Утро разгоралось. Защебетали птицы на вершинах дубов и ясеней. Побежали, сверкая между скал, речки, и мир богов и людей вернулся к своей привычной жизни. Еще целый год до того, как снова отворятся врата холмов Дивного Народа, откроются врата Залов Аннона, и Аварнах отопрет запоры и отодвинет засовы, и Дикая Охота Гвина маб Нудда вырвется наружу в порыве ветра на крыльях грозовой тучи.

Спало оцепенение с рук и ног, и уст князей, собравшихся в зале короля Гвиддно, и, освободившись от уз, вовсю заработали языки. Один только король Гвиддно поднялся с земли и молча сидел, неотрывно глядя на доску для гвиддвилла. Раз-другой потянулся было он к фигурке, но каждый раз в замешательстве отдергивал руку. Епископ Серван, шатаясь, поднялся с пола и, опершись на свой багль — святой посох, коим гнал он к спасению стадо Христово, произнес святые слова изгнания, губительные для бесов и демонов, снимающие заклятья кузнецов и друидов:

— Пусть зависть — от чувств ли человеческих или от духовной греховности — уйдет, чтобы был я достоин приблизиться к Йессу Гристу! Пусть костры, испытания, чудовища, вывихи, переломы и страдания всего тела моего и все мучения, изобретенные искусством Дьявола, совершатся надо мною одним, ежели буду я достоин приблизиться к Йессу Гристу!

Затем с помощью придворного священника святой епископ, пошатываясь, пошел прочь за святой водой, чтобы очистить сие оскверненное место. Он чуял оставшееся зло, что еще таилось в затянутых паутиной укромных уголках зала, за закопченными балками, под лавками и в грязных горшках. Но чего он не знал, так это того, что, следуя своей злой привычке, Гвин маб Нудд отуманил дурманом раздора, зависти и гордыни мысли юных принцев Эльфина маб Гвиддно и Рина маб Мэлгона. Бежав тем же путем, что и пришел, он оставил между ними зерно раздора, как ему и хотелось.

Принц Эльфин сидел на краешке лавки и сонно озирался по сторонам. Прислушался. Что за шум там, вдали? Через мгновение он громко крикнул. Все замолчали, выжидательно глядя на нею. Вдалеке услышали они слабый ровный гул, глухой отдаленный рев, который становился все сильнее.

— Дикая Охота возвращается! — воскликнул Рин маб Мэлгон и сорвал со стены копье, яростно озираясь. Ободренные дневным светом, воины похватали оружие и приготовились защищать зал даже против Воинств Аннона.

И лишь Талиесин, глава бардов, улыбался.

— Это не Дикая Охота! — звонко воскликнул он. — Разве не слышите вы голоса белогривого моря и зова зеленых волн? Вы, живущие так близко от берегов Регедского моря, не узнаете шепота дочерей Гвенхудви и топота белогривых коней Манавиддана маб Ллира?

Это дошло до людей, и смятенные мысли князей снова стали кристально ясны.

— Конечно же! — смеясь, воскликнул Эльфин. — Ты прав, князь поэтов, это прилив возвращается на равнины!

И туг, вспомнив, он радостно воскликнул:

— Дар короля! Корзина Гвиддно! В этом году ее содержимое будет моим! Кто едет со мной за величайшим Сокровищем Севера?

С радостным смехом владыки повскакали с мест и побежали к королевским конюшням. Оседлав своих легконогих, длинногривых скакунов, они весело выехали сквозь западные ворота крепости, по пути смеясь над ворчаньем угрюмого привратника короля Гвиддно, возившегося с засовами. Веселая кавалькада проехала мимо сгрудившихся, крытых камышом крестьянских хижин, отметив разрушения, причиненные Дикой Охотой. Коровы бродили сами по себе, женщины сгоняли домашнюю птицу, мужчины поправляли крыши, разворошенные злобными духами, и пчелы рассерженно гудели над опрокинутыми ульями.

