Иван Никитич кашлянул, но ничего не ответил.

— Колхозу еще раз спасибо за обоз, — смягчаясь, проговорил секретарь райкома.

— А председателю? — скупо усмехнулся Тартакин.

— Воздержусь, — ответил Василий Александрович и стал писать.

— Я знал, что воздержитесь. Даже когда мы с завхозом на райисполкоме бьем фактически — отчитываемся по мероприятиям… Вы все к нам с недоверием…

Выговаривая слово «мероприятия», он поворочал в своих карманах туго сжатыми кулаками.

Василий Александрович продолжал писать, а Тартакин скучно говорил ему:

— Ваше распоряжение — в три дня собрать для пострадавших от войны трактор — мы выполнили… До срока выполнили ваше задание по саженцам для разоренных войной. Фактического не переспоришь. Как энтузиасты, мы с завхозом все время наступали на пятки: он — тракторной бригаде, а я — садоводческой.

Василий Александрович медленно повернул голову, чтобы лучше видеть стоящего сзади Ивана Никитича, и спросил его:

— Товарищ Опенкин, ты когда-нибудь видел наступающих на пятки энтузиастов?

— Не довелось, — ответил старый плотник, сдерживая усмешку.

Секретарь райкома так весело засмеялся, что шофер, отнеся этот смех на свой счет, озабоченно проговорил:

— Все! Окончательно все! Помою руки и буду заводить!

Тартакин обиженно замолчал. Глядя на него, Василий Александрович сурово задумался и сказал:

— Товарищ Тартакин, иди догоняй обоз, а по дороге все время тверди себе, что не «я» и не «мы» помогаем пострадавшим от войны, что помогают колхозники колхозникам, советские люди своим товарищам. А наше дело — организовать… А вот когда за плохую организацию с тебя или меня спросит партия, тогда уже надо отвечать «я». Поймешь это — больше сделаешь. И жить тебе будет интересней. И вот при таком, как сегодня, случае, может, не удержишься, чтобы не поплясать. Все!

Ничего не ответив, Тартакин пошел догонять обоз. Шофер начал заводить машину. Как бы спохватившись, Василий Александрович поманил к себе ребят.

Подойдя к машине, ребята увидели в руках секретаря райкома чистый лист из блокнота. На нем быстро он рисовал круги и точки, протягивал между ними прямые и косые линии.

— Миша, Гаврик, мы тут с Иваном Никитичем кое о чем договорились, составили на сегодня план действия… Вот где мы сейчас находимся, — объяснил он. — Вот дорога на ферму колхоза «Передовик», куда я сейчас поеду и куда пойдут с коровами Иван Никитич и товарищ Коптева. Товарищ Коптева пока посмотрит там за коровами, а мы с Иваном Никитичем сейчас же выедем сначала на строительство моста, а потом на станцию Желтый Лог. Сегодня ночью мост будет готов. Из районной строительной бригады можно будет послать в ваш колхоз каменщиков, плотников.

Слушая Василия Александровича, Миша и Гаврик понимали, что сейчас он чертил еще одну дорогу, чертил и бегло поглядывал то на одного, то на другого. Им стало понятно, что по этой дороге пойдут они.

— Мы пойдем в район, в Петровское, — проговорил Миша с таким усилием, как будто только что взобрался на крутую гору.

— А какое нам задание? — немного побледнев, спросил Гаврик.

— В райисполкоме получить наряд на лошадей. Тут в записке все есть, но самое главное…

Василий Александрович, нажимая на карандаш, поводил им по той точке, рядом с которой было написано: «Желтый Лог».

— Самое главное, — продолжал он, — что вам надо из Петровского прибыть в Желтый Лог или сегодня же, или завтра утром. В колхозе вас очень ждут с коровами. Нужно спешить. Но ведь было бы совсем хорошо, если бы удалось и лошадей заодно привести. Постарайтесь наряд получить до восьми часов. С девятичасовым поездом доедете до моста. Опоздаете на рабочий, подождите, пока придет паровоз с платформами за камнем…

Василий Александрович попытался было объяснить, как надо идти в Петровское и к кому там обращаться.

— Василий Александрович, да чего же объяснять: и записка есть, и план действия, — взмолился Гаврик.

