Я уснул прежде, чем коснулся тюфяка. Когда я проснулся, сквозь открытую дверь струился солнечный свет Наверное, я долго спал, поскольку, хотя я все еще был слаб, мои раны скорее ныли, чем болели. В ногах моей постели стоял лекарь Мелис маб Мартин с чашкой крови в руках.

— Как ты? — спросил кто-то сбоку. Это был голос не Мелиса. Скосив глаза, я увидел улыбавшегося Талиесина.

— Лучше, — прохрипел я, удивившись, что так ясно слышу свой голос.

— Ты долго спал, друг мой, — прошептал бард, — и это славно. В конце концов, тебе повезло остаться в живых. Ты мог получить дюжину стрел в сердце. Честно говоря, ты же прямо напрашивался на них! Почему? Сказать?

Я кивнул, собираясь с мыслями. Сколько я здесь пролежал? Сколько уже времени король и его теулу[192] занимают крепость? И, прежде всего, сколько осталось нам до того, как кровавая волна нашествия Кинурига прокатится через это забытое богами место?

— Видишь ли, — продолжал Талиесин, — когда мы впервые сюда приехали, королевские друиды сделали так, как обычно поступают в том случае, когда стране угрожает надвигающаяся Напасть. Они взяли дикую свинью, разукрасили ей уши и глотку красной и зеленой шерстью и чарами переложили на нее все грехи, все злые деяния, все погибели, что были на королевском теулу[193]. Затем они погнали ее на юг, чтобы все наши беды ушли к врагу и остались с ним. Представляешь теперь, каково было дозорным у ворот, когда они увидели, как ты несешься к ним в своей кабаньей шкуре! Естественно, они подумали, что ивисы погнали гореносца на нас, в надежде, что в наш лагерь войдет погибель. В другой раз, когда тебе взбредет в голову побродить на приволье по селам и весям, советую тебе выбрать более пристойное одеяние, чем старая кабанья шкура. Да и безопаснее будет! Между прочим, постарайся не столь странно и не с таким шумом появляться. Ладно?

Я понял, что он имел в виду. Прошлой ночью — или не прошлой? — я, наверное, представлял собой весьма зловещее зрелище, когда вошел в королевский шатер в чем мать родила, с ног до головы перемазанный месивом из крови и мяса. Чего уж тут дивиться, что они не прислушались к моим мольбам. Наверняка они сочли меня Мирддином Безумным, да и вид у меня был куда чуднее, чем в прошлый раз.

— Талиесин! — взмолился я изо всех сил. — Разве ты не осознаешь опасности? Над Островом Напасть, страшная, как напасть Кораниайд, и движется она сюда. Король беззащитен, разлучен с войском Кимри, которое должно защищать его. Не можешь ли ты убедить Мэлгона уйти отсюда, прежде чем будет поздно?

Я пытался схватить его за руку, но мои пальцы только слабо трепетали. Талиесин ласково взял меня за руку и улыбнулся мне.

— Вижу, что ты на самом деле встревожен. Возможно, что и не зря. Я поговорю с королем и со старым Мэлдафом тоже. К его советам он временами прислушивается. Но ты же видишь, как обстоят дела — король в девятидневной немощи, и вряд ли его можно будет убедить сейчас. Тут есть и другой человек, которого король в прошлом слушался. Я попытаюсь попросить его. Отдыхай спокойно — я сделаю все, что смогу. Человеку не сделать больше, да к тому же если на нас вправду дихенидд, то его ничем не изменишь. Ты это знаешь или должен знать.

С этим он и ушел, оставив меня в величайшем возбуждении. Я метался в бреду между сном и явью. Передо мной вереницей проходили кровавые видения — сложенные в кучи отрубленные конечности, отсеченные головы скалились в мертвенных усмешках. В боли и смятении я временами пытался встать, срывал повязки с ран. Приходил и уходил со своими помощниками Мелис маб Мартин, читал заклинания и прикладывал к моим ушибам целебные травы. Прислали арфиста играть у моего ложа, и сонная мелодия, печальная и дрожащая, как журчанье горного ручья, наконец усыпила меня.

В тот раз тяжек был мой путь. Я шел через Лес Келиддон, через гору Баннауг, через реку Гверит. Я пересек долины Придина и наконец пришел к Оркнейскому морю, за которым нет ничего — одни только злые волны. Под одиноким утесом, на который они набрасывались дважды в день, лежит Пещера Ифферна. Я стоял на узеньком берегу перед ее зевом, а надо мной с утеса на утес летел насмешливый пронзительный хохот.

