Да и между князьями бриттов шла своя война — это была вражда между королевскими родами, куда более страшная и великая, чем склоки между королем и императором у далекого Срединного Моря. В ту пору король Мэлгон Гвинедд, сын Кадваллона Длинная Рука и наследник Кунедды Вледига, стал величайшим королем среди королей Придайна. Вместе со своим отрядом, молодыми людьми, что в битве были словно львы, он год за годом ходил походами все дальше, на юг от своего королевства Гвинедд, вплоть до гористой Страны Брана.
Получив заложников от королей Буэллта и Гуртайрниона и свалив священное дерево в середине каждого кантрефа, он прошел через их земли и неожиданно появился у реки Бриттроу в королевстве Гвиннлиог. Король Гвиннлиу повел своих воинов, чтобы отбить нападение, и, не вмешайся святой Кадог, между этими двумя королями непременно разразилась бы кровавая война.
Их примирил святой. Король Гвиннлиу со своей стороны согласился принести клятву верности Мэлгону и платить вассальную дань, а Мэлгон за это даровал свое покровительство монастырю Кадога с правом убежища на семь лет, семь месяцев и семь дней, а также четыре сотни и пятьдесят коров до того дня, когда Христос явится вершить суд над лживыми королями, нарушающими свои клятвы. По крайней мере так записано в Книге Благословенного Кадога, что хранится в монастыре в Лланкарване, и свидетелями тому были сам Кадог и его клирики — Пахан, Детиу, Бодван. Кто будет соблюдать этот договор, того охранит Господь, а кто нарушит его, того сокрушит Господь. Аминь[41].
Когда известия об этом и о других напастях разошлись по стране, все короли за Дигеном поспешили заключить мир с Мэлгоном Высоким из Гвинедда. Они отправили гонцов к его двору в Деганнви с согласием явиться на его ежегодный сбор вместе со своими войсками. Они отдавали ему на воспитание своих детей, давали заложников и платили ежегодно сотню коров от каждого кантрефа и столько телят любого вида, сколько он желал, телочек или бычков — как ему было угодно. Как повелитель богатого зерном Острова Мои, Мэлгон был известен под прозванием «дракон с острова». Теперь он стал Драконом Острова — Острова Могущества, Острова Придайн с белыми скалами, острова прекрасных женщин. Четыре года спустя после постыдной победы язычников ивисов при осаде Каэр Карадога Мэлгон почувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы отомстить за этот злой день и выступить против Кинурига, их короля, со всеми войсками Придайна, кроме северных.
Как только зимние разливы пошли на убыль, во Врата Гвиддно явились гонцы от двора Мэлгона в Деганнви с повелением принцу Рину вернуться домой и присоединиться к воинству королей Придайна, сбор которого его отец назначил на Калан Май. Велики были возбуждение и радость Рина, когда он услышал эти вести, поскольку был он жаден (как говорят поэты) до битвы не менее, чем до вина или меда. Он быстро приготовился к отъезду и рано утром встал с боевым кличем.
Теперь, после той истории с Мантией Тегау Эурврона, между двумя молодыми принцами, Рином и Эльфином, неожиданно возникла крепкая дружба. Да и король Гвиддно привязался сердцем к наследнику Гвинедда. Празднование Пасхи пришлось в том году на шестой месяц Эбрилл, и на пиру король Гвиддно Гаранхир взял Рина маб Мэлгона в приемные сыновья, обрезав его волосы ножницами с серебряными кольцами и расчесав их золотым гребнем, в то время как принц стоял на глазах у всех перед королем на коленях, положив голову ему на колени. Так Рин и Эльфин стали братьями, и Эльфин поклялся отправиться на Юг, чтобы вместе с людьми Гвинедда пойти походом на нечестивых ивисов.
Старший над Гвиддно король, Уриен Регедский, дал на то позволение. Он и сам, правда, не так поспешно, готовился выступить этим летом против грязных орд Бринайха. Если прежде будет одержана победа над ивисами на Юге, то это только облегчит ему задачу, потому он охотно дал свое согласие. По всему Кантрер Гвэлод запели рога, и знатные люди жадно стремились присоединиться к госгордду принца Эльфина, собираясь перед Вратами Гвиддно на Севере.
