Какая там ответственность за посадку в Москве! Эти летчики Берлин бомбили. Генерал лично обеспечил им нормальное питание. А Сталин приказал выдать по две тысячи рублей каждому.
Повышенное внимание к материальному стимулированию тех, кто, по его мнению, был в данный момент особенно необходим в важном деле, Сталин проявлял и до начала войны. Необходимость подкрепить энтузиазм рублем он вполне понимал.
Вот какой эпизод приведен в воспоминаниях Главного маршала авиации Александра Голованова. Он, в ту пору шеф-пилот Аэрофлота, после финской войны предложил создать соединение в 100–150 самолетов, способное выполнять особо важные задания в глубоком тылу противника при любых метеоусловиях. Сталину идея понравилась, и он решил для начала создать полк, способный решать такие задачи. Возглавить полк он предложил Голованову, не забыв при этом позаботиться о том, чтобы новое назначение не нанесло материального ущерба летчику:
«– А теперь у меня к вам вопрос, – подойдя, сказал Сталин. – Сколько жалованья вы получаете?
– Постановлением Совнаркома мне, как шеф-пилоту Аэрофлота, определено четыре тысячи рублей в месяц, – несколько озадаченно ответил я.
– А сколько получает командир авиационного полка? – спросил Сталин, обращаясь к наркому обороны Маршалу Советского Союза Тимошенко.
– У нас такого оклада и нарком не получает. Командир полка получает у нас тысячу шестьсот рублей, – ответил маршал Тимошенко.
Стало тихо.
– А сколько же вы вообще зарабатываете? – спросил Сталин. Разговор принимал неприятный для меня оборот.
– Товарищ Сталин, я за деньгами не гонялся и не гонюсь. Положено тысячу шестьсот рублей – буду получать такой оклад.
– А все-таки, сколько вы зарабатываете?
– Много, – ответил я несколько повышенным тоном и умолк.
Мне было неприятно и обидно, что столь хорошо начавшийся разговор об организации полка вдруг переключился на меркантильные, второстепенные, как я считал, вопросы.
Я почувствовал, что мой ответ воспринят присутствующими неблагожелательно. Сталин ходил молча, покуривая трубку. Поравнявшись со мной, он остановился и спокойно сказал:
– Ну вот что, вы, как командир полка, будете находиться на казенных харчах, вас будут задаром обувать и одевать, у вас будет казенная квартира. При всем этом, видимо, целесообразно оставить вам получаемое жалованье. Зачем обижать человека, если он идет на ответственную, серьезную работу? Как, товарищи? – обратился он к присутствующим.
Послышались голоса: «Правильно, правильно!»
– Вы удовлетворены? – спросил он, обращаясь ко мне.
– Конечно, вполне удовлетворен, товарищ Сталин.
– Ну вот и хорошо. Пора уже вам одеваться в военную форму и приступать к работе. Форму вам шьют?
– Наверное, скоро сошьют, – ответил я.
Приказа о моем назначении и присвоении мне воинского звания еще не было, поэтому и формы не было, но говорить об этом Сталину я постеснялся. К тому же я испытывал естественное чувство неловкости от такого внимания ко мне. Позже я узнал, что дело было не во мне, что у Сталина было в обычае не только спрашивать с людей, но и заботиться о них. Мне, например, пришлось быть свидетелем такого случая. В 1942 году промышленность перебазировалась на восток, но не все ладилось в ее организации. Плохо шли дела с программой на одном из танковых заводов. Обсуждался вопрос: что делать? Кто-то из товарищей предложил послать туда директором завода одного из замнаркомов, сильного организатора, который сумеет выправить положение.
Сталин спросил:
– Сколько получает директор завода?
Ему назвали сумму.
– А замнаркома?
Оказалось, намного больше.
– Семья у него есть? – Последовал утвердительный ответ.
– Как же вы его будете посылать директором завода и снижать его зарплату, если он хороший работник?
– Он коммунист и обязан выполнять решения.
– Мы все не эсеры, – заметил Сталин. – А со своей должностью он здесь справляется?
– Вполне.
