Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— В наибольшей степени, Скип, — добавила Ивон. — Именно так я рассеяла его подозрения. Разнообразные предпосылки или нет, — сказала я, — у кого еще есть лучший шанс преуспеть?

Час спустя копии произведений искусства были расположены в определенном порядке, запись показа была приколота перед ними, он и она посмотрели друг на друга и пожали руки. Он увидел, как на ее шее бился пульс. Во рту у него самого пересохло. Быстрее, что я могу сказать в этот исторический момент? Орел снес яйцо… Нет, дьявол, нужно просто упорно работать. Он привел в действие сканер видения. Ивон начала говорить по синтезатору.

— Люди… приближаются… Сигманианец. Люди… приближаются… Сигманианец. Люди — Сигманианец. Люди — Сигманианец.

Теперь она кивнула Скипу. Экран перед ними оставался пустым, но он поднял первый экспонат из того, что он выбрал — рисунок китайского мандарина. Он не думал, что пришелец его тонкую простоту найдет в высшей степени интересной, но это могло бы открыть путь к фотографиям японских врат Тори, к китайской каллиграфии…

…Дюрер, Микеланджело, Веласкес, Рембрандт, Коро, Мотонобу, Лунь-Мьен, персидские миниатюры и бизоны Ласко, чьи создатели были забыты, но не работы…

…изгиб индусских чаш или греческих амфор, мужественность полинезийской военной булавы или африканская маска, зловещая грациозность вырезанного из хрусталя ацтекского черепа, безмятежное очарование русских икон, вырезанных на дереве… изображения скульптур, больших по размеру, голова Нефертити, Афродита и Ника, но здесь, главным образом, менее древние мастера — Роден, Бранкузи, Милле, Нильсен — изображения парков и садов — самых благородных и самых очаровательных зданий, которые когда-либо возводил человек, храмы, дворцы, сельские дома, беседки, замки, гробницы…

Во всем этом был взгляд художника — уверенность в том, что путешественник осуществил свое одинокое паломничество, потому что тоже был художником в поисках ничего иного, как красоты.

— Эй! — закричал Тьюлис. — Он загорелся, черт возьми, как новогодняя елка!

Скип стремительно повернулся. Со своего места он мог видеть только лишь краешек судна Сигманианца на расстоянии нескольких километров. Но дальше космическое пространство, которое было между ними, не было пустынным больше. Оно горело красками, всеми красками, от глубокого и чистого свечения до самых мягких оттенков солнечного восхода или цветка, до тех пор, пока наблюдатель не становился частью, экстаза и не возвышался над этим всеобъемлющим зрелищем.

Голос Керланда вернул его к действительности:

— Господи Иисусе, вы же прорвались. Приглашение никогда не было и в половину таким ярким и прекрасным, правда же?

— Правда, — сказал Тьюлис. Понизив тон: — Они еще не изобрели для этого слова.

— Может быть, это название есть в словаре Сигманианца, — сказал Керланд, приходя в себя от изумления.

Ивон залилась слезами.

Тьюлис встряхнулся и отвернулся от зрелища.

— Ну, наша надежда на то, чтобы держать все в полном секрете, провалилась с треском, — сказал он без всякого выражения. — Здорово то, что мы вошли в контакт, то есть вы двое и теперь мы будем действовать по плану Чарли. — Он отстегнулся. — Я помогу вам выгрузить всю эту ерунду. Мы можем запихать эти вещи прямо в стойки и связать их, правильно?

— Я вытащу космические скафандры и приборы, — заявил Керланд.

Сияющее чудо снаружи утонуло в пылу приготовлений.

— Порядок, — сказал Тьюлис, прежде чем закрыть забрало шлема. — Давайте все проверим в последний раз. Мы остановимся как обычно. Попав на борт, вы поступите, как сочтете нужным. Если вам удастся, скажите Сигманианцу, чтобы он закрыл вход силовым полем за вами. Затем проведите остальное время там, убеждая его общаться только с американцами. Я знаю, что это самый важный приказ, особенно когда у вас почти тридцать часов до того, как начнут прибывать иностранные корабли.

