Необычная просьба Одиссея озадачила Эпея. Художники - народ тяжелый на подъем, для успешной работы им нужно вдохновение. И пока своенравные парки придут на помощь смертному служителю муз - много пройдет времени. Но Одиссей ждать не мог и старался изо всех сил. И ему повезло. Эпей был в прекрасном расположении духа и довольно скоро согласился исполнить заказ царя Итаки. Уходя, хитроумный грек просил строго соблюдать секретность работы. По-видимому, это был первый в мире грифованный проект.

   Между тем погребальные игры были в разгаре. Шло состязание колесниц. В них участвовали: герой Эвмел, сын Адмета, герой Диомед, царь Менелай, младший Аякс и герой Марион. Как вихрь четверки лошадей помчали колесницы по широкому полю, еще недавно бывшему полем битвы. Топот копыт взмыленных лошадей и грохот тяжелых колес сотрясали округу и приводили зрителей в неистовое возбуждение.

   Первыми к финишу пригнал своих коней Диомед: ему помогла в этом богиня Афина. Немного отстал от фаворита Аякс. За ним был Менелай. Последним пришел Марион. Героя же Эвмела, самого знаменитого возничего, постигло несчастье. Богиня Афина, не желая его победы, сломала дышло у его колесницы. Герой Эвмей грянулся о землю и сильно разбился.

   Все участники состязаний так или иначе получили богатые дары, лучший из которых по праву достался Диомеду. Главный приз игр представлял собой порядочный кусок железа - огромная ценность по тем (этим) временам. Справедливые судьи ломали головы, кому вручить его? Но пока не пришли к единому мнению.

   Тут-то Одиссей и предложил новый вид соревнований. Имея полномочия командующего, временно данные ему Агамемноном, а так же его скипетр - знак верховной власти, он дал распоряжение глашатаям, и те созвали всех воинов на площадь народных собраний. Солдаты построились по родам и племенам. Впереди стояли гордые их вожди. Одиссей дал команду отрядам отступить назад и замкнуть построение так, чтобы в центре площади осталось большое пространство. По его же распоряжению, по краям этого пространства установили две "машины" богов. Они стояли друг против друга на расстоянии броска копья.

   Одиссей выступил вперед и поднял скипетр Верховного командующего. Все стихли. Унялись разговоры, смех и подначки. Коллективный взор сосредоточился на ораторе. Медный шлем его, обшитый клыками вепря, ослепительно блестел на солнце.

   - Братья! - крикнул Одиссей и с удовольствием отметил, как далеко разнесся его голос. - Славные воины! Данной мне властью, я обращаюсь к вам с последним призывом (ряды заволновались). Да-да, именно с последним. Завтра мы возьмем Трою! (смех и язвительные замечания) ... И честно поделим все ее несметные сокровища!..

   Еще не успев закончить фразу, оратор понял, что начинать надо было по-другому.

   "Слыхали мы об этих сокровищах уже много раз! - крикнули из толпы, - даже кошели приготовили (нервные смешки), а они как были, так и остаются пустыми..." - "Зато ваши шатры с Агамемноном, ломятся от добычи!.." - выкрикнул другой голос, грубый и наглый. (Послышались угрожающие злобные выкрики.)

   - Кто это сказал?! - грозно вопросил Одиссей. - Выйди из строя!

   - Ну, я сказал, - ответил средних лет воин, протискиваясь сквозь ряды. - Терсит. Я не боюсь говорить то, что думают все солдаты. А они говорят, что много получил Агамемнон добычи и невольниц, довольно уже ему богатых выкупов за знатных троянцев, которых берут в плен простые воины. Вот я, простой воин, что я имею от этой войны? Раны на теле - вот мое богатство. С другими же случилось еще худшее - в мрачном царстве Аида томятся их души. Братья солдаты! Долго не видели мы своих жен и детей! Что нам за дело до знатных и богатых. Если Агамемнону нужна Троя, пусть-ка берет ее один. Пусть узнает сын Атрея, помогали в бою ему воины, были или нет они верными слугами. А про честный дележ мы тоже знаем... Уж если Агамемнон обделил такого славного воина, как Ахилл, то что же говорить о нас, рядовых воинах. Ничего, братья, мы не получим здесь, кроме смерти! Назад, на родину!

   - Трус, подлец и предатель! - заорал благородный Улисс, бледнея от ярости. - Уж не подкупили ли тебя троянцы, чтобы ты мерзкими речами совращал народное собрание?!