На огромной скале перед входом в пещеру сидели три грязные косматые ведьмы, имена которых Ллевай, Рорай и Медерай. На трех кривых, скрученных жезлах из падуба развесили они заговоренные мотки пряжи, которые они начали сматывать на левую руку. Головы у них были косматые, нечесаные, глаза слезящиеся и красные. В перекошенных ртах из кровоточащих десен торчали кривые, острые, ядовитые зубы. Их мерзкие головы дрожали на костлявых, тощих шеях, иссохшие икры поросли седыми волосами, жесткими, как прутья метлы, руки их были непомерно длинны и болтались, а на каждом высохшем пальце был грязный ноготь, острый, как рысий коготь.

Пока я глядел на то, как ведьмы прядут, ко мне сзади подошли двое. Не оглядываясь, я понял, кто они — Мэлгон Гвинедд и бард Талиесин Шагнув вперед, чтобы получше разглядеть пряжу ведьм, они тут же запутались в колдовской паутине, которой сестры оплели их. Я увидел, что сила быстро покидает их, что ведьмовская сеть влечет их, беспомощных, навстречу року. Ибо за скалой ждала их непроглядно черная пасть ледяного Ифферна, а у короля с бардом сил осталось как у новорожденных, и не могли они противостоять той мощи, что влекла их к гибели.

Да и мои мускулы и сухожилия также лишились сил, и меня тоже крепко обвили липкие пряди. Я ощутил, как меня затягивает в сырую пещеру, из которой нет возврата. Я уж подумал, что пропал, но вдруг почувствовал, как кто-то крепко взял меня за плечо. С моря наполз густой туман, окружив меня стеной защиты, и я стрелой взмыл в воздух.

Я проснулся и увидел, что принц Эльфин маб Гвиддно держит меня за плечо и улыбается.

— Судя по твоему сердитому виду, сон тебе снился не из приятных Небось не с веселой девушкой резвился ты под золотой ракитой! — рассмеялся он — Как ты? Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что силы к тебе возвращаются. Как за тобой ухаживают? К стыду моему, тут нет моей жены и ее прислужниц, чтобы заботиться о тебе.

— Было бы лучше, — воскликнул я, — чтобы это ложе стояло в ее комнате, а ты и все остальные пировали бы в зале твоего отца. Повсюду вокруг нас смерть, а ты беспечен, словно на охоту выехал! Ты что, не понимаешь — это ты сейчас дичь, и приближаются те, кому ты противостоять не сможешь!

Из-за слабости и смятения душевного я говорил с болью и отчаянием. В то же время мне доставило немного радости то, что принц не ошибся и силы стали возвращаться ко мне.

— Пусть я дичь, но не беззащитная! — весело ответил Эльфин — Те, кто построил эти двойные валы, знали свое дело, и я поставлю три сотни моего госгордда против всех воителей мира! Смею тебя заверить, Мирддин, битва придет к нам не скоро Ладно, признаюсь, я немного боюсь Я боюсь, что Брохваэль со своим войском вырежет всех этих лис-ивисов в их логове и нам вовсе не достанется радостей битвы!

— Этого не бойся, — мрачно заверил его я — Три сотни воинов — это все, что есть у тебя в лагере?

Эльфин ободряюще погладил меня по руке.

— Целых три сотни самых отважных и благородных юношей во всем Кантрер Гвэлод, и это не ложь! Все они так же жаждут битвы, как и я, сам скоро увидишь! Но если ты до сих пор боишься, то тут есть один человек, который разубедит тебя Он стар, но, думаю, повидал сотню битв.

Я услышал кашель у входа, повернул голову и увидел никого иного, как моего старого друга трибуна, с которым я так часто говорил во время нашего похода на юг! Он подошел к изножью моей кровати, почесывая лысую голову. На его помятом унылом лице светилась неловкая улыбка, и я понял, что он рад видеть меня.

— Ты здесь! — воскликнул я — Никогда бы не подумал! Я думал, что ты с королем Брохваэлем!

— Должен был бы быть, да вот пришли времена, когда старый конь уже не может ступать в ногу с остальными войсками. Я не так болен, как ты, но от туманов да дождей, которыми так богато одарена Британия, мне совсем свело мою искалеченную руку — Он неуклюже взмахнул правой рукой, словно курица подбитым крылом.