— И к плану действия карта. Вы ж нам ее дадите? — протягивая руку, спросил Миша.

Василий Александрович весело посмотрел на Ивана Никитича. Старый плотник улыбался.

— Кто у них будет старший? — спросил секретарь райкома.

— Дедушка, пусть лучше старшим будет Миша, — зардевшись от смущения, предложил Гаврик.

— Они у меня, Василий Александрович, оба испытанные. Но пусть уж будет так, как советует Гаврик, — записочку отдайте русявому, Михайле Самохину, — ответил Иван Никитич и пошел с Коптевой распутывать коров.

Через минуту Миша и Гаврик, не предполагавшие, что они вдруг останутся вдвоем, с улыбкой радости и некоторой растерянности глазами провожали убегавший газик, за которым уходили коровы, торопливо подгоняемые Иваном Никитичем и колхозницей Коптевой. И хотя этот потрепанный газик чем-то напоминал ощипанного, задиристого петуха, он был люб и дорог Мише и Гаврику. Ведь на нем ездил сам Василий Александрович, предоставивший им право действовать самостоятельно.

Миша и Гаврик шли в Петровское неторопливым, но озабоченным шагом.

— Лучше там подождем, лучше раньше прийти, — рассуждал Миша.

— Будем делать точно так, как дедушка в Целине, — пояснил Гаврик.

Свернув с грейдера на проселок, они почувствовали себя значительно свободней: там они все время шли на глазах у встречных, им приходилось прислушиваться к сигналам машин и то и дело подаваться в сторону, а здесь было безлюдно и спокойно.

— Миша, давай еще раз прочитаем записку Василия Александровича.

— Сколько же раз читать? Мы ее наизусть знаем. А то один раз достал, другой, третий… В четвертый раз полезешь в карман, а там пусто! — недовольно проговорил Миша.

— Можно один раз достать, в другой полезть, а в кармане пусто. Надо умело доставать и умело класть, — убеждал Гаврик: ему хотелось лишний раз прочитать записку, в которой его и Мишу секретарь райкома называл товарищами из колхоза «Первый май».

— Обижаться на старших не приходится, — со строгой усмешкой заметил Миша, и они пошли, занятые каждый своими мыслями.

Из мутных, низких облаков на мгновение прорвалось солнце, и Миша определил, что сейчас около четырех часов. Оглянувшись на грейдер, он сообразил, что до Петровского осталось идти не больше пяти-шести километров. В шесть часов они будут в райисполкоме. До отхода рабочего поезда на Желтый Лог у них останется целых три часа, а за это время можно десять раз получить наряд на лошадей. Все складывалось наилучшим образом, и он, добрея, сказал:

— Гаврик, пройдем еще километра два и опять почитаем записку.

Гаврик промолчал. Он думал о том же, о чем думал и Миша, но мысли эти его не веселили. Получить наряд, прийти на станцию, три часа ждать поезда и все это время слушать вопросы Миши: «Гаврик, ты куда пошел? Гаврик, ты что надумал? Ты, смотри, никуда не отлучайся!..»

Как-то все выходило просто и даже скучно. А Гаврик не любил дела, где не требовалось усилий, где нужны были только аккуратность и дисциплинированность.

Миша неожиданно остановил его, опасливо шепнув ему на ухо:

— Видишь?

Сбоку дороги, за кустами высокого татарника, у которого высохли стебли, а макушки пламенели колючими цветами, лежал мотоцикл, помеченный черным крестом, а около него сидел человек, вытянув ноги и опустив голову так, что она казалась подвешенным к шее грузом. В руке его дымилась папироса.

— Фашист? — сдвигая густые брови, обернулся Гаврик к лощинке, где виднелись круглые камни.

— Что остановились? Я, можно сказать, только и мечтал о вас!

Человек, сидевший около мотоцикла, вскочил и пошел навстречу ребятам, на ходу протирая глаза. Миша и Гаврик сразу повеселели, узнав дядю Гришу, механика МТС.

— Не управляюсь, ребята! До войны ездил на машине «Техпомощь», а теперь из бригады в бригаду хожу на своих на двоих, — указал он на ноги. — Конечно, и это техника, но для меня она отсталая… Учтите, что в МТС больше десятка бригад. Научился на ходу дремать.