   - Ну нет, - злобно оскалясь, парировал Терсит, - этот поклеп на меня у тебя не пройдет. Я тебе не Паламед, которого ты облыжно обвинил в измене. Нет у меня личного шатра, куда мог бы ты подбросить мешок с золотом и нагло утверждать потом, что его дали мне троянцы за измену. Ведь именно так ты поступил с Паламедом! Тебе не давали покоя его лавры мудрого советчика, великого строителя и искусного врачевателя. За все это ты и разделался с ним!..

   - Молчи собака! - заорал царь Итаки, глаза его полезли из орбит, на губах выступила пена. - Или не избегнешь ты смерти!

   Терсит не обратил внимания на угрозу, бросил на землю деревянный, изрубленный в битвах щит, скинул дырявый панцирь, сшитый из грубого холста, сорвал с тела ветхий хитон.

   - Вот все, что есть у меня! Голый я стою перед вами, братья, нет у меня троянского золота. Не по злому умыслу говорю я, а по воле моего сердца!

   Под одобрительные возгласы воинов Терсит стал одеваться. Одиссей, видя, что теряет остатки уважения войска, вскипел невероятным гневом:

   - Не смей, глупец, поносить царей! И не смей заикаться о возвращении на родину! - Обернувшись к строю: - Вы не дали мне договорить, вы же ничего не знаете! - И снова к Терситу: - Если я еще раз услышу, что ты поносишь царя Агамемнона, то пусть снесут мне голову, пусть не зовут меня отцом Телемаха, коль не схвачу я тебя, не сорву с тебя одежду... В кровь изобью! И погоню тебя голого с народного собрания до самых кораблей!

   Взмахнул Одиссей царским скипетром. Терсит хотел было чинно удалиться и уже повернулся к своему ряду, когда тяжелый символ власти хрястнул его по спине. Хитон разорвался, а на теле осталась длинная кровавая полоса. Бедный воин, потеряв достоинство, зарыдал от боли, гнева и бессилия. Крупные слезы градом покатились по его исхудалым небритым щекам. Симпатии толпы поколебались. Народ не любит слабых. Авторитет Терсита угрожающе покачнулся. Послышался громкий смех, унижающий бедолагу, и раздались одобрительные выкрики в поддержку царственного оратора. У Одиссея отлегло от сердца, и он воспрял духом.

   - Вот так! - закричал он в толпу, потрясая скипетром. - Вот как мы будем расправляться с каждым клятвопреступником, трусом и предателем нашего общего дела! Не будет пощады тем, кто призывает вернуться домой, покрыв себя позором, вернуться подобно слабым детям и женщинам, не выслушав, что предлагают им вожди! Так слушайте же! - оратор перевел дыхание и продолжил с новой силой:

   - Пока многие, подобно Терситу, грели свои задницы у лагерных костров, я и Диомед, рискуя жизнями, пробрались во враждебный город! Мы выкрали из святилища Афины-Паллады священный палладий, охранявший до сих пор Трою. Теперь, лишенная защиты, она падет под нашими ударами!

   Одиссей махнул рукой, и слуги его вынесли на площадь небольшую деревянную статую Афины, украденную у троянцев. Потрескавшуюся от времени, но совершенно бесценную статую водрузили в центре площади. Подобно грому вознесся к небесам победный крик воинов. Напуганная восторженными воплями стая птиц, сидевшая поблизости, сорвалась с места и улетела прочь.

   - Но самая большая наша заслуга, - продолжил выступающий уже спокойным голосом, - в том, что нам удалось добыть "машины" богов. Их выковал сам Гефест по просьбе Зевса. Вот они, - он указал перстом на ближайший телепортатор и как мог в доходчивой форме объяснил собравшимся, для чего они служат. Объяснений, как и следовало ожидать, почти никто не понял, и тогда исполняющий обязанности командующего решил начать с наглядных примеров, кои, как известно, убеждают более всяких слов.

   Молодой воин, стоявший все время вблизи Одиссея, вдруг направился к одной из "машин". Он деловито склонился над ней, его тонкие красивые пальцы что-то колдовали на вертикальной стенке этого нечто, похожего на жертвенный алтарь. Увесистый шлем с тяжелым бронзовым гребнем все время съезжал юноше на нос, он нервным движением руки поправлял его.