Кофе и сэндвичи у стойки где-то в Айлингтоне.

Затем…

САМ

ВЕСТ-

ЭНД!

Где не имеет значения, сколько сейчас времени, и они припарковывают машину возле паба под названием «Карета и кони», ныряют в него, сразу к бару, неся над головой две пинты, такое переполненное место, извините, извините, извините, прижаты к столбу, могу ли я заинтересовать вас, джентльмены, нет, спасибо, оденься, снова на улице, люди в дверных проемах, музыка доносится из подвалов, перетасовываясь, синкопируя, девочки улыбаются и говорят, почему бы вам не зайти, мы снимаем вместе квартиру на Шепердс-Маркет, но сначала нужно пойти куда-нибудь выпить коктейль, сначала в «Египетскую комнату», вы же можете подождать, разве нет, это очень современная, очень американская вещь, о, так что вы хотели знать об американской вещи, а потом они каким-то образом опять на улице, возле заведения без вывески, только на звонке написано «У Мамаши Тэйлор», девочки исчезли, а с ними бумажник Пола, шляпа и все остальное тоже, и люди сочатся с обледенелых улиц, как кровь из раны.

Гертлер кричит «Черт вас всех подери! Всех, всех, всех!» в окна на Сент-Джеймс, их неминуемо арестуют, если только Джонатану, который пил не так энергично, не удастся уговорить его вернуться в школу к завтраку — то есть отправляться надо уже сейчас. Поехали же, Пол. Джонатан чувствует, что каждая минута задержки аккумулирует дурную энергию; позже он оглянется на этот момент как на отправную точку, начиная с которой дела его друга покатились по наклонной. Они дрейфуют обратно в Сохо. Гертлер пинает урну для мусора, которая с грохотом катится до конца Бик-стрит. Затем Джонатан сует ему в руку ключи и приказывает вести машину. Что тот и делает.

Обратный путь в Норфолк намного, намного хуже. Гертлер настолько пьян, что его голова постоянно клонится к рулю. Каждые несколько минут назревает кризис: тележка молочника, поворачивающий кэб — они еле избегают аварии. Джонатан удивлен, что они вообще выбрались из города.

— Они все меня ненавидят, — говорит Гертлер в Эссексе, и тут они наконец врезаются в дерево. Джонатан думает, что потерял сознание на несколько секунд или минуту, но, когда он открывает глаза, Гертлер все еще говорит, как если бы ничего не случилось. — Все они… Почему они это делают, как ты думаешь? — спрашивает он.

Лобовое стекло разбито вдребезги, у Гертлера рассечен лоб, и струйка крови бежит через левый глаз. Передний бампер «вулсли» помят, но мотор каким-то чудом работает, и сами они более или менее целы. Спустя несколько минут, если не обращать внимания на ветер, задувающий через пустую раму, и засохшую кровь на лице Гертлера, можно считать, что все это им приснилось.

Когда они прибывают в Чопхэм-Констэбл, служащий смотрит на них в изумлении. Два свирепых, но решительных мальчика. Раненые, но ходят. Они оставляют машину и идут вдоль осыпающейся стены, огораживающей территорию школы, в поисках места, где можно было бы перелезть на ту сторону. В деревне воскресное утро. Птицы щебечут на максимальной громкости, как высокочастотный джаз-бэнд. Наполовину преодолев стену, Джонатан замечает, что из-за деревьев за ними кто-то наблюдает. Это херувимское личико не узнать невозможно. Каштановые кудряшки, острые, хитрые, расчетливые глазки: Уоллер, школьная проститутка.

Когда Гертлер приземляется рядом с ним и падает на бок, покряхтывая, Джонатан указывает ему на дерево. Уоллер видит, что его засекли, и ныряет за куст. Бегущий мальчик мелькает среди древесных стволов. Гертлер, ругаясь, бросается за ним. Объятый ужасом, Джонатан смотрит, как тот ловит младшеклашку и сбивает с ног. Плохая идея. Очень плохая идея. Уоллер — любимчик Фендер-Грина, а Гертлер лупит его и не может остановиться. Уоллер извивается, весь в земле и грязной листве, отплевывается, огрызается: я тебя достану, я тебя достану, и тут Гертлер наваливается ему на грудь коленом и начинает молотить его по лицу. Джонатан подбегает и оттаскивает Пола. Оба смотрят, как Уоллер, шатаясь, бредет по направлению к школе и прижимает платок к окровавленному носу. Затем они начинают обвинять друг друга в том, что все еще больше запуталось. Бок о бок, не разговаривая, они бредут к дому.