— Может быть, меньше, — сказал Керланд. — Мы знаем, что они держат базы на расстоянии суток с тех пор, как вы принесли это известие, доктор Кантер. Но у кого-нибудь непременно может быть в запасе сюрприз.

Ивон содрогнулась.

— Я буду так смущена, мне будет так стыдно, если…

Керланд похлопал ее по плечу, облаченному в скафандр. От удара она отплыла от него.

— Ты что, забыла свою легенду? — спросил он. — Идея Скипа была слишком дикой, чтобы довести ее до сведения общественности, но поскольку он — доброволец и ему необходимо обучение, мы на своем уровне решили не трудиться извещать Вашингтон, мы могли также все перепутать. Вы приехали сюда совершенно случайно, чтобы посмотреть. Никто не был так изумлен, как мы, когда это все случилось.

Лицо Ивон казалось растерянным и несчастным в шлеме.

— Я не слишком хорошо умею обманывать, — сказала она. — Я ненавижу ложь.

— Я — дока в этом деле, — уверил ее Скип, — и когда я нахожусь вдали от своих друзей, я получаю удовольствие, практикуясь в этом искусстве. Пойдем?

Вань Ли прибыл, не прошло и десяти часов.

Скип и Ивон потеряли связь с остальным миром, и совершенно забыли о нем. Там, в этой камере с изогнутыми стенами, которые контрастировали с куполом, где волшебные формы и листья, и цветы наполняли воздух, они начинали узнавать того, кто путешествовал среди звезд.

— Что означают эти решетки и все эти растения, — выдохнул Скип. — Могу поспорить на свой указательный палец. Это не оборудование, не восстановление кислорода, корабль должен иметь более эффективные системы. Это наслаждение. Возрождение духа.

Ивон наблюдала за огромной, скользкой, шершавой массой впереди. Вот уже каждый видимый участок тела проходил через необычный портал. Сигманианец парил, поглощенный фотографией «Пяти сестер» Йорка Минстера.

— Знаешь, — сказала она тихо, — он не такой уж и отвратительный. Конечно, судя по нашим стандартам, особенно если смотреть на него под правильным углом.

— Черт, я не мог бы этого сказать года три назад, — ответил Скип.

В его мозгу поплыли воспоминания того, что он сказал ей в их первый день наедине на морском судне: «Поскольку у большинства людей не хватает вкуса понять, что Сигманианец не омерзителен, я предполагаю что подсознательно они считают само собой разумеющимся, что он — обыватель. Определенно многие из размышлявших понимали, что он должен бы интересоваться нашим искусством точно так же, как и мы были бы заинтересованы в искусстве сигманиан — но не изнутри, а как другое явление, которое можно наблюдать и написать об этом научный труд. То искусство, которое они ему показали в самом начале, было такой несущественной частью всех этих диаграмм и тому подобного, и так чертовски плохо и несистематически подобрано, что этот парень даже и не мог понять, что это было. И в любом случае, прежде всего обращали внимание на возможность общения с помощью слов. Все считали, что когда взаимопонимание будет достигнуто, все остальное можно будет обсудить на досуге. Они забыли, что слова ни в коей мере не могут быть единственным языком. Им даже и в голову не приходило, что Сигманианец совершил свое замечательное путешествие не с какой иной целью, как получить просто художественное вдохновение — потому что планеты сами по себе так сильно вызывают его, что он не поскупился на то время, которое он потратил на нас, видя, что мы так никогда и не смогли ему дать именно того, что он хочет…»

Он оторвался от воспоминаний. Сигманианец приближался к стене купола. Фотографию он легко держал в одной паре клешней. Окружающие щупальца-пальцы подергивались и вытянули с того места, где он был, альбом с видами Парфенона. В другой «руке» он держал оптический проектор.

Скип хотел подвинуться ближе. Неуклюжий, он поскользнулся и выругался. Его неопытность в свободном полете невесомости осложняла дело. Наконец он пристегнулся, держа карандаш и блокнот наготове. Было принесено голографическое оборудование, но в данный момент оно не было нужно. Сигманианец указывал на рисунки, в то время как он сам следил за их линиями — лучами, которые оставались светящимися, пока он не стирал их или не изменял. В ответ на это карандаш Скипа скользил по бумаге.

36
{"b":"276681","o":1}