Ноги… ее ноги, которые сводили с ума миллионы поклонников самых разных поколений, вдруг перестали ее слушаться.

Почему-то вспомнился один эпизод. Она тогда только пришла в театр. И вышла на прославленную сцену в роли Берты — одной из служанок кабачка «Седьмое небо» в оперетте «Вольный ветер». По сюжету ее героиня танцевала на столе. До сих пор помнит она то свое полуобморочное состояние. Антракт.

— Чьи это там такие хорошенькие ножки мелькали? — вдруг услышала она.

К актерам подходил Георгий Самойлович Фукс-Мартин — прекрасный дирижер и большой ценитель женской красоты.

— Где, Георгий Самойлович? — актеры, едва сдерживающие смех, сделали вид, что не поняли…

— Как — где? На столе конечно же…

— Это же наша Танечка Шмыга…

Сама же Танечка Шмыга в тот момент, забившись в какой-то угол, чуть ли не плакала. И сама себя успокаивала: «Значит, что-то во мне все-таки есть… хотя бы ноги…» Ей и в голову в тот момент не могло прийти, что на протяжении долгих лет ее жизни на этой сцене ее стройные ноги будут сводить с ума миллионы почитателей. Что чуть ли не с балконов будут падать во время исполнения знаменитой «Карамболины», пытаясь лучше рассмотреть искрометный канкан и неповторимую «шмыговскую» проходку ее Нинон. Да что говорить о простых зрителях, если ее родители, заглядевшись на ножки, не сразу узнали свою дочь на сцене.

В апреле 1959 года состоялась премьера оперетты эстонского композитора Бориса Кырвера «Только мечта». Риза Осиповна праздновала свою маленькую победу. Наконец-то ей удалось «раздеть» застенчивую Шмыгу. Она нарядила ее героиню — красотку Долли — в купальник серебристого цвета. Правда, упрямица Танечка «выторговала» себе еще и длинную юбку такого же цвета. В одной из мизансцен она, спускаясь по лестнице, на самой середине сбрасывает с себя юбку.

— Танечка! Такую красоту грех прятать. Не торопитесь. Дайте зрителям возможность полюбоваться на такие стройные ножки. Это же оперетта!

На прогонах в костюмах она, спускаясь по лестнице, то краснела, то бледнела. И никак у нее не получалось сбросить юбку так, как требовалось по роли.

В глубине души тешила себя надеждой: может, ее снимут с этой роли. Но Галина Шаховская и Владимир Канделаки и не думали делать этого. Частенько она слышала смех за режиссерским столиком, где они сидели.

— Шмыга! — отсмеявшись, «грозно» произносил Канделаки. — Еще раз!

Тогда они уже были мужем и женой.

И вот однажды, вновь спустившись по лестнице и опять не так сбросив юбку, она услышала окрик Канделаки:

— Стоп! Принесите мне какую-нибудь длинную тряпку.

Костюмеры бросились врассыпную.

— Шмыга! В зал!

Ни жива ни мертва она спустилась со сцены.

— Ближе, бандерлоги, ближе… — Глаза у него смеялись. — А теперь, девочка, смотрите, как примадонна должна сбрасывать юбку!

И через мгновение он сам спускался с лестницы. А на середине, остановившись, так эффектно сбросил с себя тряпку, в которую его завернули костюмеры, что все легли от хохота.

Но Канделаки не был бы Канделаки, если бы не довел свою партию до конца.

— Шмыга! — вновь услышала она. — Я конечно же могу показать еще и свои «стройные ноги»…

— Володя, — плакала она дома, — ну зачем ты так со мной? Что я тебе плохого сделала? Не могу я опускаться до такой гривуазности.

— Глупенькая! У тебя никогда этого и не получится. Ты совсем другая. Танечка! Это же оперетта, в которой, как правило, глубокие декольте, открытые руки, оголенные спины. Оперетта — это канкан, исполняя который актрисы показывают свои ноги. А вот как они их покажут, это уже дело вкуса каждой. Если у актрисы есть вкус, даже в самой пошлейшей оперетте она никогда не будет выглядеть гривуазно. Если к стройным ножкам прилагается еще и ум, то все будет в порядке. А ты у меня девочка умная. И талантливая. Не бойся. В твоем исполнении нет ни грамма пошлости.