Разумеется, неприятности не заставляют себя ждать. В обеденное время в их комнату заглядывает «шестерка» и вызывает их на встречу с Фендер-Грином. Тот взбудоражен, новый жилет и пижонские золотые часы демонстрируют значимость этого случая. К счастью, несмотря на все подозрения, доказать он может только то, что они выходили за пределы школьной территории. Затем поднимается вопрос избиения. «Очень характерно для тебя, Гертлер. Так не по-христиански». Джонатан полон раскаяния, Гертлер холоден. Потеря привилегий, порка, и вопрос как будто решен. Но это все только на поверхности. Джонатан знает, что они обидели одного из лизоблюдов Фендер-Грина, которые оказывают ему особые услуги и именно таким образом, каким он предпочитает. А Уоллер — не рядовой лизоблюд, это Теда Бара[156] Школьного дома, отравленное и экзотическое растение, уже ставшее причиной изгнания двух старшеклассников; терпят его только благодаря покровительству Фендер-Грина и существованию уоллеровского Кубка за особые заслуги школьного театра, который недавно (и поспешно) спонсировал его отец.

Уоллер — опасный враг, особенно в сочетании с Фендер-Грином. Это Джонатан и пытается донести до Гертлера; его предупреждения напрасны. Пол как будто чувствует, что больше ему нечего терять. Он перестал делать уроки, отказывается носить галстук и целыми днями расхаживает по комнате для занятий, болтая о русских степях, водке и крахе плутократии, смешивая Россию и коммунизм, до тех пор пока они не сливаются в одно — свободная страна свободного сознания, где он сможет укрыться от мороча, школы и Фендер-Грина. Он никогда не был в России. Он поехал бы туда хоть завтра, если бы мог. Джонатан тихо слушает и постепенно уходит в себя. По крайней мере, один из них должен быть начеку.

Первый ход Фендер-Грин делает спустя несколько дней. Поутру Джонатан дрожит от холода в банном домике, стоя под одной из тонких струек холодной (полезно для позвоночника!) воды, играющей роль душа. Он уверен, что здесь больше никого нет, и удивляется, слыша под соседним распылителем какой-то шум. Обернувшись, он видит Уоллера, материализовавшегося ниоткуда: тот намыливает внушительный член и похотливо надувает губки. Пока Джонатан промаргивается, Уоллер подходит ближе и тянется к нему, будто хочет поцеловать. Несмотря на полусонное состояние, Джонатан реагирует быстро — отталкивает мальчишку и хватает полотенце, чтобы прикрыться — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хоггарт вваливается в душ в сопровождении пары префектов. Все подстроено, и Хоггарт явно разочарован, увидев, что Бриджмен и Уоллер находятся в разных концах душевой. Тем не менее он читает лекцию об аморальности! «Воздержание! Грех! — качая пальцем перед носом у Джонатана, он опаляет его прогорклым дыханием. — Что бы там ни говорил доктор Ноубл, с тобой что-то не так, Бриджмен. В тебе есть что-то нездоровое».

Гертлер продержался еще три дня. В ту же субботу, за несколько минут до обеда, Джонатан случайно заходит в комнату для занятий и видит, как бледный Пол стоит на коленях возле своего чемодана, окруженный прихлебателями Фендер Грина. Он укладывает бюст Ленина поверх одежды и бумаг.

— Проверь свои вещи, Бриджмен, — говорит Портер, более высокий из двух префектов; его жилетка и усы такие же, как у славного вожака. — Чтобы чертов жид, случаем, не стащил чего-нибудь.

Джонатан смотрит на Гертлера, тот пожимает плечами:

— Давай. Проверяй, если хочешь.

— Не будь идиотом.

У Гертлера красные глаза. Похоже, что он плакал.

— Твоя забота, — вставляет реплику Портер.

Мэннинг, стоя у окна, насмешливо хрюкает.

— Они говорят, что я украл пятифунтовую банкноту из бумажника Уоллера, — бормочет Гертлер.

— Мы ничего не говорим, — ухмыляется Мэннинг. — Мы нашли эту чертову штуку у тебя. Чертов вор.