На самом деле я заснул, утомленный произошедшим и опустошенный всеми этими недобрыми и странными вестями. Когда я проснулся, уже загорелся рассвет нового утра. Чудесное яркое солнце нескольких последних дней исчезло, и небо было серым и облачным, словно в холодном месяце Ионаур. Насколько я помнил, мне оставалось жить еще один день. Был ли тогда смысл в моем сне, так прочно врезавшемся мне в память? Весь этот день я раздумывал над странными словами аббата Маугана. Неужели я действительно могу прозревать и прошлое, и будущее? Образы появлялись и таяли где-то на краю моего сознания. Иногда они украдкой вспыхивали в виде чудовищ, демонов, божественных героев. Мне казалось, что я вижу Дивный Народ, пляшущий в хороводе вокруг меня, насмешливый и зовущий.

День разгорался, и стихии снаружи становились все беспокойнее и злее. Высокие волны яростно бились о скалы, хлестали по подножию Башни Бели Мне казалось, что они пытаются добраться до меня и унести с собой, под волны вечного прибоя. Раза два прибой призывно плеснул пеной по моим ставням, которые я закрыл от дождя. Я не откликнулся. Я лежал в постели, лихорадочно ворочаясь с боку на бок. Я бредил. Видения все живее теснились в моем воображении. Мне казалось, что я вижу всю историю царств земных, но не по порядку, и я не имел понятия, где прошлое, настоящее и грядущее. Я видел все так живо, будто сам находился в гуще событий, — передо мною разворачивались разрушения и угоны скота, добывания женщин, битвы, ужасы, повести о смерти, пиры, осады, приключения, бегства влюбленных и грабежи.

Так я провел всю ночь и, проснувшись, увидел, что настал день, который тиран назначил для моей смерти. Как я узнал, это был день, который христиане называют Иствилл, День Звезды, в который Христос был крещен в водах реки Иорддонен, и Дух Господень снизошел на него с небес. Но король Кустеннин, хотя и христианин с виду, все еще придерживался старых обычаев и решил присоединиться к Обходу Лошадиного Черепа, что совершают в честь владычицы Рианнон, которая в этот день посещает усадьбы людей.

Вскоре после первого круга одна из старух, что прислуживала мне, вошла в комнату с накрытым подносом, напевая своим надтреснутым голосом странные вирши.

Она поставила свое приношение на пол рядом с моей кроватью и ушла, бормоча что-то неприятное — мне так послышалось.

Усевшись на краю кровати, я наклонился и осторожно приподнял полотно. Под ним была квадратная дощечка с надписью по кругу в середине, из которой к углам тянулись четыре диагональных деревянных ребра. На каждом из углов было прикреплено яблоко, а в середине дощечки была маленькая веточка, с виду похожая на крошечное деревце. На его верхней веточке на шнурке висело безжизненное тельце той самой маленькой птички со вздернутым хвостиком, которая помогала мне скрасить одиночество. Она качалась в петле, шея ее была свернута — как я догадался, это было злобное предсказание моей грядущей судьбы.

Несколько минут я со скорбью глядел на моего несчастного маленького друга, поданного в таком странном обрамлении. Затем я стал раздумывать над смыслом этого непонятного сооружения, поскольку смысл тут точно должен был быть — неважно, понимал ли его тот, кто это сделал, или нет. Я решил действовать с должной предосторожностью, поскольку, как мы говорим: «Что привязано к спине коня Малена, сползет под брюхо». Сама дощечка сразу же привлекла меня, поскольку очень напоминала мне (пусть и в уменьшенном виде) доску для игры в гвиддвилл.

В этом случае дерево должно было изображать Верховного Короля, а яблоки по углам — младших королей — на Севере и Юге, Востоке и Западе. Сходство было таким разительным, что никак не могло быть случайным. Но почему же вместо обычных пешек были яблоки и птичка на ветке?

