Она стонала и прижималась к нему. Потребность в полной близости, которая охватила ее, не проходила, а становилась только сильнее. Чем больше он прикасался к ней, чем дольше целовал, тем ее желание становилось ярче.

Теперь и Робби целовал ее все крепче, горячее, без прежнего контроля. Щетина на его лице царапала нежную кожу на ее подбородке, когда его губы сливались с ее губами, когда он вторгся в ее рот с необузданным напором. Его стоны были отражением ее стонов. Его дыхание было таким же тяжелым, сердце билось с такой же скоростью, его кожа была такой же горячей.

Розалин почувствовала пьянящую женскую гордость и удовольствие от сознания того, что она может это с ним делать, что он так же возбужден, как и она.

Его губы опустились на ее подбородок, потом на шею, и влажное тепло его дыхания заставило ее задрожать, пока он прокладывал горячую дорожку по ее лихорадочно горящей коже. Рука, которая обнимала ее за талию, скользнула вверх, чтобы обхватить грудь, и удовольствие от этого было таким нестерпимым, что Розалин застонала и прижалась к большой и теплой руке, которая, казалось, оставила отпечаток на ее теле.

Робби заставил ее откинуться назад, прижимая к себе и снова целуя, пока он наслаждался лаской ее груди. Обхватив и сжимая грудь, он нежно пощипывал сосок, пока тот не превратился в твердую горошину.

Внутри у нее словно что-то взорвалось. О Господи, как он это делает?! Как можно испытывать такое удовольствие? Как могут такие большие, грубые руки доставлять такое изысканное наслаждение?!

Розалин решила, что уже умерла и попала в рай. Это ощущение еще больше усилилось, когда Робби, ослабив шнурки на ее платье, коснулся соска языком, прежде чем нежно зажать его между зубами и слегка потянуть и посасывать…

Розалин крикнула – странное пульсирующее тепло разлилось у нее между ногами. Ее крик что-то сделал с ним. Он выругался и нежные неторопливые движения стали более настойчивыми.

Она не поняла, как это случилось – она ли притянула его к себе или он прижал ее к кровати, – но она уже лежала на подушках, а он распластался над ней. Для такого огромного и, надо полагать, тяжелого человека он был очень приятен на ощупь. Ей нравилось, что весь этот немалый вес прижимает ее к кровати. Это давало ей странное чувство безопасности и близости.

Розалин открыла глаза, чтобы взглянуть на его темноволосую голову, склоненную над ее грудью, пока он продолжал посасывать сосок. Но удовольствие было настолько велико, что она снова закрыла глаза, а с ее губ опять сорвался крик.

Робби что-то говорил, шепча на гэльском. Ей не нужно было понимать его хриплых слов, она знала: он говорит о том, что хочет сделать с ней.

Тело Розалин содрогнулось от замечательного предвкушения, когда он снова накрыл ее губы своими. В один момент он оторвался от нее, чтобы посмотреть ей в глаза. Было темно, только лунный свет проникал сквозь щели ставней, но она увидела пламенное чувство в его взгляде. Чувство, которое заставило сердце замереть и дыхание – ускориться. Его глаза горели огнем. Робби хотел ее. Она это видела. Но это было больше, чем желание. Это был темный примитивной взгляд обладания, который заставил ее почувствовать себя так, словно он только что поставил клеймо на ее сердце.

Его выражение должно было напугать ее. Розалин знала, чего он хочет. Знала, что должна что-то сказать, чтобы остановить его. Знала, то, чего ей сейчас хочется, невозможно.

Но его взгляд гипнотизировал ее. Розалин не могла отвернуться, даже когда его рука скользнула под юбку и он дотронулся до нее. Все ее тело словно пронзила молния. Она охнула, задрожала, каждый нерв ее тела напрягся, когда его палец легко коснулся нежного места между ногами.

О Господи! Прилив жара и влаги, казалось, собрался там. Если бы Розалин была в состоянии думать, она была бы смущена и удивлена странной пульсации. Он снова дотронулся до нее. Это было так приятно, что она хотела одного – чтобы он продолжал трогать ее.

