Филиппа снова вышла к дверям, когда солнце только что встало, и вдруг замерла, прислонившись к деревянному косяку. На бортике бассейна стояли пузатые кожаные чемоданы Дрисколла и кучей валялась его одежда.

– Сержант… – чуть слышно прошептала Филиппа, обращаясь к самой себе.

Дрисколл размашистым кролем плавал в бассейне от бортика к бортику и громко хохотал.