Здесь была какая-то тайна, и, несмотря на мое ужасное положение, я тотчас же полностью погрузился в попытки разгадать ее. Я рассеянно попробовал посмотреть на нее как на настоящую доску для гвиддвилла и попытался было передвинуть одно яблоко внутрь, туда, где оно защищало бы короля. Но, поскольку обычных клеток на доске не было, это оказалось невозможно, и я вместо этого с голоду стал есть яблоко. И пока я его ел, откуда-то из глубины моего сознания всплыл обрывок стиха:

Я бессознательно произнес эти слова вслух, но, прежде чем я успел задуматься над их смыслом или над тем, с чего это они пришли мне в голову, мои размышления были нагло прерваны — из-за двери послышался грубый голос:

— Там, мой юный друг, то, что господин наш король ждет, что ты окажешь ему честь и составишь ему компанию там, внизу!

С этими словами дверь с привычным грохотом засовов отворилась, и в комнату шагнул дюжий чернобородый воин. Увидев, что я сижу на кровати, набросив одеяло на голые плечи, он подошел ко мне, сгреб вместе с одеялом и перебросил через плечо, словно барсука в мешке. Трясясь на его широкой спине самым пренеприятным образом, я увидел, что меня быстро несут вниз по винтовой лестнице. Я пытался сохранять достойный вид (и, возможно, отвагу), продолжая поедать яблоко, но в таком положении все это давалось мне не без труда.

Вскоре тряска немного улеглась, и, судя по приглушенным звукам, которые я принял за рев моря, я понял, что мы вышли из башни. Тащивший меня воин не остановился, и я услышал на ходу, как он своим грубым голосом кого-то приветствует или кому-то отвечает. Но куда мы шли? Несколько раз я слышал, как упоминали о короле, и нетрудно было догадаться, что меня несут в такое место, о котором мне и думать бы не хотелось Вскоре, к моему удивлению, мне показалось, что мой страж спускается еще по какой-то лестнице. Когда воин стал скорее сползать вниз, чем просто спускаться, я догадался, что мы, наверное, подходим к обрыву. Возможно, мы дошли до дамбы, соединявшей полуостров с материком узким перешейком.

По вновь начавшейся тряске и ворчанью тащившего меня воина я предположил, что теперь он не спускался, а с некоторым трудом карабкался, а затем я внезапно почувствовал, что воин выпрямился и мы пошли легко и спокойно по гладкой поверхности. Мгновением позже меня бросили на мягкую землю. Одеяло раскрылось, и глаза мои ослепило огромное небо, и я вынужден был тереть их кулачками. Я слышал, как неподалеку волнуется прибой, перекрывая голоса людей и крики чаек.

Я мало-помалу открыл глаза и огляделся. Мое одеяло лежало на узком берегу, в песчаной бухточке, открытой постоянному прибою. По обеим ее сторонам уходили под воду острые скалы, словно челюсти чудища бездны. В их трещинах и в нагромождениях валунов, которые злоба Кораниайд низвергла с вершин утесов и подняла из бездн океана, лежали разбросанные кости и изорванные морем клочья кожи — не могу сказать, была ли то людская кожа или шкуры зверей. Честно говоря, в тот момент мне не слишком хотелось все это близко рассматривать.

Надо мной возвышались черные на фоне поднимавшегося солнца утесы. Я все еще беспомощно лежал на спине и Дрыгал в воздухе толстенькими ножонками. Я повернул голову на голоса. Там я увидел пару десятков или около того воинов в полном доспехе, с копьями и щитами. Рядом с ними, словно лучик утешения во мраке, стоял мой друг аббат, спрятав руки в широких рукавах рясы. Я старался поймать его взгляд, но он повернул голову и посмотрел куда-то вверх позади меня.

Слегка повернувшись всем телом, я проследил его взгляд и сразу же догадался, что здесь находится мой страшный враг. Ибо там, на низкой каменной площадке у подножья утеса, стоял темноволосый и темноглазый человек с золотой гривной на шее и — вот уж не лучшее зрелище! — плотно завернутый в жесткую бычью шкуру. На голове были рога, а копыта и хвост болтались внизу.