Четырьмя днями после Пасхи оба принца распрощались с королем Гвиддно, и доблестный отряд выехал через восточные ворота Врат Гвиддно. Король вместе с женщинами двора стоял на стене, глядя на великолепных всадников, и сердце его распирало от гордости. Три сотни могучих воинов двинулись рысью по мощеной дороге, что шла по гребню дамбы в тени огромной Стены, построенной много лет назад императором Ривайна. Весеннее солнце горело на полированных золотых гривнах, светлых наконечниках копий, белых щитах и желто-пурпурных тартановых плащах. Во главе воинства ехали Эльфин и Рин, звонко ржали под ними великолепные быстрые жеребцы серой масти.
На стенах Врат Гвиддно стояла и молча плакала юная жена принца Эльфина, изо всех сил напрягая глаза, яркие, как соколиные очи, чтобы подольше видеть того, кого она любила всем сердцем. Прекрасная простолюдинка Хеледд ехала в обозе принца Рина, поскольку ей было приказано отправиться ко двору короля Мэлгона в Деганнви, но принцессе по необходимости пришлось остаться на Севере, дома, с женщинами двора Гвиддно.
Так отправились мы в наше великое приключение — три сотни гордых мужей, объединенных одним порывом, полностью вооруженных. Три сотни коней быстро бежали под нами, три огромных пса и три сотни сопровождали нас. Воистину, худо придется грязным ордам Ллоэгра, когда отважное воинство набросится на них, этот яркий блистающий отряд, жаждущий отслужить свою долю пиршественного меда, выпитого в залах Гвиддно Гаранхира.
Как уже говорилось, король Мэлгон Высокий, сын Кадваллона Длинная Рука, отрядил двух благородных глашатаев, Грабана и Териллана, призвать сына своего принца Рина маб Мэлгона на великий воинский сбор всех королей, больших и помельче, принесших вассальную клятву Дракону Мона. Место встречи было назначено у Динллеу Гуригон в прекрасной земле Поуис, где великий король будет ожидать прибытия своего сына. Часто билось сердце Рина — он предвкушал радость своего отца, когда тот увидит, что войско Гвинедда неожиданно усилится благородным госгорддом принца Эльфина маб Гвиддно. По дороге на Юг оба принца смеялись и перекликались на чистом теплом воздухе, хлопали друг друга по плечам, весело обмениваясь гривнами и застежками. Ехали они на собрание величайшего воинства, которое только видел Остров Могущества со времен императора Артура.
За юными принцами, на почетном месте, достойном нашего высокого положения, ехали мы — я, Мирддин маб Морврин, и бард Талиесин. В пору зимних пиров я хорошо узнал главу бардов, и велики были моя любовь к нему и восхищение. Не было поэта, равного ему по красоте стиха, рифме, аллитерации и дразнящей туманности. Никто не умел, как он, вызывать из сокровищницы слов своих головокружительные образы, более живые, чем сама явь Не было равного ему в состязании бардов. Никто не умел низать стихи из тройного списка[42] так, как он, причем каждое стихотворение стоило трех поэм, и трижды по двадцать поэм, и трех сотен поэм! Ауэн бил из него, как из самого Котла Поэзии. Слова его пестрые, как цветы на весенней лужайке, расцветали на его медовых устах, текли, словно хрустальный ручей в Ллеуддиниауне, бьющий в чистоте своей из Чертогов Аннона.
Мне кажется, я могу без хвастовства сказать, что Талиесин так же высоко ставил мои жалкие потуги на хвалебные стихи, песни примирения и надгробные песнопения князьям. Мы пели вместе, сочиняли вместе и много говорили о бардической науке, о тайнах земли и неба, которые неведомы непосвященному. Наши мысли были так близки, что иногда казалось, будто бы мы — один разум. Действительно, мне кажется, что много лет спустя кому-нибудь покажется трудным отличить написанное одним от стихов другого, так они схожи по замыслу, ритму и кеннингам. Мы, едучи за нашими владыками, тоже были возбуждены и горячо ожидали того дня, когда будут каркать вороны над полем битвы и струны наших арф запоют новые песни во славу отважных воинов, порея битвы, медведей на тропе, драконов кровопролития.