Сквозь брешь в разрушенной Стене, что разделяет Север от Регедского моря до моря Удд, проехали рысью принц Эльфин и его блистательные, разодетые светловолосые спутники, а за ними бежали их волкодавы и мастиффы. Перед ними лежала нагая открытая земля — пустая, поросшая кустиками травы и камышом. Но над нею сияло яркое чистое небо, свободное от злобных тварей. Дул теплый порывистый ветер, и все вокруг сияло радостью вновь родившегося мира. Благородные воины, весело перекликаясь, скакали по равнине у Пуйл Брук. Низко над речушкой тянулась длинная лента тумана, въехав в которую всадники стали походить на воинство Манавиддана маб Ллира, что мчится на сушу из вздымающихся океанских волн. Впереди лежала серая, испещренная белыми пятнами равнина Регедского моря. Самый дальний залив его врезался в сушу между богатыми заливными зелеными лугами Регеда и Ллеуддиниауна, а за ним возвышались горы Годдеу, укрытые шапками снега. Стая белогрудых гусей неслась к суше впереди наступающего прилива, и их резкий гогот мешался со смехом одетых в шелка и украшенных золотыми гривнами князей на широкобедрых, мелко ступающих, широкоспинных конях.

Вскоре кавалькада достигла Абер Идон, и тут услышали они тихое заунывное пение Не слишком высоким был голос, не слишком низким, он струился, как течение Идона. Проникающая в душу мелодия превратилась в глубокий плач, волнуясь и стеная, журча и вздыхая, словно далекий величественный океан шептал за илистыми отмелями Эрехвидда. И над бесконечными вздохами моря и струящимся в такт ему жалобным пением временами поднимался резкий пронзительный вопль морской птицы, который, в свою очередь, подхватывал незримый рыдающий хор.

Перепрыгнув через маленький ручеек, струившийся по желтой илистой равнине, принц Эльфин и его спутники доехали до излучины реки, менее чем в полумиле от того места, где она впадает в более широкий Эрехвидд. Там, на низком плоском полуострове, подняв лица навстречу соленому ветру, дующему с Регедского моря, преклонив колени, стояли мужчины и женщины, и пели они так нежно, как хор в монастыре или в церкви. Это были рыбаки Врат Гвиддно, певшие старинную волшебную песнь, привлекающую в устье реки и в их широкие сети лососей.

Кавалькада покинула широкую равнину, покрытую приземистым утесником и пучками травы, легким галопом пересекла однообразное, заливаемое при приливе пространство, что лежало между ними и их целью. Наконец Эльфин увидел длинную темную полосу плотины, перекрывающую Идон от берега до берега, и прилив, заливающий переплетенный лозняком частокол.

пробормотал поэт Талиесин, что ехал бок о бок с принцем. Принц Эльфин глянул на него, и нетерпеливое слово уже готово было сорваться с его уст. Он ударил пятками по бокам коня и спустился по берегу реки в пенящийся водоворот.

Его спутники почтительно ждали у кромки воды, покуда принц, юноша годами, но муж отвагой, не перейдет вброд пенистый прибой, доходивший до хвоста его коню. Вода охватила и омыла бока сытого коня, словно заманивая всадника и скакуна в прозрачные чертоги Манавиддана маб Ллира. Эльфин об этом и не думал — его сердце колотилось, когда он подъезжал к плотине Он хорошо знал, что каждый Калан Май Корзина его отца наполнялась бесчисленными широкоспинными пятнистыми лососями Говорили, что соберись тут весь мир, трижды девять за раз, каждый получил бы столько еды, сколько ему надо. Корзину Гвиддно Гаранхира славили как дойную корову вод Придайна за многочисленность рыб, которые в нее попадали, причем были они такими большими, что люди Кантрер Гвэлод хвастались, будто они величиной со знаменитого Лосося из Дробесса в далекой Иверддон.

Но что это? Со всех кольев свисали водоросли, плетень между ними был таким крепким, будто его только что подновили. Тем не менее принц Эльфин маб Гвиддно не видел ни единого хвоста хотя бы маленького лосося. Ничего не попалось в угловую теснину огромной запруды короля Гвиддно — ничего, кроме какого-то темного предмета, висевшего на высокой жердине посреди плетня в самом углу запруды — на краеугольном камне ограды для рыбы. В печали и гневе посмотрел принц Эльфин на этот небольшой предмет в запруде, еще раз окинул взглядом пустую Корзину и потупил голову от стыда и унижения перед своими полными надежд спутниками.