Скип пожал плечами.

— Догадываюсь, что нам нужен подопытный кролик.

Взгляд встретил взгляд, и резко все отвернулись друг от друга.

— Я не хочу, чтобы меня сочли жестоким, но мистер Вейберн не профессионал, мы могли бы им пожертвовать.

— Нет! — Ивон схватила Скипа за запястье. Тон ее был безумный. — Мы без него не сможем обойтись. Он — художник… Я или вы, Вань Ли!

— Ну и ну! — Скип покачал головой. — Только не ты, птичка. Как насчет того, чтобы бросить монетку, профессор?

— И я проиграю и умру, и останутся двое американцев? — спокойно сказал Вань. Его лицо было скорее застывшим, чем враждебным. И стоял он неподвижно. — Никогда.

Время шло — пока Ивон не схватила палочку, откусила кусочек и проглотила.

Скип прижал ее к себе.

— С тобой все в порядке? — Через ее плечо он бросил Ваню: — Сукин сын!

— Нет, прекратите, не нужно ссориться, — умоляла Ивон. — Мне не причинено никакого вреда. Эта штука вкусная. Похоже на, да, на стейк и антоновские яблоки?

Я собираюсь доесть до конца, а вы оба пожмите друг другу руки.

Под поверхностной вежливостью целые земные сутки не исчезала натянутость. Потом, когда она сообщила, что состояние ее здоровья было отличным, они все втроем начали обучаться у Сигманианца как пользоваться машиной.

Было ли слово «машина» правильным? Как почти все, с чем они встречались, прибор не имел механической системы управления, а возможно, и вообще никаких движущихся деталей. Вы машете руками в определенном месте, определенным образом, направляемые дисплеями, которые появляются у вас перед глазами. Читать с них было не трудно. Таким образом вы определяете вид, количество и температуру того, что будет произведено (предположительно из вторичного сырья, надлежащим образом собирается атом за атомом в гидромагнитных полях особого рода). Ничто, что выходило из прибора, не было ни безвкусным, ни опасным. Спустя некоторое время, когда взаимопонимание улучшилось, Сигманианец объяснил, что устройство было неспособно производить субстанции, опасные для людей. Попрактиковавшись, они научились имитировать возрастающее разнообразие известных продуктов. Ивон находила отдохновение в совершенствовании и производстве съестных припасов, которых на Земле никогда и не видели.

Сигманианец получал пищу из похожего устройства в том же самом помещении.

— Это в сущности доказывает то, о чем мы уже раньше догадывались, — объявил Вань. — Они уже совершали раньше сюда экспедиции, которые осуществили интенсивные биологические исследования. Корабль прибыл, готовый для размещения в нем людей.

С помощью трехступенчатой обработки с использованием серебра получали чистую воду.

— Вот только если бы я смог догадаться как сделать этиловый спирт без жировых дрожжей, — пробормотал Скип. Но на самом деле ему вовсе не нужен был допинг в этом похмелье открытий.

Физиологические отходы и органический мусор сваливались где попало на эластичной палубе. В течение секунд они опознавались и поглощались, и таким образом закрытая экология корабля восстанавливалась. (Или же жизнь корабля? Все больше и больше казалось, что корабль был не похож на робота, а больше — на симбиоз растение-животное, получающее энергию от своего личного термоядерного солнца, питание — из газов и камней космического пространства.) Окружающая среда требовала привыкания к ней. Воздух всегда был душный, горячий и влажный, если сравнивать с нормами Земли, хотя для млекопитающих довольно подходящий. Скип нашел ножницы, и укоротил свои брюки до шорт, и не носил ничего, кроме них. Его товарищи остались в своей обычной одежде.

Интенсивный желто-оранжевый свет вызывал головную боль, пока Сигманианец не показал, как произвести местную регулировку и получить такое освещение, какое им было нужно. Запахи были повсюду, сильные и странные. Земная растительность в сравнении с этой была блеклой. К некоторым запахам нужно было немного привыкнуть, но большинство были приятными с самого начала — ароматы зеленой растительности, специй, роз, океанских пляжей, штормов, запахи нагретых солнцем женских волос, бесчисленное разнообразие, целые миры, полные жизни и стихий. Точно так же оттенки звуков, превалирующие в интерьере, резонирующие, шипящие, такие, которые мог слышать человек, и такие, какие он слышать не мог, одиночные ноты или целые мелодии. (Мелодии? Отрывки, хотя такие же приятные, однако слишком сложные, чтобы их можно было определить как музыку. Но ведь и дикарь, который ничего не знал, кроме звуков голоса и барабана, мог найти «Смерть и Очищение» сплошной путаницей звуков.)

