И вопль раздастся: Соловьев! Иосиф Бродский. Лене Клепиковой и Вове Соловьеву I. Позвольте, Клепикова Лена, Пред Вами преклонить колена. Позвольте преклонить их снова Пред Вами, Соловьев и Вова. Моя хмельная голова вам хочет ртом сказать слова. II. Февраль довольно скверный месяц. Жестокость у него в лице. Но тем приятнее заметить: вы родились в его конце. За это на февраль мы, в общем, глядим с приятностью, не ропщем. III. На свет явившись с интервалом в пять дней, Венеру веселя, тот интервал под покрывалом вы сократили до нуля. Покуда дети о глаголе, вы думали о браке в школе. IV. Куда те дни девались ныне никто не ведает – тире — у вас самих их нет в помине и у друзей в календаре. Все, что для Лены и Володи приятно – не вредит природе. V. Они, конечно, нас моложе и даже, может быть, глупей. А вообще они похожи на двух смышленых голубей, что Ястреба позвали в гости, и Ястреб позабыл о злости. VI. К телам жестокое и душам, но благосклонное к словам, да будет Время главным кушем, достанется который вам. И пусть текут Господни лета под наше «многая вам лета!!!» Александр Кушнер. Послание в Лиепаю. Друзьям Володе и Лене от Саши и Тани Зачем из всех земных пустынь Район был выбран Лиепайский? В названьи хутора Кун-динь Мне звук мерещится китайский. И очень грустно оттого, Что к вам, поклонникам Эллады, Приходят письма на п/о Под жалкой вывеской «Бернаты». Среди латвийского жилья Лелея вредные привычки, Мои бернатые друзья, Друг к другу льнете вы, птички. Из-под сознания глубин Пока дрожит под лапкой ветка, Одной из птичек снится финн, Другой из птичек снится шведка. А речь латышская вокруг Звучит, меж тем как на свободе. Теперь один наш общий друг Живет и платит дань природе. Он англичанке ручку жмет, Он мексиканочку голубит, Захочет – девочку возьмет, Захочет – мальчика полюбит. Но мне, проведшему в Крыму Дней двадцать рядом с Евтушенкой, Мне нынче бабы ни к чему: Я им даю под зад коленкой. Вниманьем гения согрет, Его в натуре наблюдая, Я понял: правды в мире нет! Но есть покой и Лиепая, Где Лена с Вовиком живут, Едят капусту, как Гораций, Не пашут, гордые, не жнут: Какой соблазн для малых наций! Ловите бабочек в тиши И прячьте голову, как цапля, Пока вас терпят латыши, Пока молчат топор и грабля. Но знайте: судный день грядет, Латыш-хозяин глянет хмуро, Без вас Аврора отомрет, Без вас падет аспирантура [8]. Эх вы, учились бы у нас: У Тани, у меня, у Жени! Мы любим Русь, мы любим квас, Мы поваляться любим в сене. В какое лето мы живем! Каким событиям внимаем! Фиделю Кастру руку жмем, В гостях сирийцев принимаем! И сами ездим в Люксембург! Коммюнике – какое слово! ……………………… хирург Как хорошо в краю родном, Где вьется речка луговая У нас почти что под окном, Пахабной рифмы избегая. Забыты Рим и Монпарнас И пирожковая на Невском. И Соловьев нам не указ, Мы правду чуем в Палиевском. 14. VII.72.
Анна, Иосиф & сэр Исайя Гипотетическое исследование Не сотвори себе кумира Не помню точно, когда именно, да это и не важно в контексте этой истории, я впервые увидел Ахматову. Думаю, где-то в начале августа 1961 года. Случилось это на ее литфондовской даче в Комарово, куда меня затащила моя сокурсница по теоретическому факультету Академии художеств. Мне было 19, Ахматовой – за 70. Моя сокурсница была тезкой Ахматовой и внешне немного похожа на нее в молодости, особенно челкой, хотя и не была ей кровной родней: внучка Николая Николаевича Пунина, последнего мужа Ахматовой. Жили они вместе, и Аня даже сопровождала Ахматову в Оксфорд, где та получила почетную степень – как она считала, с отмашки сэра Исайи, то ли ее друга, то ли любовника, скорее всего друга-любовника, а по словам Анны Андреевны, «гостя из будущего». Дома мою институтскую подружку звали Младшая Акума, чтобы не путать с «Акумой» Ахматовой. Помню, как на лекции по истории КПСС Аня ударилась в слезы и выбежала из аудитории, когда речь зашла о ждановском постановлении ЦК против Зощенко и Ахматовой, которую ленинградский партийный босс обозвал «полумонашенкой-полублудницей», перевранный образ критика-формалиста Эйхенбаума. Слегка помешкав, я вышел вслед за Аней – не из идейной солидарности, а скорее, чтоб утешить Аню, пусть мой уход сочли демонстративным, типа демарша, и сделали дисциплинарный втык. Хотя, конечно, и из любви к Серебряному веку, к которому какое-то хронологически далекое отношение имела Младшая Акума, пусть не родная внучка Ахматовой, но выросла в присутствии Ахматовой, в тесном с ней общежитии, в ежедневном общении – вот откуда утонченность и манерность моей однокашницы. Ахматова даже посвятила ей стихотворение. вернутьсяЭти пропуски – какая пища для ума будущего исследователя! |