– А вы говорили ему, что хотите рекомендовать его на должность директора завода?
– Нет.
Наступила длительная пауза. Наконец Сталин заговорил:
– Вот у нас есть некоторые господа коммунисты, которые решают вопросы так: раз ты коммунист, куда бы тебя ни посылали, что бы с тобой ни делали, кричи «ура» и голосуй за Советскую власть. Конечно, каждый коммунист выполнит любое решение партии и пойдет туда, куда его посылают. Но и партия должна поступать разумно. Вряд ли тот или иной коммунист будет кричать «ура», если вы бросите его на прорыв и за это сократите ему жалованье в два раза, хотя вам он об этом, возможно, ничего и не скажет. Откуда вы взяли, что мы имеем право так поступать с людьми? Видимо, если мы действительно хотим поправить дело, целесообразно все блага, которые он получает здесь, оставить его семье, а его послать на завод, и пусть там работает на жалованье директора завода. Поставит завод на ноги – вернется обратно. Думается, при таком решении и дело двинется, и энергии у человека будет больше»[6].
«Золотой рубль» Сталина и «золотые магазины»
Надо заметить, что метод материального стимулирования для того, чтобы «дело двинулось», Сталин и на войне, и в мирное время применял весьма активно.
Практика использования материального поощрения в качестве стимула вовсе не была для Кремля чем то-принципиально новым. «Взбадривать», при острой необходимости, рублем, причем рублем весьма «длинным» и «вкусным», трудовой энтузиазм Советская власть очень хорошо научилась еще до войны. Это касалось и золотодобычи, имевшей важнейшее стратегическое значение. Поскольку уже с середины 1930-х годов было ясно, что война с гитлеровской Германией неизбежна, золото, являвшееся ценнейшим ресурсом государства и его неприкосновенным запасом, приобретало особое значение. Именно поэтому его добыче уделялось особое внимание, всячески стимулировалось увеличение золотого резерва.
Работавший в СССР в двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия американский горный инженер Джон Литтлпейдж детально описал, как умело и щедро поощряли в тридцатые годы старательскую добычу золота, которую буквально за несколько лет до этого искореняли как «классово чуждую»:
«В мае 1933 года мне стало известно, что трест «Главзолото» опять стал сам по себе, не связан больше с другими отраслями металлообрабатывающей промышленности… Радостно было возвращаться к золоту, не в последнюю очередь потому, что происходила реорганизация, благодаря судьбоносному решению коммунистических властей в Москве. Старатели прежних времен, которых заклеймили в 1929 году как «антиобщественные элементы», возвращались назад, и была разработана целая система концессий и аренд, чтобы стимулировать открытие новых золотых месторождений и быстрый рост добычи золота… Старателей объявляли вне закона в 1929 году, вместе с кулаками и кочевниками. Власти ликвидировали те группы, которые, по их мнению, мешали планам реорганизации сельского хозяйства, индустриализации и переводу страны на социалистические рельсы. Кое-что я рассказал и из того, что вышло, когда неурядицы, связанные со столь коренными реформами, чуть не привели страну к упадку. В золотодобывающей промышленности потеря старателей давала себя почувствовать постепенно. Власти первоначально исходили из представления, будто смогут заменить их «коллективами» студентов-геологов. Однако на практике проект не сработал, как я и подозревал… разведочные работы постоянно отставали. Юные студенты-геологи не смогли открыть новые золотоносные участки и месторождения… Стало очевидно, что старатели нужны, возможно, абсолютно необходимы, для дальнейшего расширения советской золотодобывающей промышленности. Коммунистический главный штаб, таким образом, стал перед альтернативой: восстановить старателей и обеспечить большую добычу золота в кратчайшие сроки, или придерживаться прежних планов и продолжать считать их вне закона, потому что это «антиобщественные элементы»? Тогда говорили, что решение возобновить старательство было достигнуто лишь после затянувшихся двухмесячных споров, вызвавших немалое ожесточение. По слухам, сам Сталин и другой грузин, Орджоникидзе, нарком тяжелой промышленности, провели решение в пользу старателей»[7].