Однако монотонности не было. Эти многочисленные стимулы, без сомнения, были гораздо сильнее, чем могли почувствовать нервы человека:, защищенные кожей, и они постоянно менялись. За морскими ветрами следовало безветрие, за темнотой — яркий свет, температура, влажность и ионизация воздуха не были постоянными, свежие ароматы и звуки сменяли те, которые были минуту назад, иногда палуба под ногами шла мелкой рябью — вы никогда не чувствовали себя на борту корабля Сигманианца, как в тюрьме.

Одни его геометрические принципы гарантировали это. За барьерным куполом, который теперь стоял постоянно открытым, не было неподвижной структуры залов и отдельных кают. Коридоры вились лабиринтами. Земляне, которые свободно бродили по ним, скоро бы потерялись там, если бы пришелец не указал им, как растения, которые росли в некоторых коридорах, растущие загадочные настенные фрески из растений, которые украшали другие, дублировали систему указателей. («К нашей выгоде, — предположила Ивон. — Нашему другу не нужны указательные знаки.»)

Очевидно, проход мог бы быть перекрыт по команде, образуя пространство, объем и форма которого регулировались, что можно было получить почти в любом месте. Сигманианец наделил своих гостей отдельными номерами с запирающимися дверями. Из пола выдавались каучуковые помосты для постели. Скип развлекался в управляемой части своего номера, добавив неказистый стул, а там, где в ответ на жест лилась вода — умывальник и ванну.

Все это было осуществлено и освоено в первые несколько земных дней. Это было просто приготовлением к тому, что последовало дальше.

Там была еще наблюдательная башня, но это неверное слово. Люди стояли на прозрачном мосту в центре огромной полой сферы, которая воспроизводила вид снаружи. Воспроизведение не было абсолютно точным, опасная яркость солнца снижалась, а актиниевы лучи просто не пропускались, но все равно, изображение было гораздо более достоверным космосом, чем то, что видели люди через шлюзы корабля или шлемы. Сигманианец был еще где-то, осуществляя управление кораблем, которое он еще им не показал. Они тормозили в направлении Марса.

В тишине ночи они почти что забыли, как сильно воздух был наполнен парами. Мириады звезд блестели, похожие на льдинки, Млечный Путь лился по небесам, далекое маленькое солнце горело внутри жемчужной линзы зодиакального света. Впереди неясно вырисовывалась планета, выступающая между снежными шапками на севере и антарктическим сумраком, сотня различных темно-коричневых и ржаво-красных тонов, которые пятнали сине-серо-зеленые островки и рыже-коричневые пыльные бури, шрамы кратеров были видны невооруженным глазом, вид, чей аскетизм превзошел себя и стал безупречным. И все же свечение, которое исходило оттуда и попадало на людей, высвечивая их лица из темноты, было мягким, как из домашнего камина.

Вань нарушил долгое молчание. Он говорил тихо, без той натянутости, что была раньше.

— Мой младший сын мечтает стать космонавтом. Он сказал мне однажды, что если у нас будут корабли, такие как этот, он отречется от своей заветной мечты, потому что работа будет нелегкой. Я одобрял такое отношение. Теперь я сомневаюсь, уж не ошибался ли он.

— Думаю, что да, — ответила Ивон. — Разве Бетховен — прост, или Эль Греко, или Эсхил?

— Моей маленькой дочке понравился бы этот вид, — сказал Вань. Улыбка коснулась его лица. — Она бы спросила, почему ни одна ветка с цветами персика не видна на фоне этой смешной луны. — Резко, как будто в смущении, его тон стал хриплым, и он продолжал: — Почему нас привезли сюда? Люди уже были на Марсе, а Сигманианец прилетал к нам неоднократно. Какие у него мотивы?