Легких прикосновений его загрубевших пальцев было недостаточно. Нежный стон сорвался с ее губ – или мольба? Ее тело дрожало от странной неудовлетворенности, словно желая двигаться, но не зная как.

Робби снова дотронулся до нее, и она не смогла больше удерживаться: приподняла бедра навстречу его руке, бессознательно стремясь к давлению, которого ее тело так желало.

Он издал страстный звук, похожий на рычание. Его лицо было темным и напряженным, челюсти крепко сжаты, словно размеренное поглаживание стоило ему невероятных усилий контролировать себя. Его взгляд пронзал ее насквозь, опаляя своим накалом.

– Господи, ты прекрасна, – глухо сказал он. – Я не могу дождаться, когда ты достигнешь пика наслаждения.

Розалин не поняла, что он имел в виду, но это ее не волновало, потому что наконец он давал ей то, чего она жаждала. Робби обхватил ее рукой, сделал несколько поглаживаний и – о Господи! – ввел палец внутрь.

Он гладил ее так же, как перед этим гладил языком. Погружал палец и делал круговые движения, пока удовольствие не охватило ее всю, пока нежная пульсация не превратилась в сильные спазмы.

– Робби, о Боже, пожалуйста! – Розалин выгнулась под ним с криком, когда чувственное наслаждение охватило ее тело железной хваткой и наконец отпустило, погрузив в неземную волну радости, настолько яркой, пронзительной, волшебной, что ей показалось, будто она увидела кусочек рая.

«Робби». Наблюдая за ее удовольствием, слыша, как она выкрикнула его имя, когда волна наслаждения захлестнула ее, Бойд почувствовал в себе что-то новое.

Это не было примитивным ответом тела – оно было раскалено до критического состояния. Это чувство гнездилось у него в груди, сдавливало сердце. Ему казалось: если он не сделает ее своей, он умрет.

Боже, Розалин была прекрасна – гибкое, чувственное тело сделало бы любого мужчину слабым от похоти. Но он испытывал похоть и раньше, а это страстное желание, это глубокое, сильное влечение, эта всеохватывающая нужда были тем, чего он прежде не испытывал. Это чувство таилось так глубоко внутри, что он даже не подозревал о его существовании.

Это чувство заглушило все остальное. Ему было все равно, кто она такая и почему находится здесь. Ничто не имело значения. Главным было то, что, когда он держал ее в объятиях, он чувствовал… Он чувствовал что-то властное и правильное.

Ее тихие стоны удовольствия все еще звучали в ушах, когда Робби начал развязывать брэ[7]. Пот покрывал его лоб, когда он пытался отстраниться от нее, стараясь не раздавить своим весом.

Розалин лежала под ним, мягкая и мучительно нежная, ее тело было слабым и уступчивым. Такая готовая. Его пальцы все еще были влажными – доказательство, что она готова принять его.

Робби был вынужден сжать зубы, чтобы не утонуть в ней, когда его напряженный член высвободился и холодный ночной воздух овеял горячую, набухшую плоть.

Ему не нужно было проверять, готов ли он. Он был так близок к удовлетворению, что мог взорваться. Он встал над ней, устраиваясь между ее бедер. Ему оставалось закинуть голову и вонзиться.

Она не станет его останавливать. Розалин хочет этого так же сильно, как и он. Он видел это в ее глазах.

Робби замер. Сквозь гулкие удары сердца, пурпурный туман похоти, горящее в его крови желание, пульсацию между ног он услышал тоненький голосок, который не мог заглушить примитивным ревом инстинкта. Этот голос заставлял его кричать от боли и отчаяния и говорил, что все это неправильно. Неважно, насколько она хочет этого или он хочет этого, – он не смеет лишить ее невинности.

Но, Господи, как он хотел этого! Бойд хотел ее так, что все его тело дрожало от усилия не сделать ее своей. Она не его и никогда не будет. Робби, очевидно, сохранил в себе больше чувства чести, чем подозревал.

Слабое вопросительное движение головы Розалин стало последней каплей. Он с проклятием соскочил с кровати и отвернулся, словно это могло прояснить его разум и дать возможность подумать.