— Я не буду это играть.

— Нет, ты будешь играть. Это я сказал.

На премьеру дочери пришли родители. Во время ее спуска по лестнице мама сказала папе: «Жанчик! Посмотри, как красиво. И до чего же хорошенькие ножки у девочки!» А потом, присмотревшись к девочке и узнав в ней свою дочь, мама тут же воскликнула: «Боже мой, это же наша Танька. Какой ужас!» — «Зишенька, — папа всегда так ласково называл свою жену, — ты бы уже определилась и выбрала бы что-нибудь одно. Либо красиво, либо ужас!»

«Только мечта» мелькнула в афише, а потом бесследно исчезла. И лишь завсегдатаи театра еще на протяжении многих лет с удовольствием вспоминали «хорошенькие ножки Шмыги».

Беда с сосудами. Беда с ногами. Она, не любившая жаловаться на плохое самочувствие, нет-нет да и признавалась самым близким на репетициях своего творческого вечера, что она не может понять, что с ней происходит. То дома упадет, то на улице. Вдруг перестает чувствовать ногу, и она помимо ее воли подворачивается. Так ведь и разбиться можно…

Потом, увидев испуганное лицо собеседника, замолкала на какое-то время, а потом смущенно улыбалась:

— Я конечно же понимаю, что падения — моя вторая профессия… Побочная…

Она первая пыталась разрядить обстановку заливистым смехом.

— Все будет хорошо! Будем жить!

И мысленно сама себя корила за то, что пугает людей. Ну зачем волновать самых близких?

Мало ли она падала в своей жизни?! Еще в юности, пройдя два тура в музыкальное училище, за день до третьего подвернула ногу, да так, что и шагу ступить не могла. Студенткой музыкального училища при Московской консерватории она так и не стала. Судьба, сделав очередной виток, привела ее туда, где учились будущие актеры оперетты, — в Музыкально-театральное училище имени Глазунова.

Почему-то вспомнилась история с велосипедом. Сколько же лет ей тогда было? Пятьдесят? Пятьдесят пять? В общем, девушка уже не юная. В тот год они с Кремером купили велосипеды, отвезли их на дачу и благополучно отбыли на отдых в санаторий. Это отдельная история, связанная уже с ее мужем. Все дело в том, что как только они приезжали на отдых в санаторий ли, в дом отдыха — он на третий же день что-нибудь ломал себе. Тот год не стал исключением: он повредил сустав на колене. Боль адская, из дома отдыха к врачу не наездишься, пришлось возвращаться в Москву. Через какое-то время, когда чуть ли не ежедневное общение с медицинскими работниками прекратилось, решили поехать на дачу. Ну не сидеть же в городе, да еще летом.

— Тань, может, ты поездишь на велосипеде? — спросил он однажды.

— Не буду, не приставай ко мне с этим, — отмахивалась она.

— Почему?

— Не могу.

— В детстве же ездила?

— Да. Но я падала.

— Все время падала? — Кремер не отставал.

— Нет. Когда ровная дорога и сухая, я не падала.

В общем, муж уговорил. Села, поехала. И вдруг на дороге увидела маленькую лужицу и, вместо того чтобы объехать ее, почему-то проехалась по ней. И упала.

Второй раз отправилась уже по другой стороне дорожки. И опять по пути попалась лужица. И вновь падение.

Так продолжалось раза три или четыре. И почему-то всегда на ее пути встречалась какая-нибудь лужа, в которую она непременно падала.

Испугать ее чем-то было невозможно, единственное, кого она боялась, были мыши. Увидев даже самую крошечную полевку, она могла закричать и забиться в угол от страха.

Так что падения с велосипеда ее вовсе не испугали, просто разозлилась она на него сильно.

— Толюня, я больше не буду кататься.

— Почему?

— Ну сколько можно в моем возрасте валяться на дороге? — Чувства юмора ей было не занимать. — Я уж лучше за руль машины сяду!

Сказано — сделано. Окончила курсы вождения. Получила права и села за руль автомобиля. И до определенного времени получала удовольствие от вождения. Ездила быстро, иногда Кремер, сидя рядом с ней, не раз говорил: «Таня, не жми ты так сильно на педаль! Сбавь скорость! Не лихачь!»